Вчера - Олег Зоин

Я так разозлился, что решил изменить маршрут и достичь Борнео или Австралии через Кавказ. Сказано — сделано! Я вернулся на вокзал и через несколько часов стояния в очереди стал обладателем билета до Дзауджикау, как тогда назывался Владикавказ (он же Орджоникидзе), столица Северной Осетии. Простившись с милыми цыганами, я вскоре загрузился в поезд, который повёз меня вспять на Москву… Дело в том, что до Тбилиси, Баку или до Еревана билета я взять не мог по той же причине, так как везде требовались вызовы в погранзоны. Но что стоит перевалить Кавказский хребет опытному путешественнику, что ему вообще границы?..

В мае я оказался опять в Москве, столице нашей Родины… Побродил пару дней, измучился вконец без сна на строгих московских вокзалах, плюнул и закомпостировал билет до намеченного в планах Дзауджикау. Сел в поезд и укатил на юг с Курского вокзала. Через три дня я вышел утром уже на Кавказе.

Вид Казбека вдали и за ним мощного горного хребта меня, степняка, потряс. Я походил по городу, закупил всё для экспедиции. Рюкзак, спички, котелок, фляжку, крупы, хлеб, тушёнка, сгущёнка, чай, носки и тэдэ и тэпэ…

В самую жару, в полдень, я взял курс на Казбек, полагая, что за пару недель перевалю хребет и хитро перейду границу где–нибудь в Нахичевани. Дядя Саша в прошлом году говорил, что там запросто ходят азербайджаны в Иран к родне и обратно без всяких пропусков и хлопот. Я собирался попросить азербайджанов взять меня с собой. Благо я был очень загорелый, грязный и от природы смуглый (турецкая кровь!), так что никто бы не засомневался, что я ихний…

Часов пять я упорно удалялся от города, а Казбек все не становился ближе. Однако всё же высота местности неуклонно росла. Склоны заросли цветущим вишенником, в траве журчали ручейки, просто рай. Наконец, я вкрай устал и решил устроить привал на ночлег. Набрал сушняку, развёл костёр. Но даже чаю вскипятить я не успел, как дымок моего костра усекли лесники и вскоре послышался за кустами лай овчарок.

Вот и местные усатые абреки. Установив, что я ни бельмеса не волоку по–осетински, они на простецком русском объяснили мне, что шляться в горах без разрешения ещё нельзя, хотя и не погранзона, но порядок строгий и меня отведут в милицию.

Пришлось мне ещё часа три (вниз оказалось идти быстрее) пилить с ними в город, где меня сдали в горотдел МВД. Стали расспрашивать, что да как. Спасибо, не устроили шмон, а то бы плакали мои денежки. Пришлось выкручиваться, плести легенду, что просто пошел в горы пожить два–три дня. Потому что приехал в гости к маминой подруге, а не сумел найти улицу… Легенда у меня была железная, потому что в Дзауджикау из Запорожья год назад уехала мамина хорошая знакомая, и они переписывались. Естественно, что я знал адрес, фамилию и имя–отчество. Подтвердить в адресном столе правдивость моих слов было делом пяти минут. Так я из подозреваемого превратился в несчастного пацана, которому надо помочь. А это уже совсем другой статус, я — свой…

Меня поручили какому–то старшине, дядьке с усами, он и отвел меня уже в полной темноте и полусонного по указанному адресу. Мамина знакомая чуть не упала в обморок, так как из маминого письма знала, что я исчез без следа. Поблагодарив милиционера, она затащила меня в квартиру и объяснила всё мужу, военному, которого перевели служить в эти места. Мне быстренько приготовили ванну, я наскоро помылся, накормили, и я вырубился в чистой постели на шикарном мягком диване. Как ни верти, но это вам не третья полка в общем вагоне.

С утра следующего дня тётя дала маме телеграмму, а затем посадила меня в поезд и взяла билет до Запорожья. Я из конспирации не сказал ей, что у меня есть ещё много денег. Недолго думая, я согласился со всеми тётиными житейскими аргументами и отменил достижение Австралии и Новой Зеландии, а также Суматры, Борнео и Новой Каледонии до лучших времен…

Через три дня, всего с одной пересадкой в Харькове, я часа в два ночи прибыл на вокзал Запорожье — Второе. Трамваи уже не ходили, и я пошел пешком домой на улицу Анголенко. Где–то на середине пути, уже в центре, на улице Карла Либкнехта, меня заловил военный патруль. Правда, я имел отличное алиби, — билет до Запорожья и точное знание своей улицы и дома, до которых было рукой подать. Служивые меня, смеясь, отпустили…

Мама открыла сразу, казалось, она не спала, а ждала меня, прислушиваясь к каждому шороху. Сколько было слёз, ругани и опять слёз. Потом она меня два дня купала чуть ли не в кипятке, отмывая весь мой «африканский» лэп (многослойную извинительную грязь бывалого путешественника)…

А поскольку я привёз обратно большую часть утащенных денег, то был полностью прощён. Да если бы и не привез… Мама договорилась в школе, что меня перетащат в шестой класс при условии, что я чего–то там досдам в августе… Досдал.

В конце года начал собирать свою библиотеку. Из полутора десятков приобретенных тогда книжек помнятся всего две — «Комнатное цветоводство» Г. Е. Киселева («Московский рабочий», 1948) и «Шесть дней в лесах» А. Н. Формозова (Издательство Московского общества испытателей природы, 1948) да и то лишь потому, что «Цветоводство» очень бережёт и ценит мама, а «Шесть дней в лесах» до сих пор могу перечитывать как новинку… Хотя эти две книжки, возможно, приобретены в начале 1949‑го…

Шестой класс худо–бедно удалось закончить без приключений и в июне надо было ехать на хутор отдыхать и помогать старикам. Однако я ещё с месяц проболтался в душном городе. Скука и ничегонеделанье убивали всякую живую мысль, немного спасало только чтение. Между прочим, с 1945‑го я завсегдатель читального зала городской библиотеки, что первые послевоенные годы располагалась напротив ликеро–водочного завода по улице Московской близ площади Свободы, а в начале пятидесятых переехала в Соцгород.

С тоски собачьей покатился я по проторённой дорожке, прихватил из дому без спросу триста рублей и умчал в Москву. Меня уже не манили тропики, мне хотелось побродить по Москве. Добрался я до столицы освоенным в прошлом году путем и, выйдя утром с Курского вокзала, окунулся в столичную круговерть. Однако уже с наступлением первой ночи мой энтузиазм поубавился. На вокзалах стало ещё строже и, выгнав людей в три часа ночи под предлогом влажной уборки, обратно запускали только по проездным документам. Так я оказался в три часа ночи на улице, не сумев проникнуть в тёплое чрево вокзала.

Благо ночи стояли претёплые. Я медленно пошёл к центру по улице Чернышевского и Хмельницкого. Пройдя площадь Дзержинского, я по Лубянке достиг Бульварного кольца. Пройдя пару бульваров, я увидел в начале одного из них гигантскую клумбу, густо заросшую высокими красными цветами. Усталость подсказала мне беспроигрышный ход. Я залез в клумбу, постелил на теплую землю несколько газет, а под голову свой рюкзачок великого путешественника и уснул сном праведника, несмотря на то, что уже было довольно светло. С бульвара я был невидим для прохожих, которых, правда, в четыре утра ещё надо поискать. Вскочил часов в шесть, как ошпаренный, из–за непредвиденного стихийного бедствия. Дворник пришел поливать цветы и первым делом направил свой мощный шланг на мою гостеприимную клумбу. Я жутко испугался и рванул вдоль бульвара. Дворник выронил шланг и побежал в противоположную сторону, яростно свистя в штатный свисток.

Надо ли говорить, что уже вечером того памятного дня, проклиная негостеприимство столицы нашей родины, я уехал первым же поездом домой и уже через сутки, повинясь перед мамой и отдав ей остатки денег, направился сам, без конвоя, на хутор для прохождения дальнейшего отдыха.

Потом, посещая Москву, я всегда вспоминаю этот волнующий эпизод из серии познания мира, но так и не могу вспомнить, на каком бульваре это было. Всё–таки, кажется, что клумба располагалась на Трубной площади в устье Петровского бульвара, ведущего от Трубы в сторону улицы Петровки.

Осенью я пошел в 7‑й класс и опять в новую школу. Внизу улицы Анголенко, напротив нашего дома, в здании бывшей синагоги находилась неполная средняя школа, правильнее сказать семилетка, № 8. К счастью, школа смешанная, можно увидеть вблизи настоящих девочек, что для моего проснувшегося либидо стало существенным.

Здание двухэтажное, из красного кирпича, с двумя башнями типа крепостных по обеим сторонам главного входа, очень средневековое на вид, мощное. Вроде бы в нём до революции была еврейская синагога. Один класс посадили слева от входа в маленьком помещении, странной геометрической формы. Его потолок сделан в виде крышки гроба. Говорят, там отпевали покойников.