Хранитель лабиринта и пленница белой комнаты - Владислав Чернилевский

– Я хочу увидеть ее вживую. Можно?

– Ее? – переспросил Алексей Георгиевич. Его брови приподнялись, а рот приоткрылся в несвойственном начальнику службы безопасности удивлении.

Моя наглость звучала как вызов, который нужно было отбросить, чтобы увидеть в нем Ложь. Но Алексей Георгиевич принял брошенную перчатку, так и не поняв, что в этом было его поражение. Зрачки моего противника сузились, а уголок сомкнутых губ поднялся в искаженной улыбке. Начальник службы безопасности мог быть доволен собой: я своими словами подтвердил, что являюсь тем преступником, которого он всегда мечтал видеть во мне. Наверное, он считал, что еще немного – и он поймает меня в силки, когда я попытаюсь помочь сбежать Селене из ее тюрьмы. И тогда он с удовольствием докажет, что невиновных в этом мире нет.

– Если ты этого так хочешь, то я тебе ее покажу. Иди за мной! – скомандовал Алексей Георгиевич и зашагал размашистыми шагами вперед.

Мы вышли на лестничную клетку, спустились до минус четвертого этажа и через металлическую дверь проследовали по длинному коридору, который был таким же, что и на моем этаже, до самого дальнего кабинета, запертого на электронный замок. Начальник службы безопасности воспользовался своим ключом, чтобы мы смогли попасть в помещение.

Когда дверь открылась, я увидел, что в комнате было достаточно темно – потолочные лампы не горели, но какой-то слабый источник света в кабинете все же был. Когда Алексей Георгиевич вошел внутрь, он не стал включать светильники, погрузившись во мрак комнаты. Я прошел вслед за ним и тогда справа от себя в глубине помещения увидел единственное светлое, что было в этом кабинете, – белый овальный саркофаг, над прозрачной крышкой которого повисла бледная аура холодного света. Она испускалась диодной лентой, установленной в гробу. Внутри лежал человек, но лица с того места, где я стоял, видно не было.

– Ну и чего ты замер? Подойди и посмотри. Мы за этим сюда пришли, – сказал Алексей Георгиевич, толкая меня вперед своим голосом.

Я не колебался. Я был настроен на самое худшее, и я хотел увидеть ее. Здесь, вживую, а не во сне. Но когда я подошел, мое сердце дрогнуло. В хрустальном гробу лежала не прекрасная Белоснежка, нет. В нем лежало измученное, потухшее тело, из которого была высосана жизнь бесчисленным числом проводов, патрубков и капельниц. Они терзали живой труп, превращая девушку в нечто ужасное: серо-желтая кожа была натянута на ребра и кости, в складках образовались пролежни, волосы собрались в пучки-пакли… Но даже сквозь это уродство я видел прекрасные черты Селены, которыми она обладала при жизни и которые вернутся к ней в тот момент, когда она откроет сомкнутые глаза.

Нет, мечтателем был не я. Это она была мечтательницей. Селена запуталась, в каком из двух миров она настоящая. Правда была слишком отвратительной, чтобы в нее хотелось верить, а сон слишком пустым и одиноким, чтобы в нем можно было жить. Девушку лишили всего: красоты, общения, жизни. Все, что осталось у Селены, – это мечта. Мечта, что она когда-нибудь проснется и выйдет из своего склепа на Поверхность, туда, где светит солнце, где деревья покрыты зеленью, а лето никогда не кончается. Все, что я видел за окном ее палаты, было ее грезой, такой маленькой и такой недоступной.

А я стоял радом с ее гробом и тоже мечтал: о том, как разбужу ее, как исполню ее желание и вырву из оков этой дьявольской машины. Вот только этого никогда не случится…

Я колебался в правильности своего решения бежать из города. Но чем больше я думал о том, что пережил за последние месяцы, тем больше понимал, что ни выбора, ни времени ждать у меня не было. И от этого становилось крайне обидно.

– Ну, скажи, что ты думаешь? – спросил Алексей Георгиевич из-за спины.

Его голос делал тягостную тишину страдания невыносимой. В моей крови взыграл гнев, желчь подступила к груди, зубы сжались в оскале. Я хотел сорваться в яростном вопле, но удержал себя. Сделав выдох, я повернулся лицом к полубогу, вершащему судьбы людей, и, глядя ему в глаза, холодно произнес:

– Я думаю о том, что будет ждать девушку на Поверхности, когда она проснется? То же, что и ее мать? Ненавидящий отец? Лживые друзья? Лучше уж спать, чем испытать ту же боль предательства.

Алексея Георгиевича перекосило от этих слов. Левая и правая половины лица не совпадали друг с другом. Губы искривились в форме английской буквы S. Алексей Георгиевич понял меня: лживый друг, предатель – это все он! Это его я обвиняю в том, что случилось с любовью его жизни. И самым прекрасным в этом моменте стало то, что Алексей Георгиевич в глубине души был согласен со мной. Он чувствовал вину, от которой пытался спастись.

– Она опасна! – воскликнул начальник службы безопасности.

– Опасна для кого? Для тех, кто предал ее и ее мать?

– Она сама убила свою мать!

Алексей Георгиевич кричал. Это было не свойственно ему, но сейчас он не контролировал ни свои эмоции, ни свое поведение.

– Убила мать… – задумчиво произнес я, а затем добавил: – И кто же был свидетелем этого, кроме Максима?

Алексей Георгиевич широко раскрыл глаза. Неужели за все годы он ни разу об этом не подумал? Или подумал, но побоялся признаться сам себе? Конечно, его карьера, благополучие зависели от расположения своего покровителя к нему. Поэтому он предпочел не думать, что Максим мог просто избавиться от всех, кого ненавидел за то, что когда-то любил. Я не был уверен в своей догадке, но это было и не важно. Сейчас обвинение звучало как нельзя кстати.

– Вы все дружно сделали вид, что поверили Максиму, – продолжал я. – Все любили Волчицу, но никто не хотел становиться отцом ее детей. Тем более после ее смерти.

Я повернулся к гробу, посмотрел на замученное тело Селены и добавил:

– Разве мужчина, который мечтает быть мужем, поступит так с дочерью любимой женщины?

Лицо Алексея Георгиевича превратилось в бледную маску. Он молчал секунд десять, может, даже двадцать, а затем тихо и несколько отстраненно произнес:

– Зря ты это сказал. Зря.

Начальник службы безопасности подошел к одинокому офисному креслу, стоящему недалеко от саркофага, и с потерянным видом сел в него. Алексей Георгиевич о чем-то думал, и лучше было не знать о чем. Он мне никогда не простит сказанных слов. Но это все было не важно. Главное, я смог вывести своего главного противника из игры, и теперь нужно было воспользоваться этим успехом. Теперь,