Русско-литовская знать XV–XVII вв. Источниковедение. Генеалогия. Геральдика - Маргарита Бычкова

Очевидно, если бы у Дмитрия Александровича были потомки мужчины, в истории Москвы был бы еще один знатный боярский род. Однако за отсутствием таких наследников, высокое положение семьи естественно прекратилось.

Потомки младших сыновей Александра Монастыря служили боярами уже великой княгине и удельным князьям на Вологде и Верее, поскольку по завещанию Дмитрия Донского земли Белоозера, где находились их владения, отошли к Верейскому уделу[580].

При верейском дворе положение Монастыревых было очень высоким: бояре и наместники. Один из Монастыревых – Иван Федорович Судок – в 1454 г. бежал в Литву вместе с князем Иваном Андреевичем.

Циплятевы происходили от младшего сына Александра Монастыря – Василия. Внуком Василия опять от младшего сына был Иван Дмитриевич Ципля. В этом случае его дьяческая служба, когда дяди и двоюродные братья были боярами верейского князя, выглядит типично для европейского средневекового общества. Имя Ивана Дмитриевича часто встречается на белозерских актах, а его потомки Елизар Иванович и Иван Елизарович уже принадлежат к дьяческой элите московского двора[581].

Елизар Иванович в начале XVI в. упоминается на службе в Москве, до 30-х гг. он связан с посольской службой, участвовал в приеме послов. В 1531 г. назван в документах «великим дьяком», 1534–1537 гг. он думный дьяк Разрядного приказа, умер около 1546 г. Елизар Иванович постригся в Кирилло-Белозерском монастыре[582].

Иван Елизарович, как и отец, был думным дьяком Разрядного приказа (1549–1556 гг.), с 1546 г. как дьяк участвовал в военных походах вместе с царем; принимал участие в приемах послов. После 1556 г. известий о его службе нет. Умер в 1567 г.; перед смертью постригся в Кирилло-Белозерском монастыре[583]. Возможно, семейная традиция, связывавшая Циплятевых с Белоозером, отразилась и на больших вкладах, которые Иван Елизарович и его отец сделали в Кириллов монастырь.

Дочь Ивана Елизаровича Анна была женой князя Василия Даниловича Пронского, происходившего из рода рязанских великих князей; он принадлежал к младшей линии потомков Андрея Ивановича Сухорукого. Отец Василия – Данило Дмитриевич стал боярином в 1547 г., брат Петр Данилович служил старицкому князю, а затем стал опричником. Потомки рязанских князей вошли в Думу сравнительно поздно, в 20-е гг. XVI в., и не составляли, как показал А. А. Зимин, самостоятельной княжеской корпорации[584]. Анна Ивановна умерла еще при жизни отца; очевидно род Циплятевых пресекся в 60-е гг. XVI в. Почти не сохранилось сведений о Семене Ивановиче, брате Елизара, который также был великокняжеским дьяком.

В истории рода Монастыревых мы видим типичную и для европейскою средневекового общества картину, когда младшие потомки семей, близких к государю, служат в канцеляриях правителя, а позднее занимают высокие должности в государственных учреждениях.

К росписи Монастыревых близка родословная Сорокоумовых, также содержащая много уникальных биографических сведений. Родословная помещена в рукописи 60-х гг. XVI в.; она давно привлекла внимание Н. П. Лихачева, который подробно изучил сведения о лицах, записанных в этой росписи[585]. К роду Сорокоумовых принадлежали Добрынские, скомпрометировавшие себя во время феодальной войны[586].

К этому роду принадлежали и дьяки Гусевы; из этой семьи наиболее известен Владимир Гусев. А. А. Зимин, изучив биографию самого В. Гусева и окружавших его лиц, пришел к выводу, что Гусев и его соратники принадлежали к административной элите конца XV в., к той ее части, которая начинала службу в уделах[587].

В конце XV в. именно из дьяческой среды вышел ряд памятников общественной мысли, надолго определивших идеологию Русского государства. Кроме Судебника 1497 г. это и разработка обряда возведения на престол наследника великого князя. Если Судебник фиксировал связь между великим князем и его подданными, для которых он был высшим судьей и вершил «правый суд», то обряд возведения на престол символизировал заключение союза между Богом и правителем, сакрализируя персону государя.

Кроме того, в то же время была создана родословная легенда о происхождении русских великих князей от императора Августа и русская редакция «Повести о Дракуле», где трактовалось, каким должен быть государь. Эта повесть, как полагают исследователи, была составлена дьяком Федором Курицыным, принадлежавшим к той же среде, что и Владимир Гусев.

Для дьяческих семей юнца XV – начала XVI в. характерны близкие родственные отношения с боярскими родами, тесно связанными с московским домам и его уделами. Но уже в начале XVI в. начинает проявляться новая тенденция формирования дьяческой среды, скорее говорящая о возрастании роли государственной службы в России XVI в.

Эту тенденцию продвижения по службе в Государеве дворе дал Н. П. Лихачев: «Роды родословные обыкновенно своих юных сочленов устраивали на службу не ниже московского дворянства, а многие стольниками с малых лет. Для таких фамилий деловая, приказная служба была редким исключением. Неродословное дворянство, чтобы выбиться из рядовых детей боярских, получить положение и почести, наоборот, выдвигало лучших своих представителей именно путем службы в Приказах»[588].

Путь «службы в Приказах» Н. П. Лихачев раскрывает на примере собственного рода. В конце XV в. среди семей, испомещенных Иваном III в Новгородские пятины, были сыновья Алексея Лихача, от второго сына и пошли Лихачевы – «рядовые дети боярские, сидящие на земле»; их выдвижение в Москве начинается с 40-х гг. XVI в. В 1545 г. Андрей Кириллович Лихачев и подьячий Алеша Байдаков посылаются из Москвы в Бежецкую пятину собирать деньги для казанского похода. В 1564, 1570, 1571 гг. Андрей Кириллович Лихачев описывал земли Обонежской пятины[589].

Андрей еще не пишется «дьяком», а его племянник Терентий Григорьевич служил в Галицкой чети (1576 г.) и несколько лет был дьяком Пушечного приказа, посылался в походы «у наряда». В частности, был при «наряде» во Пскове в 1568 г. во время осады города Стефаном Баторием. В 1575 г. он был одним из уполномоченных при заключении перемирия со шведами и имел собственную печать для скрепления грамот. Внуки Терентия Григорьевича в первой половине XVII в. уже были стольниками; старший Василий Богданович в 1659 г. был послан во Флоренцию: «в Италии это событие увековечено картиной»[590].

Племянником Терентия Григорьевича был известный политический деятель XVII в. думный дьяк Федор Федорович Лихачев. Благодаря бракам его потомков Лихачевы породнились с Салтыковыми, князьями Лобановыми-Ростовскими, графами Апраксиными и Шереметевыми, а также другими знатными придворными семьями[591].

К семьям, сделавшим карьеру именно на государственной службе, следует отнести и дворянский род выходцев из Рязани – Апраксиных. Это ветвь рязанских вотчинников Вердеревских[592]. В 90-е гг. XV в. Андрей Ярец Никитин подписал грамоты как дьяк великого рязанского князя[593]. Сын Андрея Матвей по родословной Апраксиных выехал в Москву к Ивану III, возможно, после смерти в 1500 г. великого рязанского князя и роспуска его слуг, и получил владения в Муромском и Владимирском уездах. «Старые вотчинники» Апраксины известны в этих владениях весь XVI в.[594]

С владениями во Владимирском у. связана и грамота 1495 г., которую писал Ярец Опраксин: братья Корякины выкупили свою вотчину, д. Близнина. Не исключаю, что Ярец Опраксин и есть дьяк Андрей Ярец Никитин, который на двух грамотах великого князя поставил свою официальную подпись дьяка, а третью грамоту – как частное лицо и подписал лишь прозвищем.

Очевидно, из этой семьи происходили дьяк Ерофей Ярец: в 1495 г. Ерофей Матвеевич Ярец – дьяк рязанского князя, а между 1505 и 1516 гг. он получил в кормление вол. Отъезжую и Бибиково от московского князя[595]. Не исключено, что его сыном был Иван (Иона) Беляницын, в 1512 г. он келарь, а в 1515 г. старец Троице-Сергиева монастыря, участвовавший в межевании монастырских земель[596].

Племянник Ерофея Ярцева – Рюма Иванов Апраксин – был убит при взятии Казани в 1552 г. вместе с другими муромскими вотчинниками[597].

До середины XVI в. Апраксины известны в основном как чиновники: они упоминаются в связи с межеванием земель, как ключники, управляющие великокняжеским хозяйством[598]. Они не занимали командных должностей в армии и редко встречаются в разрядах.

Возвышение рода произошло в начале XVII в. и связано с именем дьяка Федора Никитича Апраксина. В 1610 г. он начал служить королю Сигизмунду, был послан дьяком в Устюжскую четь, позднее как дьяк подписался под грамотой о выборе царя Михаила Федоровича; служил дьяком в Муроме и Новгороде, а также до 1628 г. в московских приказах. Последний раз его имя записано в Боярской книге 1628 г., но еще в 1627 г. он упомянут как государев дьяк «не у дел»[599]. В это же время (1628 г.) его сын Корнилий выкупает у Троице-Сергиева монастыря родовые владения Апраксиных, а Федор Никитич передает свои выслуженные владения племяннику Василию Петровичу.