Анарх - Дэн Абнетт

вентиляторы тоже отключились. И царапание в их ушах было настойчивым. Это, больше чем остальное, заставляло Баска ощущать все так, как будто это было чем-то большим, чем техническая проблема.

Сама комната обладала жуткими качествами плохого сна. Она была настолько лишенной света, что было трудно сказать, с кем ты стоишь рядом, даже хотя она была битком набита. Когда фонарики включались, движущиеся лучи появлялись под случайными углами, как лучи бледно-голубого света, который показывал холодные детали, но ничего в целом. Сигналы тревоги продолжали заикаться и вопить отрывистыми импульсами, короткие пронзительные вздохи звука, появляющиеся и исчезающие, искаженные. Нескон надел свой огнемет, и воспользовался горелкой, чтобы зажигать свечки. Сейчас он передавал их, одну за другой, Бэнде и Леклану, чтобы они смогли зажечь фитили маленьких коробчатых жестяных ламп. Жестяные лампы производили только приглушенный свет, но он был более рассеянным, чем жесткие лучи фонариков.

— Раздайте их, — сказал Леклан. — Может быть, отнесите пачку к лестнице. У свиты не много ламп.

— Сделай это, Лухан, — приказал Баскевиль.

— Уже работаю, сэр, — ответил Рядовой Лухан.

— Я могу отнести их, — предложил Бленнер.

— Лухан сделает это, — ответил Баскевиль, передавая фонарик Бленнеру.

— Ну, может быть, я мог бы, по крайней мере, проверить, как все проходит, — сказал Бленнер. — Там много женщин и детей, в темноте, пытающиеся найти выход...

— Еролемев и Бонин руководят эвакуацией, — ответил Баскевиль. — У них все под контролем. Помогите с поисками.

— Хорошо, — вздохнул Бленнер. — Конечно.

— Кто-нибудь видел Далина? — крикнул Колеа. — Или Йонси?

Его голос был внезапным и громким. Все, даже Баскевиль, когда он крикнул, говорили тихо, как будто громкие голоса каким-то образом могут обидеть удушающую темноту, которая поглотила их.

— Мы найдем их, Гол, — сказал Баскевиль. — Ну же, шевелите задницами и займитесь делом!

Шогги Домор не ждал фонарика. Он просто переключил свою громоздкую аугметическую оптику на ночное видение и ушел.

Теперь он начинал сожалеть о том, что взялся за приказ Баскевиля так страстно. Он мог слышать взволнованное бормотание голосов в нескольких комнатах позади себя, пока свита спешила эвакуироваться и найти дорогу к лестнице подвала. Система тревоги продолжала визжать внезапными, лишающими присутствие духа визгами резкого звука.

Его сердце колотилось. Это было лишающим присутствия духа. Домор мог ощущать неприятный скрежет в своих ушах, как будто кто-то ерзал булавкой по его барабанным перепонкам. Он хотел, чтобы он подождал какой-нибудь компании. Он хотел, чтобы он взял оружие. Все, что у него было, это его серебряный клинок.

Он задумался, почему он чувствует себя так, как будто ему нужно оружие. Было ли это просто от необычного янтарного статуса, который был объявлен? На передовой это обычно означало, что приближается плохое дерьмо, но это не была передовая. Домора было нелегко напугать, а это все было, несомненно, всего лишь отключением энергии. Но темнота была гнетущей. Она не ощущалась, как простое отсутствие света. Она ощущалась, как вещь со своими собственными правами, как будто темнота залилась в сводчатый подвал и заполнила его, как черная вода.

— Таскейн? — позвал он. — Мастер Таскейн?

Чернота, казалось, ест его голос.

— Комиссар Фейзкиель?

Домор шел вперед, видя мир, как холодную зеленую карту. Он двигался с одной рукой на стене, нащупывая себе дорогу, даже хотя его аугметика давала ему лучшее зрение, чем у кого-либо на подвальном уровне.

— Таскейн? Мастер?

Домор вздрогнул, когда тревога снова прозвучала. На этот раз, это был умирающий визг, который закончился долгой пульсацией неисправных громкоговорителей. Он затих, но пока он продолжался, пять или шесть секунд, он звучал меньше, чем сломанная, ложно сработавшая система тревоги, и больше, как плач ребенка.

— Фес, — прошептал он сам себе.

Он пошел дальше, следуя по коридору, который вел к уборным. Каменная стена была твердой и шероховатой под его нащупывающей рукой. Прямо справа, подумал он, туннель поворачивается и...

Перед ним была чистая каменная стена. Тупик.

Домор замер на секунду, и подстроил свою оптику. Как такое было возможно?

Он выругал себя. Ты заблудился, Шогги, подумал он. Ты не туда свернул. Мах Бонин спустит с тебя шкуру, когда узнает, что Танитец смог потеряться в своем собственном фесовом размещении.

Он повернулся и пошел назад туда, откуда пришел. Тупо. Просто тупо. Просто нервы. Они были в подвале четыре дня. Он знал все фесово место.

Домор вернулся под низкий проем в один из главных жилых залов. Его оптика показывала ему ряды пустых коек, смятые простыни более яркого, почти яркого салатового цвета по сравнению с глубоким изумрудным цветом скаток. Вещевые мешки были брошены.

— Таскейн! Ради феса!

Он подумал, что что-то услышал, но это было просто чертово царапание в его ушах. Он повернулся и выбрал корректный выход на этот раз, идя наощупь вдоль другой стены.

Он спустился вниз на пару ступеней и обнаружил себя по щиколотку в воде. Она была холодной, как ад, хлынувшей в его ботинки.

— Ради феса! — выругался он.

Он прошлепал несколько метров.

— Таскейн! — Его оптика погасла.

Домор мгновение стоял, как вкопанный. Он постучал по бокам своей аугметики.

Зрение вернулось в беспорядочном зеленом шуме.

Затем оно снова отказало. Казалось, что температура резко упала.

В полной темноте, он прошлепал назад спиной и обнаружил обнадеживающую твердость стены. Возьми дыхание под контроль, идиот. Ты не боишься темноты. Здесь внизу нет ничего, чего можно бояться...

Звук разрезал темноту. Это не был треск неисправной тревоги. Это был резкий, пронзительный вой.

Он слышал его раньше. Звук, как у хирургической пилы. Пилы для костей.

Он слышал его внизу у Низкого Острия, по время поисков позади постоялых зданий Элоди и ребенка Гола.

Слышал его прямо перед... перед тем, когда что бы то ни было уничтожило отряд инсургентов из солдат Сека.

Шогги Домор вытащил свой боевой