Как натаскать вашу собаку по античности и разложить по полочкам основы греко-римской культуры - Филип Уомэк

– Никак.

– В этом потрясающем разнообразии прелесть поэмы. Речь там струится остротой, эротизмом, трагедией, взгляд переходит с одного предмета на другой, при этом ни разу не возникает ощущения, что перед тобой нечто поверхностное и недалекое. Это противоречивое произведение, полное игры, отчасти поэтому Овидий был так популярен, поэтому его до сих пор много читают, и в переводах, и в многочисленных обработках – например, «Сказки Овидия» (Tales from Ovid) Теда Хьюза.

На поэзии Овидия основаны многие произведения искусства: зайди в Национальную галерею, и увидишь там картину Тициана «Диана и Актеон» на сюжет из Овидия; скульптуру Бернини «Аполлон и Дафна», которая изображает момент, когда нимфа начинает превращаться в лавровое дерево.

В широком смысле в «Метаморфозах» Овидий замахнулся на серьезную хронологическую задачу. В то время как Гомеру хватило лишь намека на описание всего космоса на Ахилловом щите, а Вергилия устраивало говорить о связи прошлого и настоящего с помощью таких эпизодов, как посещение места будущей постройки Рима, или щит Энея, Овидий словно бросил этим поэтам перчатку и сказал: «Так, ребята, я напишу прям вообще все». Так его произведение становится не менее наполненным символами, чем у Вергилия, а то и более.

«Метаморфозы» – очень гармоничное поэтическое произведение, оно во многом о поэзии, а не только о своем явном предмете повествования. Многие указывали на эпизод, где Нарцисс, влюбленный в свое отражение, осознаёт, что рассматривает сам себя, как на первый пример модернизма в поэзии.

Центральные темы поэмы – искусство и мастерство. Мы видим это в мифе об Арахне: она умеет ткать лучше Афины, и ее превращают в паука за такое оскорбление; Орфей поет так прекрасно, что к нему подходят деревья; Пигмалион высекает из слоновой кости возлюбленную; Марсий заявляет, что он искуснее в музыке, чем Аполлон, и его убивают за наглость. Его участь можно увидеть на картине Тициана «Наказание Марсия».

Овидий вызывает отклик у нас, людей XXI века, отчасти за свою игру с понятием о том, что значит быть творцом, так как он, кажется, с долей иронии осознает, что он делает. А что есть искусство, как не вид превращения?

Уна поперхнулась и закашлялась, будто восьмидесятилетний дед, который выкуривает по двадцать красных «мальборо» в день.

– Извини, – сказала она.

– Ничего. Конечно, в «Метаморфозах» есть явные политические отсылки – и даже прямое обращение к Августу, и, разумеется, катастеризм Юлия Цезаря…

– Катастечто?

– Ой, прости, мне просто нравится это слово. Правда, редко удается его ввернуть.

– Что оно значит-то?

– «Превращение в звезду».

Это огромный комплимент Августу; он еще важнее потому, что Овидий предполагает для императора превращение в божество и место среди бессмертных.

«Метаморфозы» во многом противоречат «Энеиде»: серьезный стабильный мир, в котором вечно будет властвовать Рим, заменяется вымышленным пространством, где все постоянно меняется. Из-за этого поэма Овидия порой находила меньше поклонников не только среди высоконравственных критиков – из-за кажущейся безнравственности и интереса к крайностям человеческого духа, но и среди тех, кто находил ее тему менее существенной, чем у предшественников. А у широкого читателя Овидий всегда был в чести.

Овидий начинает с создания мира из хаоса, затем описывает испытания, выпавшие на долю первых людей, в том числе рассказывает историю о Девкалионе и Пирре, которым Юпитер назначил не погибнуть в потопе.

– Что-то очень знакомое.

– Да, это похоже на историю о Ноевом ковчеге. Девкалион и Пирра выбираются на сушу, когда вода спадает, и им приказано бросать через плечо «кости их матери». Так как это мир иносказательных пророчеств, это значит не кости их настоящей матери, а камни – кости Земли. За ними вырастает целый народ отважных людей.

Пересказать «Метаморфозы» – это, как пели нам монахини, все равно что «облачко прижать к земле»[72][73].

Но если вкратце: дальше идут истории любви богов. Ты помнишь, что у Гомера действия богов не подвергались сомнению: боги могли вести себя порой глупо, но их боялись и уважали. Похожим образом действия богов у Вергилия делают более серьезным образ Энея. А здесь поведение богов вызывает вопросы.

Часто они становятся первопричиной превращений. Овидий словно спрашивает нас, с такой искоркой изумления в глазах: боги справедливы?

Вот Юпитер, он падок на все, что движется, практически буквально.

ЮПИТЕРУ НЕВЕДОМ ИДЕАЛ: КАК ЗАПОМНИТЬ ВОЗЛЮБЛЕННЫХ БОГА

Ио – Юпитер превращается в облако, а ее превращает в белую телку. Гера (в большинстве версий мифа) посылает слепня, чтобы он мучил Ио; убегая от него, Ио в конце концов переплывает Ионийское море – отсюда его название.

Даная – Юпитер является в виде золотого дождя; рождается Персей.

Европа – Юпитер в образе быка; она производит на свет Миноса.

Алкмена – Юпитер принимает облик ее мужа; она рождает ему Геркулеса.

Леда – Юпитер в обличье лебедя; из яиц на свет появляются Елена, Клитемнестра, Кастор и Поллукс.

Семела – Юпитер является во всем своем великолепии; Семела погибает. Рождается Дионис.

Это самые запоминающиеся истории, но на самом деле мы не знаем, сколько же там болталось детей, которые могли заявить, что их отсутствующий отец – Юпитер. Их наверняка десятки, если не сотни. Даже Александр Македонский утверждал, что бог овладел его матерью в обличье змеи. Юпитер был змеей, а не мать.

Еще один распутник – Аполлон, и он гонялся за нимфой Дафной. Если обычно представляешь его себе как бога порядка и достоинства, то тут удивительно видеть его в образе похотливого грубияна. Здесь превращение осуществляет отец Дафны, речной бог, но она, уже в виде лавра, до сих пор служит символом Аполлона – преследователь превозносит свою непокоренную возлюбленную.

Ранее мы видели стандартный порядок изложения мифов, когда после рассказов о богах идут рассказы о героях, в том числе о Троянской войне. Овидий тоже следует этому порядку, и вот мы встречаем Энея (он превращается, разумеется, в бога), а потом, после длинного пассажа про Пифагора…

– Того, который любил треугольники?.. И чьи штаны…

– Да, Уна, во все стороны равны. Пифагор – тот же самый, который геометр, – говорит о своей теории о том, что души после смерти перемещаются из одних тел в другие. А еще он – на этом же основании – говорит о вегетарианстве. Меня всегда впечатлял тот факт, что пифагорейцы не ели фасоль кидни, потому что она похожа на человеческие зародыши.

После всего этого идет несколько римских легенд: история про Вертумна и Помону, которая считается первым настоящим латинским мифом, где Вертумн, бог времен года, совращает Помону, богиню плодовых садов. Заканчивается превращением Юлия Цезаря в звезду, а дальше