Сыграй на цитре - Джоан Хэ

в одиночку складывая белые и черные камни в соответствующие горшочки. Он не использует правую руку даже для того, чтобы придержать развевающийся рукав.

Звяк. Фигурка падает одновременно с моим желудком.

– Ты обижаешься на меня? – спрашивает Миазма, и мой желудок сжимается еще больше. Она не могла.

– Нет. – Ворон продолжает бросать фигурки в горшочки, одну за другой. Звяк. Звяк. Звяк. Его левый локоть опирается на правую руку, загораживая ее от моего взгляда. – Я просчитался. Наши войска заплатили за это высокую цену. Я тоже должен.

Позади меня бормочут призраки.

Нет. Я тянусь к нему, хватаю за руку. Я чувствую – его энергию, тепло, знакомое и податливое, – но под ци его тела скрывается душа, несгибаемая, как броня. Он сопротивляется мне, как шахматная фигурка, но по противоположной причине. Ци его души слишком жива, бушует как шторм. Я не могу оттолкнуть или оттянуть его локоть от его руки.

– Мы ведь через многое прошли, – размышляет Миазма.

– Да, – соглашается Ворон. – Со времен Битвы на Центральных Равнинах.

– Ты тогда еще служил Сюань Цао. – Миазма качает головой. – Вепрю, точно такому же, как лидеры Красных Фениксов. Так много вепрей, за которыми следуют глупцы. Мы их всех устранили. А теперь… – Она дотрагивается средним и указательным пальцами до двух белых камней, все еще лежащих на доске. – Остаются никто и жук.

Ворон молча смотрит на доску.

– Тебе не стоит недооценивать Жэнь.

– Тогда, может, мне переоценивать ее, как и весь остальной мир? – Миазма облизывает губы. – Ты знал, Ворон? Наша императрица однажды предложила Синь Жэнь королевский титул. Я была здесь. Я видела это. Она не приняла его. Земли Синь Гуна теперь в ее распоряжении. Она не захватывает их. Раньше, когда та звезда еще была на небе, она могла бы распространять слухи о том, что сама является богом. Делала ли она это? Нет!

– Другие распространяют слухи за нее, – отмечает Ворон, и глаза Миазмы сверкают. Ему не следовало это говорить. – Прости насчет звезды, – добавляет он, и мое сердце колотится от молчания Миазмы. Я боюсь, что она неправильно истолкует его слова как жалость.

Но потом она откидывает голову назад и смеется.

– Ох, Ворон, Ворон. Вот уже двадцать пять лет я живу без благословения такой фамилии, как Синь Жэнь. Я проживу и без благословения небес. Я буду брать то, что мне нравится, независимо от того, считают ли они меня заслуживающей этого или нет. Разве не это значит быть богом? – Она берет один из двух белых камней и смотрит на него, улыбаясь. – Возможно, я потеряла звезду на небе, но Жэнь лишилась большего. Без своего маленького стратега она ничто. Я покончу с ней сама.

Не помню, когда я успеваю сдвинуться с места, но мои руки уже в волосах Миазмы, и я дергаю. Она морщится и обхватывает голову ладонями.

– Мне вызвать врача? – спрашивает Ворон без промедления.

– Не беспокойся. Старый мул для меня так же бесполезен, как и для тебя.

– Мне не стало хуже под его присмотром.

– Я оторву ему голову, если станет. – Миазма встает. Хотела бы я сделать что-то большее, чем вызвать у нее головную боль. Хотела бы я сжечь это место дотла.

Но тогда бы я подожгла еще и Ворона. Как и следовало бы, возражает другая часть меня. Он – враг. Но, если бы он не был моим другом, я бы не смогла подменить противоядие. Империя все равно убила меня, но я умерла не от его руки.

Враг. Друг. Соперник. Мое замешательство растет, когда Миазма говорит:

– Отдохни немного, Ворон, – с тошнотворной нежностью. Как она может все еще заботиться о его благополучии после того, как причинила ему вред?

А как могу я?

– Брось это занятие, – велит Миазма, пока Ворон продолжает расчищать доску. – Пусть это сделает слуга.

Он встает, а слуга опускается на колени вместо него. Он направляется к занавешенному тканями дверному проему и медлит у него.

– Ми-Ми.

– Да?

– Ты когда-нибудь доверяла ей? Зефир?

Мое сердце замирает при звуке моего имени.

Скажи нет, предполагаю я за Миазму. Это должно быть нет. Иначе зачем бы ей устраивать мне засаду на Пемзовом перевале?

Миазма проводит пальцем по раковине своего уха, останавливаясь на колокольчике.

– А как насчет тебя, Ворон? – спрашивает она, как будто сама уже ответила на его вопрос.

Но она этого не сделала, и вместо этого Ворон говорит:

– Нет.

Тишина словно погружает меня под воду. Я трясу головой, пытаясь прочистить уши.

– Тогда почему ты ничего не сказал? – спрашивает Миазма.

– Я хотел выразить уважение твоему желанию.

На лице Миазмы пролегают морщинки.

– Ладно, но, на будущее, больше так не делай.

– Боюсь, мне придется, – мягко говорит Ворон. – Иначе ты можешь убить меня.

Неужели ты ничего не боишься? Зачем напоминать ей?

Но Миазма просто снова заливается смехом.

– Ты прав. Ты, Ворон, прав и мудр. На этот раз одурачили меня. Я думала, что кто-то настолько умный должен желать лучшего, чем следовать за Жэнь.

Я не слышу ответа Ворона.

Миазма доверяла мне.

А вот Ворон – никогда.

По крайней мере, так он говорит. Я не принимаю его ответ, как это делает Миазма. Уважение к ее желаниям не стоит потери целого флота. Уважения к ее желаниям недостаточно, чтобы объяснить, почему он с самого начала не отказался от использования противоядия. Он спас мне жизнь на лодке. Он должен был доверять мне, хотя бы немного.

– Зачем лгать? – требую ответа я.

Ворон не отвечает. Я продолжаю тащиться за ним по узкому коридору и, прежде чем успеваю опомниться, оказываюсь в его комнате. Он закрывает дверь, его рука касается моей. Это кажется таким реальным. Я жива. Он жив.

Мы оба живем, но по разные стороны этого мира.

Он стягивает с себя плащ и вешает его на крючок на стене. Без него он становится худым, почти исчезает. Он также начинает разворачивать свои одежды, и я собираюсь отвести взгляд, когда он останавливается, будучи полураздетым, и, судя по температуре моих щек, с таким же успехом он мог бы сейчас стоять раздетый полностью.

Он носит халат с развязанными завязками, как шаль, когда сидит за своим столом. Я сажусь рядом с ним. Он поднимает правую руку, рукав соскальзывает, когда он тянется за кистью, и наконец я замечаю повязку. Она намотана на его кисть и перевязана через пространство между безымянным и указательным пальцами.

Палец, его нет.

Я не знаю, чувствовать ли мне облегчение или ужас. Миазма могла бы легко отнять всю его руку. Он мог