Старые усадьбы - Николай Николаевич Врангель

исполнен бронзовый медальон — портрет известного конференц-секретаря Академии художеств Петра Чекалевского, автора книги «Рассуждение о свободных художествах»:Пришед от бытия в объятия природы, Душою он ушед в превыспренные своды. Пред всемогущее святое существо, Оставя на земле земное вещество…

Так говорит надпись на его могиле[303].

Памятник графу Петру [304] и его жене очень красиво задуман и исполнен. Второй из них более ранней эпохи — типичный empire, саркофаг с головами сфинксов и прекрасной глубоковыразительной женской фигурой, плачущей над могилой. Характерна надпись на этой могиле: «Госпожи действительной тайной советницы, покоющейся в надежде воскресения мертвых»:

Пройдя явлений мир, земной свой путь сверша, Гряди в свой мир существ, небесная душа. Теки к отцу любви чрез сына примиренна, Соцарствуй вечному, вовеки будь блаженна. Сонаслаждайся с ним во невечерним дни, Что сеяла ты здесь, там в радости пожни — Так молит сирота, вдовица так взывает, Вздыхает здесь твой друх — и слезы проливает.

Но не только внешняя красота надмогильных монументов представляет глубокий интерес; имена тех, кто погребены в могилах, и эпитафии на гробницах их — любопытные материалы для исследователей былого. Когда знаешь жизнь тех, кто лежит под этими плитами, — поражаешься тем странным сплетением обстоятельств, которое соединяет и разлучает людей. Как будто здесь собрались после смерти все те, кто когда-то составляли тесный кружок придворного общества. На маленьком пространстве старого Лазаревского кладбища погребена целая эпоха, целый мир отживших идей, почти все придворное общество Елизаветы, Екатерины и Павла. Здесь, над могилами этих людей, стоят памятники, плачущие женщины над урнами, молящиеся дети, вазы, саркофаги, дуб, сломанный грозой, — аллегорическое изображение погибшей молодой жизни. Иногда барельефные портреты погребенных лиц, иногда портреты всей семьи, друзей и близких, оплакивающих покойного. На могиле М. Б. Яковлевой[305] — красивый саркофаг белого мрамора, семь птенцов в опустевшем гнезде и их опечаленный отец оплакивают смерть матери, труп которой лежит тут же:

Вот, дети, гроб ее, — гроб матери почтенной, Крушитеся по ней, — а я, муж, изнемог, Источник слез моих среди тоски иссох; Подруги нет души — нет сей главы бесценной. О, чады сирые, кто вас к груди прижмет? Кто в слезном сиротстве у сердца вас согреет? Но тот, кто враговых птенцов хранить умеет, Воззвав ее к себе, ток ваших слез утрет!

Эта наивная и трогательная эпитафия как нельзя более характерна для XVIII века.

Que fais-tu dans ces bois, plaintive tourterelle? Je gemis, j'ai perdu ma compagne fidele. Ne crains-tu point que l'oiseleur ne te fasse mourir comme elle? Si ce n'est lui, ce sera ma douleur.[306][307]

Так говорится в одном старинном стихотворении.

Еще характернее памятника Яковлевой монумент над могилой А. А. Чичерина (1808), поставленный ему «светующей матерью». Памятник этот изображает птицу Феникса, объятую пламенем.

Родился мудрым быть и в вечность отлетел, Конечно, рано ты к бессмертию сгорел. Но феникс мог ожить, во пламени сгорает. Не небожитель так живет, скончался, умирает.

Многие памятники особенно характерны для тех, кому они поставлены, Так, лицам, известным своею благотворительностью, поставлены монументы облагодетельствованными ими. На Смоленском кладбище над могилой доктора Симпсона (1749–1822) на портике поставленного ему храма виднеется надпись: «От пяти благодарных семейств». «Для добрых, милых душ и смертная коса острее», — говорится в другой эпитафии.

Над могилой воинов расположены каски, кирасы и оружие. На могиле адмирала Ханыкова на Лазаревском кладбище стоит обелиск, украшенный мертвой головой, якорем и трезубцем.

Здесь старец опочил, благословенный свыше,