Ленин. Спаситель и создатель - Сергей Кремлев

В том же 1913 году Ленин писал: «Такой дикой страны, в которой бы массы народа настолько были ограблены в смысле образования, света и знания, – такой страны в Европе не осталось ни одной, кроме России»[1430].

Это было сущей правдой – хотя царизм в 10-е годы и спохватился и начал финансировать не только органы полиции, но и органы народного просвещения, но тот огромный разрыв между образованием масс в России и в Европе, который сам же царизм и создал, не царской России было под силу ликвидировать!

Могли это сделать лишь большевики, и они это делали даже в условиях разрухи. В 1921 году Ленин ставил перед Государственным издательством (Госиздатом) задачу «дать народу по 2 экземпляра на каждую из 50 000 библиотек и читален, все необходимые учебники и всех необходимых классиков всемирной литературы, современной науки, современной техники…»

При этом в 1921 году декретом Совнаркома была создана Центральная междуведомственная комиссия по закупке и распределению заграничной литературы (Комитет иностранной литературы – Коминолит).

В 1913 году в России было 14 тысяч массовых библиотек с числом книг в среднем на библиотеку – 680. После всех невзгод революции и гражданской войны в 1927 году в СССР имелось более 26 тысяч библиотек со средним фондом на библиотеку примерно в две с половиной тысячи экземпляров. В 1932 году их было уже 33 тысячи при среднем фонде на библиотеку более трёх тысяч![1431]

В старой России никогда не было культа знаний – ни на верхних «этажах» социального «здания», ни в его «подвале». Граф Канкрин, министр финансов с 1823 по 1844 годы, в ответ на просьбу книгоиздателя Смирдина выделить ссуду под его библиотеку сказал: «Всё товар, и мусор товар, а книги не товар». Его афористический ответ Владимир Даль включил в свой двухтомный сборник «Пословицы русского народа», первое издание которого увидело свет в 1853 году.

Так мыслила «элита», живущая в «бельэтаже»… Однако рождённые в «подвале» нередко исповедовали примерно тот же подход к знаниям. В помянутом выше сборнике Даля в разделах «Грамота» и «Ученье – Наука» до удивления мало пословиц и поговорок, ставящих знание, да ещё и книжное знание высоко – на уровень высших жизненных ценностей. Все знают знаменитое: «Ученье – свет, а неученье – тьма», но чаще в массовом народном обиходе считали иначе: «Сытое брюхо к учению глухо», «Знайка дорожкой бежит, незнайка на печке лежит» и «Меньше знаешь – крепче спишь»…

Такой взгляд на грамоту и образование имел хождение на Руси не всегда. Средневековый «господин Великий Новгород» был грамотен почти поголовно – об этом нам рассказали берестяные грамоты. Однако совместная «просветительская» деятельность монголо-татарских «культуртрегеров», затем косной допетровской знати, а позднее – после-петровской царской администрации XVIII и XIX века, привели к появлению психологии: «Мы люди простые, едим пряники толстые»…

Только Россия Ленина сразу же начала выводить на уровень общественного символа Книгу… И в каждой советской школе были вывешены слова Максима Горького: «Любите книгу – источник знаний»…

В два десятка лет – ещё до войны, это дало России лучшую в мире систему массового образования – сталинскую.

Культ Книги как источника знаний автоматически исключал примат в советском обществе любого религиозного культа, даром что слова «библиотека» и «Библия» имеют один и то же греческий корень («biblion» по-гречески и значит «книга»).

Ленин порвал с религией ещё в гимназические годы, а отношение его к любым религиям как вождя политической партии и политического руководителя масс определялось знаменитой формулой: «Религия – опиум для народа».

После Октября принципиальное отношение Ленина к проблеме не изменилось, но теперь он был главой государственной власти. А власть – если она не «от Бога», а от желания народа иметь свою власть, – обязана учитывать интересы всех законопослушных граждан.

Тех попов, которые становились информаторами «белых», большевики расстреливали, но – не как «служителей культа», а как информаторов «белых». Не более мягко относились они к «проповедникам слова Христова» типа попа-колчаковца Малюты из фельетона Ярослава Гашека «Дневник попа Малюты». Однако вот записка, которую Владимир Ильич адресовал 2 апреля 1919 года председателю Афанасьевского сельского Совета В. Бахвалову – представителю верующих граждан Ягановской волости Череповецкого уезда Череповецкой губернии, приехавшему в Москву хлопотать о завершении строительства храма, начатого в 1915 году:

«Окончание постройки храма, конечно, разрешается; прошу зайти к наркому юстиции т. Курскому, с которым я только что созвонился, для инструкции»[1432].

Идейная же линия Ленина оставалась, как сказано, неизменной. В марте 1922 года в третьем номере нового журнала «Под Знаменем Марксизма» он опубликовал статью с вполне однозначным заголовком «О значении воинствующего материализма».

Там он напоминал слова Иосифа Дицгена [ «Дицгена-отца», (1828–1888)], немецкого рабочего, ставшего марксистом и соратником Маркса… Дицген писал, что профессора философии в современном обществе представляют из себя в большинстве случаев не что иное, как «дипломированных лакеев поповщины», и Ленин далее указывал, что «журнал, который хочет быть органом воинствующего материализма, должен быть боевым органом в смысле неуклонного разоблачения и преследования всех современных „дипломированных лакеев поповщины“…», а также «органом воинствующего атеизма»[1433].

Это было, конечно, директивой не для административных, а для идейных разоблачений и преследований, и статью Владимир Ильич публиковал не как председатель Совнаркома, а как воинствующий атеист, подписав её литературным псевдонимом «Н. Ленин».

Как глава государства он публично высказывался, например, так, как на Первом Всероссийском съезде работниц, проходившем в ноябре 1920 года…

Съезд работниц, на котором выступает первое лицо государства, был для старой России событием невозможным.

В России же Ленина это было событием если и не рядовым, то и не сенсационным. Выступая на женском съезде, Ленин основное внимание обращал, конечно, не на вопросы религии, начав речь со слов: «Не может быть социалистического переворота, если громадная часть трудящихся женщин не примет в нём участия».

[В скобках замечу, что сегодня такое заявление может показаться тривиальным, однако тогда это было отнюдь не общим местом. Напомню, что в «просвещённой» Германии и в 30-е годы в ходу были популярны «три К»: «Kirche, Kinder, Kьche» («Церковь, Дети, Кухня»)]…