Копия любви Фаберже - Ольга Тарасевич

«Странная все-таки штука – Интернет, – думала Лика, ожидая, пока ноутбук установит соединение. – Всемирная паутина – очень точное название. Весь мир, люди, страны, любые темы – виртуально это становится доступнее. И все-таки паутина, как запутаешься – потом с трудом выберешься. Наверное, мою зависимость обусловила работа. Журналист должен быть в курсе всех событий, чтобы оперативно на них реагировать. И вот – новостные сайты, с утра до вечера. Меня начинало ломать еще пару лет назад. Отпуск, сижу под пальмой, перед глазами – море, а все мысли только о том, вдруг что-то случилось, а я об этом не знаю. Прямо как в фильме „Москва слезам не верит“: стабильности в мире нет. Смех смехом, но беспокоюсь, нервничаю. А ведь постоянная тревога, зацикленность на каком-то аспекте, пугающая черная глухая пустота – уже начало даже не психологии, психиатрии. Потом начались книжки, и к моей новостной дозе присоединились литературные форумы, сайты самиздата, персональные странички знакомых. А что там по рейтингам продаж моих романов на сайтах книжных магазинов? А какие новости в „Живом журнале“? Да, это зависимость. Только работая над книгой о Захарове, я точно это поняла. При работе над своими романами – не получалось, оправдывала себя. Я же информацию в Сети собираю, а не без толку болтаю. А тут – только репортерская специфика. Диктофон, ворд – вот и все, что требуется. И времени последние недели на Интернет не было, Новый год скоро, хочется быстрее сдать работу. Как же меня, оказывается, ломает без Сети. Может, к врачу сходить? Боюсь, сама уже не справлюсь. Вот комп включаю, думаю о сайтах, и у меня даже руки дрожат, полный финиш…»

Лика зашла на почтовый сервер, открыла ящик. Письма щедро обрамляли «жизнеутверждающие» надписи:

«Одиннадцатилетняя роженица, видео: слабонервным не смотреть».

«Ученики изнасиловали, а потом убили свою учительницу».

«У актера рак, шансов на спасение нет».

Ее затрясло. В отдохнувшее, очищенное от информационной грязи сознание сразу же устремился мощный поток негатива.

– Надо же, а я раньше и не замечала всех этих баннеров, – пробормотала Вронская, закрывая почту. – Но негатив все равно же влияет на подсознание. Потом я прочитаю свои пятнадцать писем, не могу этой гадости вокруг видеть. Кажется, еще немного – и стану горячим сторонником цензуры. Что происходит в голове малолетнего дитятки, который просто пользуется почтой?! Да у него ку-ку будет, если он хотя бы раз все эти ссылки откроет. О сайтах для самоубийц и порногадюшнике я имею очень смутное представление, но болото, видимо, еще то. Бр-р!

Ей захотелось оторвать шнур от модема и выбросить его в мусорное ведро. Мучительная тревога и беспокойство тут же сжали сердце. Новости, форумы, сайты. Что-то важное может быть упущено!

«Наркоманка, – мрачно думала Вронская, нарезая круги возле стола с компьютером. – Да у меня определенно зависимость, мама дорогая! Хотя бы о Даринке подумала, кого я рожу, ноутбук? С учетом количества проведенного за компом времени и того дерьма, которое прет в мозг изо всех дыр гнусной Паутины, это неудивительно!»

Лика, вздохнув, выдернула из компьютера провод модема, опасаясь, что еще секунда – и она начнет писать ответы или полезет читать письма, а в общем-то окончательно спятит от своей активной виртуальной жизни.

– Дарина Владиславовна, все! – она погладила плоский живот. – Две недели никакого Интернета. Мы будем встречать Новый год, ходить в гости к бабушке и дедушке, навестим нашу подругу Маню. А потом, когда эмоции схлынут, мы во всем разберемся. Правда?

Вместо хоть какого-то намека на ответ доченьки Лика услышала звонок сотового телефона.

«Наша служба и опасна и трудна», – старательно пел мобильник.

Седов.

– Привет, мать! А… – Володя запнулся. – В смысле, привет, Вронская. Как здоровье?

Отпихивая морду любопытного Снапа, явно решившего, что сотовый похож на игрушку, которую можно с удовольствием погрызть, Лика рассмеялась:

– Да не смущайся ты. Ну мать, скоро буду. С девочками так бывает. Нормально все у меня, вот от компьютера отлепилась. Подумала, что нечего будущей маме глаза слепить и облучаться.

– Это очень правильное решение, – оживился Володя. – То есть ты свободна, временем располагаешь?

– Что надо? – вздохнула Лика.

– Да Калинину сегодня хоронят. У меня дел выше крыши, хотел Пашу отправить. Но там кладбище какое-то новорусское, от Москвы пилить и пилить. А опер на своих двоих. И не так у меня много знакомых, которых с ходу в середине рабочего дня напрячь можно.

– Ты думаешь, на кладбище, как в плохом детективе, обязательно появится убийца? – поинтересовалась Вронская, вытаскивая из шкафа шерстяной свитер. – И по его искореженной ненавистью личине доблестный оперативник Паша обо всем догадается и эффектно защелкнет наручники на преступных конечностях?

– Издеваешься, как небеременная, – заворчал Седов. – Короче, собирайся, опер через пару минут у тебя будет.

«Бросить бы все. Уехать в деревню, где нет Интернета. Отключить сотовый телефон. Не работать, – думала она, натягивая плотные теплые джинсы. – Я жду ребенка, я хочу, чтобы Даринка родилась здоровой. Но мне ее надо будет кормить-одевать, причем хорошо. Не хочу, чтобы она от чего-то отказывалась из-за того, что отца нет, а мама балду гонять любит. Поэтому работать, если здоровье позволит, придется. Побыть Пашиным шофером – такая ерунда в сравнении с нагрузкой хотя бы по сдаче номера газеты. Но все-таки беременность сама отсекает какие-то вещи. Мне любопытно, как продвигается расследование. Мне жаль ту же Свету. Но это не обычные мои любопытство и жалость, когда душа наизнанку и огонь в глазах, ночь, день, ничего не важно, кроме стремления во всем разобраться. От прежних эмоций процентов двадцать осталось, не больше…»

Ну вот, она почти готова. Теперь последний штрих – смешная вязаная темно-синяя шапка с помпоном. Красотень…

Снап обошел крутящуюся возле зеркала хозяйку, презрительно пошмыгал носом, а потом с гулким стуком плюхнулся на пол, отвернул недоуменную морду.

– Понимаю, дорогой, – Лика покосилась на слабо вильнувший хвост собаки. – Пуховик – это не норковая шубка, эстетики меньше. Ботинки на плоской подошве с моим ростом противопоказаны. У меня и так с гламуром напряженка, символичный журналистский дресс-код приучил к спортивному стилю, а не элегантности. А уж теперь… Да, я выгляжу как бомж. Но пуховик теплый, в ботинках без каблуков меньше шансов поскользнуться и ударить Даринку. А уж после приобретения чудной шапочки (ну некогда мне было подбирать что-нибудь подходящее к моей неземной красоте! А в гипермаркете только уродцы с помпонами!) со мной перестали флиртовать даже хозяева твоих приятелей. Но если бы ты знал, как мало меня волнует эстетика. И как сильно я забочусь о своем здоровье!

Паша, симпатичный, кареглазый, уже нетерпеливо притопывал у подъезда. Он даже мерз как-то весело, энергично и светло.

Лика с удовольствием повисла на его руке и сказала:

– Пошли на стоянку за машиной. Какая теперь температура? Минус десять? А, еще нормально, у меня аккумулятор хороший, только при двадцати помирает!

– Представляешь, поймали мы того хмыря, который детей убивал, – радостно сообщил оперативник, вытаскивая из кармана смятый листок. – Вот, фоторобот для тебя взял, тебе же интересно.

Она смотрела на сугробы снега, лица прохожих, вереницу машин. Не специально. Так само получилось. Оказывается, не интересует беременных женщин физиогномика преступников.

«Хотя Паша, конечно, уникальный человек, – думала Лика, прогревая двигатель небесно-голубого „фордика“. – Зайди в любое отделение милиции – это же ужас! Какие-то пьяные воняющие бомжи, полусумасшедшие алкоголики, наркоманы. Как можно, постоянно находясь в такой среде, сохранить жадную любовь к своей профессии, к жизни?»

Припарковаться у центрального входа на кладбище не получилось, обочину окаймляла плотная лента машин.

– Ничего страшного, – перебил Паша Ликино ворчание «понаехали тут, наверное, много похорон в эти дни», – нам сначала в часовню надо, где произойдет отпевание. А она ближе к тому краю, как мне объясняли, находится.

Элитное кладбище – все равно кладбище.

Какая разница, какой памятник и воруют ли бомжи цветы с могилы – все равно памятник, могила.

А жизнь выключена…

– Лик, ты смотри, да тут одна молодежь, – 85-й год рождения, 87-й, – оперативник с досадой поморщился.

Лика собиралась сказать, что здесь хоронят людей с большим достатком. А что молодежь – это больно, но так объяснимо. Наркотики, дорогие авто. Родителям некогда дубасить своих чад, у них дела. А потом вдруг получается, что поздно, не воспитывать надо детей, в землю закапывать.

Но она промолчала, присматриваясь к фигурам идущих впереди людей.

Женщина в черном пальто, мужчина, одетый в бежевую дубленку, они к тому же еще остановились у черной мраморной плиты.