Копия любви Фаберже - Ольга Тарасевич

На белом атласе лежало золотое колечко с таким огромным ярко горящим камнем, что Даша невольно воскликнула:

– Господи! Как у барыни!

– Руку давай. Нет больше барынь. Давай, Дашутка!

На огрубевшие от работы пальцы кольцо не налезало. Гришка, кряхтя, пытался надеть золотой ободок то на один палец, то на другой. И ничего не получалось.

– Ничего, Дашутка, так тоже красиво.

Даша отвела руку, посмотрела на перетянутый мизинец.

– Нравится? – Гришка снова полез в карман. – Погоди, у меня еще есть.

Но в новой шкатулке оказалось не кольцо. А что там было – Дашутка не поняла, только глаз отвести от хрустального яичка никак не получалось.

– А теперь! Смотри-ка!

Гришка ковырнул грязным ногтем золоченую подставочку, и Даша восхищенно выдохнула:

– Ишь ты… Танцует! А блестит-то как, блестит!

Маленькая фигурка, кружащаяся внутри хрустального яичка, завораживала. Переливались маленькие белые яркие камушки, из которых исполнено было платье, а еще сияющие желтенькие, что на туфельках. На крошечной шейке полыхало зарей колье. Но больше всего взгляд притягивали глаза статуэтки, черные, теплые, как живые.

– Камни малые, – небрежно бросил Гришка, довольно теребя усы. – Но их много. Можно хороший куш сорвать. А коли хочешь – и не разбивай буржуйскую эту забаву, сама смотри.

– Сама хочу смотреть. Красиво. Давай шкатулку. И ту, где колечко было, тоже давай, – распорядилась Даша и еще раз посмотрела на горящий на мизинце алмаз. – Значит, Гриша, в жены берешь. А может, пойти за тебя?.. – Она наморщила лобик, оценивающе поглядела на приосанившегося Гришку. – Видный ты, красивый. Новая власть. Барыню штыком проткнул.

– Да не я это, – он понизил голос. – Я по-хорошему только сказал: национализация. А штыком не я уже. Соглашайся, Дашутка. Со мной не пропадешь. Заживем на славу, прямо вот тут, в хозяйском доме, и заживем. Ты в школу пойдешь. А когда выучишься, книжек про пролетариат дам тебе…

Через два часа не узнавала больше Даша дом вдовы фабриканта Тихонова. Красный ковер, покрывавший ведущую в покои на втором этаже лестницу, истоптали сапогами люди, пришедшие с Гришкой, он еще их называл «товарищи». Откуда-то взялась барышня, стриженая, с вонючей пахитоской в зубах. Распахнув шкаф с платьями барыни, нагло прохихикала:

– Что тут у нас имеется из гардероба буржуйского?

Взяла накидку соболиную, любимую барынину, да платье свое поношенное ею и прикрыла.

Даша как увидела, что девка стриженая по шкафам осматривается, так и побежала в свою комнату, где Гришкин подарок оставила. А потом пробралась в спальню бедной барыни. Там в стене, подле окна, тайник имелся. Барыня сама его нашла и смеялась заливисто: «Столько лет со скелетом чужого любовника проспала!» Скелета в тайнике, конечно, никак быть не могло, так как нет такого любовника, что смог бы уместиться в узкой дыре, по локоть всего. Кто так хитро дом сложил, что камень сдвигался, барыня не знала. Насчет же порвавшихся обоев, из-за чего и приметен стал тайник, не ругалась. Просто новыми велела оклеить да камень этот ни в коем случае не заделывать. Смеялась, бедняжка: «А ежели когда любовника надумаю прятать…»

Всхлипнув, Даша присела у тайника на корточки, аккуратно потянула вверх обои. Отходили они легко, не рвались, как будто отгибались. Вытащив камень, чихнула от пыли да спрятала шкатулку с яйцом, в котором танцевала красавица. Хотела еще кольцо там, руку так и палившее, оставить. Только не слезало оно, до косточки еще с трудом доходил ободок, а дальше никак.

– Мыла надо после взять, – прошептала Даша, заталкивая камень обратно. Она прикрыла тайник лоскутом обоев, засунула их краешек в крохотную щель у дощечки паркета. – Хорошо, не видно вовсе. Я и не ведала, что у барыни такая дивная кукла имеется, блестит так, танцует. Барыне она уже без надобности, так пусть хоть сестра ее куклу заберет, на память. Ну, Гришка… – Глаза защипало, и Даша быстро утерла их передником. После по хозяйке поплачет. – На всех вас управу найду, ишь придумали, барыню штыком убивать!

Она вернулась в столовую и ахнула: за круглым столом сидели товарищи, и кухарка, и лакей с конюхом новым. И из самых лучших хрустальных бокалов, в которых барыня только самым знатным гостям наказывала шампанское подавать, пили красное вино, должно быть, найденное уже в погребе.

– Дашутка, – Гришка махнул рукой, – да ты не сбежала! Правильно. Завтра же распишемся с тобой. А сейчас песне тебя учить буду, – он толкнул спящего, уткнувшегося в стол мордой товарища, – и вы все подпевайте!

– Вихри враждебные веют над нами, – послушно затянула Даша, а сама все думала, думала. Вот, Гришка говорит – новая власть. Но должны же быть и полицейские, и жандармы. Найти бы их спешно, рассказать про барыню.

«А даже если не найду, – Даша для успокоения Гришки пригубила вино, – то брошусь тогда к брату барыни. Он в полку служит и уж точно на подмогу бросится…»

Но навести расправу на товарищей у Даши не вышло. Едва улизнула она от снова распустившего лапы Гришки, выбежала из особняка, как пришлось прятаться за толстой старой липой. По улице шли по виду такие же товарищи, как те, что были с Гришкой, и тоже пели про вихри враждебные. Дождавшись, пока они уйдут, Даша бегом припустила по улице, выбежала на бульвар. Подняла руку, чтобы перекреститься на виднеющиеся золотые купола церкви, и над ухом кто-то противно зашипел:

– Бога нет, буржуйка.

– Какая же я… буржуйка, – Даша, обернувшись, насмешливо посмотрела на едва стоящего на ногах солдата. Меж расстегнутой шинели его виднелась белая волосатая грудь.

Гришкины глупые слова сразу же вспомнились.

– Вся власть Советам. А буржуям, – она ткнула в пьяное лицо кукиш, решив, что все-таки у товарища винтовка, а на ней острый штык, так что не надобно злить товарища, – вот!

– Вот это, – он икнул, – вот это да!

«Кольцо», – заругала себя Даша, собираясь дать деру.

В ту же секунду солдат ловко вскинул винтовку, и сердце кольнуло болью. Как от руки ее отрывал он мизинчик со злополучным кольцом, Даша уже не чувствовала…

У здания банка лихо притормозил серебристый «Мерседес». С пассажирского сиденья резво выкатился шарообразный дядька с бородкой, остановился у входа и, подтянув рукав темно-синего пальто, озабоченно посмотрел на часы.

– Это он? – нетерпеливо поинтересовался Андрей Захаров. – Он?!

Жанна вздохнула:

– Да…

В ту же минуту Андрей выскочил из джипа, машинально закрыл автомобиль, вновь щелкнул брелком. Вспомнил, что надо бы помочь начальнику службы безопасности выйти из машины. Но проявить галантность не успел: Жанна, привыкшая к его не джентльменским манерам, сама открыла дверь, умудрившись не задеть припаркованное почти вплотную к джипу авто.

Андрей рванул к банковской входной стеклянной «вертушке» и на ходу закричал:

– Чего стоим? Пошли скорее!

Брови полненького мужчины изумленно поползли вверх. Волевым усилием он остановил их активность, сдержанно улыбнулся, протянул ладонь.

– Андрей Владимирович? Здравствуйте! Очень приятно с вами познакомиться. Аркадий Борисович Вальтман, официальный представитель аукционного дома «Антиквар». Для нас большая честь, что такой крупный бизнесмен, как вы, заинтересовались лотом нашего аукциона.

«Они меня достали, – Андрей, переминаясь с ноги на ногу, послушно пожал пухлую ладошку. – Жанна пилила всю дорогу, сейчас хрен этот стоит как болван. Лясы точит, приятно ему. Рано радуется, окончательное решение я еще не принял».

К счастью, специальный сотрудник уже ждал их у двери.

– В нашем банке очень надежная система защиты сейфов.

– Такие вещи на нашем аукционе еще не выставлялись, поэтому мы решили особое внимание уделить хранению.

– Андрей Владимирович, потом нам надо будет побеседовать с господином Вальтманом.

Следуя по длинному коридору, Андрей восклицал, когда требовалось изумляться, поддакивал, если ждали его согласия. И умирал от нетерпения, метров сто коридора казались нескончаемо, невыносимо длинными. Когда сотрудник банка открыл наконец ячейку, а затем удалился, время замерло.

Вальтман, как на замедленной съемке, еле шевелится, открывая сейф. Пухлые пальцы-сосиски достают овальную бежевую шкатулку, прилипают к миниатюрной защелке. Крышка шкатулки в конце концов поддается, и…

«Ой, бля… Что за фигня? Это стоит минимум „лимон“ гринов? Но за что? – разочаровался Андрей, недоуменно разглядывая извлеченное Вальтманом прозрачное яйцо на потемневшей золотой подставке. – Ну, сцена внутри. Шторки или как это в театре называется, занавес, типа – очень похожи. На театр когда башляли, я ходил, видел. Но „лимон“? Хотя мне, в общем, по барабану эта вещь. Фаберже, наш вклад в сокровищницу родины. Журналисты работают, бренд пиарится».

Вальтман вдруг что-то ковырнул на подставке, и внутри яйца стало происходить невероятное.