Русская басня - Николай Леонидович Степанов

прибывало,

             Что наконец числа не стало.

Как это разуметь, что идол мог родить?

Об этом надобно самих жрецов спросить.

Такие ли еще их чудеса бывали!

Жрецы на жерновах водою разъезжали;

Так мудрено ль, когда их идолы рожали?

По-моему, так мой простой рассудок тот:

В чудотворениях жрецов не сомневаться,

А слепо веровать; от них все может статься.

Чем более семья, тем более расход;

Тащѝт со всех сторон для идолов народ

             И есть, и пить, и одеваться,

А сверх того, еще наряды украшаться,

А у народа все какой и был доход.

С часу на час народ становится бедняе,

А жертвы идолам с часу на час знатняе.

Народ сей наконец от идолов дошел,

Что пропитанья сам почти уж не имел.

Сперва повольно дань жрецы с народа брали,

Потом уж по статьям народу предписали,

По скольку идолам чего с души давать.

Народ сей, с голоду почти что помирая,

Соседов стал просить, чтоб помощь им подать,

             Свою им крайность представляя.

             «Да как,— соседи им сказали,—

             До крайности такой дошли

Вы, кои б хлебом нас ссудить еще могли?

Земля у вас всегда богато урожала,

             А ныне разве перестала?

Иль более у вас трудиться не хотят?»

«Нет, все родит земля как прежде,— говорят,—

И мы трудимся тож, как прежде,— отвечают,—

Да что мы ни сожнем, все боги поедят».

«Как? боги есть у вас, которые едят?»

             «Так наши нам жрецы сказали

             И, сверх того, нам толковали:

             Чем больше боги с нас возьмут,

             Тем больше нам опять дадут».

«Быть так, поможем вам, но знайте,— говорят,—»

Вас должно сожалеть, а более смеяться,

Что вы на плутовство жрецов могли поддаться.

Не боги хлеб у вас — жрецы его едят,

И если впредь опять того же не хотите,

             Так от себя жрецов сгоните,

А идолов своих разбейте и сожгите.

У нас один лишь бог; но тот не с нас берет,

А напротѝв того, наш бог все нам дает.

Его мы одного лишь только прославляем,

По благостям одним об нем мы вображаем,

             А вид ему не можем дать».

             Решился ли народ отстать

От закоснелого годами заблужденья,

От идолов своих и жертвоприношенья,—

             Еще об этом не слыхать.

МУХА И ПАУК

             В прекрасном здании одном,

             Великолепном и большом,

В котором сколько все искусством поражало,

То столько ж простотой своей равно прельщало,

В сем сáмом здании на камне заседала

Одна премрачная из мух и размышляла,

Так, как бы, например, ученый размышлял,

Когда глубокую задачу раздробляет.

А что у мух всегда вид пасмурный бывает,

И часто голова ногою подперта,

И бровь насуплена, тому причина та,

             Что много мухи разумеют

И в глубину вещей стараются входить,

А не вершки одни учености схватить.

Премудрой Мухе, здесь сидящей в размышленьи,

В таком же точно быть случилось положеньи.

Нахмуря плоский лоб полдюжиной морщин

В искании вещам и бытиям причин:

             «Хотелось бы мне знать,— сказала,—

             Строенье это от чего?

И есть ли кто-нибудь, кто сотворил его?

По-моему, как я об этом заключала,

То кажется, что нет; и кто бы это был?»

«Искусство,— пожилой Паук ей говорил,—

             Все, что ты видишь, сотворило;

             А что искусство это было,

Свидетельствует в том порядок всех частей

             Тобою видимых вещей».

«Искусство?— Муха тут с насмешкой повторила.—

             Да что искусство-то?— спросила.—

И от кого оно? Нет, нет, я, размышляя,

             Другого тут не нахожу,

Как то, что это все лишь выдумка пустая.

             А разве я тебе скажу,

Как это здание и отчего взялося.

Случилось некогда, что собственно собой

Здесь мелких камушков так много собралося,

Что камень оттого составился большой,

В котором оба мы находимся с тобой,

             Ведь это очень ясно мненье?»

             Такое Мухи рассужденье,

             Как Мухе, можно извинить;

Но что о тех умах великих заключить,

Которые весь свет случайным быть считают

Со всем порядком тем, который в нем встречают,

И лучше в нем судьбе слепой подвластны быть,

             Чем бога признавать, решились?

Тех, кажется, никак не можно извинить,

А только сожалеть об них, что повредились.

Я.Б. Княжнин

РЫБАК

             Жил-был охотник рыбу удить.

             Кто рыбу удил иногда,

                    Тот всяк легко рассудит,

             Какого стоит то труда,

                    Какого беспокойства.

Охота рыбная не годна никуда,

      Не моего охота эта свойства;

      Однако же у всякого свой вкус.

                    Рыбак мой был не трус;

Сидит он у пруда, у озера, у речки,

Бросает уду днем, бросает и при свечке,

                    Но рыба не клюет.

             Ловец напрасно рыбки ждет:

                    Сидит вся рыба дома,

Боится рыбака, как черт боится грома.

      Казалось, что в водах нет больше рыб;

             Иной бы, не привыкший к скукам,

             Охоту всю свою отшиб

             К форелям, к судакам и щукам.

      Я плюнул бы на мокрых сих бояр,—

Пускай их чванятся и не хотят казаться;

      А я для этого уж слишком стар,

      Чтобы немых в передней дожидаться.

      Однако же надежда рыбака

                    Толкает под бока

      И много рыб ему сулит на уду.

                                  Вот так

                    Мой думает рыбак:

             «Сегодня счастливей я буду,

             Сегодня много наловлю,

             И насушу, и насолю,

             Ухою голод утолю,

Сухоядение вчерашнее забуду».

С такой