Канцлер - Нина Соротокина

А то вдруг в нем брала верх романтическая черта, и он начинал говорить так, словно цитировал Вольтера или Платона. Однажды после пышного разглагольствования о добродетелях, а может быть, о пороке, или о том и о другом, потому что первое не может существовать без второго, Белов не выдержал и, схватив Понятовского за рукав, быстро спросил:

— Кто?

К удивлению Александра, он тут же был понят и получил ответ:

— Декарт!

С этого началась у них любимая игра. Каждый старался уличить другого в присвоении чужих мыслей, причем присваивать отнюдь не возбранялось, а можно сказать — приветствовалось. Желательно было назвать и автора афоризма. Понятовский знал великое множество цитат, у Александра было подозрение, что он, подобно молоденьким офицерам в полку, заучивает их специально.

— Мы презираем не тех, у кого есть пороки, а тех, у кого нет никаких добродетелей…

Понятовский выразил легкую заинтересованность:

— Ларошфуко?

— Монтень, — сознался Белов.

— Вы любите Монтеня?

— Друг мой любит, — признался Александр. — Он даже спит с книгой в руках.

— А вы?

— Я нет. Как говорил кто-то из древних, я не нуждаюсь в друге, который повторяет каждый мой жест, это проделает лучше моя тень…

Александр хотел добавить, что большинство афоризмов запомнил в полку, слушая молодых офицеров, которые в минуту затишья иди безделья на зимних квартирах переписывали в специальные книжки особо звонкие и лаконичные изречения, но не добавил. Кто поймет этих польских вельмож? Еще обидится…

Особый успех имели изречения про любовь.

— Говорят, что время укрепляет дружбу, но ослабляет любовь.

— Как точно сказано! — восхитился Понятовский. — Кто?

— Не помню, право.

— Может быть, вы сами сочинили?

— Э… нет. Уверяю вас, о чем бы мы с вами ни говорили, мы повторяем уже сказанное. Все уже сказано под луной…

— Кто? — глаза у графа блеснули.

— Не кто, а кем… Нами.

В этот момент в руках Понятовского появилась книжица в сафьяновом переплете, в петельку был вставлен короткий карандаш с золотым наконечником:

— Напишите… Видите ли, сознаюсь, я коллекционирую мысли…

— А я в молодости коллекционировал адреса, — Белов рассмеялся и аккуратно записал собственные слова, ставшие цитатой.

Понятовский внимательно следил за его рукой, на щеках полыхал румянец, длинные ресницы трепетали. Мальчик, красивый мальчик…

Он представил Белова, как он говорил, «нашему кружку». Кружок состоял из семейства Нарышкиных — Льва и двух сестер с мужьями. Льва Ивановича он знал раньше и не любил его, отдавая должное уменью балагурить. Можно, конечно, говорить — шут, и еще добавить «гороховый», а можно… лицедей, актер, достойный шекспировских подмостков.

Сергея Елагина, бывшего секретаря Кирилла Григорьевича Разумовского, Александр тоже знал, они встречались за зеленым сукном и на гвардейских попойках. Ададуров был ему не знаком, хотя имя это было у всех на слуху. Он был когда-то учителем русского языка великой княгини, и с тех пор они сохранили самую дружескую привязанность друг к другу. Знакомство со всей этой публикой происходило в театре, и понадобилась опера, балет и, наконец, русская комедия, прежде чем все были представлены. Ададуров был последним в этом списке, и в этот же вечер Бедов был приглашен в чей-то особняк в Графском переулке. Бестужев очень обрадовался этому приглашению и, использовав оказию, направил с Александром пакет — два тонких, тщательно заклеенных и печаткой проштампованных листка.

— Храни как зеницу ока, понял? — сказал он на прощанье.

Особняк был ничем не примечателен. Кажется, нарышкинский, а может, гагаринский. Его провели в китайскую гостиную. Кроме тяжелой гипсовой лепнины, раскрашенной в яркие чистые цвета, здесь присутствовали на полках и подставках деревянные драконы, рыбы и неведомый уродец с клыком между глаз. В этой гостиной, которая как по мановению волшебной палочки вдруг опустела, Белов и был представлен великой княгине.

Она вошла в комнату решительной, несмотря на полноту, легкой походкой, на смуглых щеках горел румянец — не накрашенный, подлинный, все знали, что великая княгиня не сурьмится и не красится. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять — она его вспомнила. С тех далеких времен, когда Анастасия была любимой статс-дамой Елизаветы, прошло без малого десять лет. И встретились-то они всего один раз, но какой! Тогда рушилась катальная горка, и он вынес испуганную Екатерину на руках.

Все это, видимо, промелькнуло перед ее глазами, она улыбнулась благосклонно. Зубы были очень белы, но один передний немного сколот. Александр еще заметил, что ошибся, румянец был нарисованный, на левой щеке чуть ярче, чем на правой, кожа на висках отливала желтизной, а губы словно обметало в простуде. «Да она беременна, — вспомнил вдруг Белов дворцовые сплетни, — скоро подарит России дубликат наследника».

— Ваше высочество, — смеясь глазами и морща губы, как капризный ребенок, сказал Понятовский, — мой друг Александр Белов интересуется, как здоровье государыни.

Екатерина слегка кивнула, это был пароль, придуманный Бестужевым при последней их встрече.

— Ваш друг метит не в бровь, а в глаз. Мы все переживаем за государыню. Но здоровье Их Величества оставляет желать лучшего, — голос у Екатерины был низкий, приятного тембра, но акцент его портил, внося некую сумятицу в мягкий славянский говор. — Что просил передать Алексей Петрович?

Александр достал из внутреннего кармана камзола пакет:

— Извольте, ваше высочество. Их светлость граф Бестужев просил передать, что все здесь изложенное, — он показал на пакет, — не более чем черновик.

Екатерина вскрыла пакет, прочитала первые фразы и тут же спрятала бумаги в сумку.

— Вы знаете, что здесь написано?

— Нет, ваше высочество.

Она кивнула, такой ответ пришелся по нраву.

— Ответ Алексею Петровичу передать через вас?

— Так точно. — Белов по-гвардейски щелкнул каблуками.

Неизвестно по какому знаку гостиная наполнилась людьми.

— Тогда завтра, — Екатерина встала, и Белов понял, что аудиенция окончена. И еще Александр понял, что никогда не сможет стать полноправным членом этого кружка, и дело вовсе не в происхождении… И при Елизаветинском, и при молодом дворе было полно безродных, которые не только графами, дворянами не всегда были, однако со временем получали всевозможные титулы. И то сказать, чем эти Елагины, Ададуровы лучше него? Он тоже бы хотел, вот так, небрежно развалясь у камина, слушать речи Екатерины, а потом весело хохотать при любой шутке. Этого не будет потому, что молодые щеголи обитают здесь для услады — для милых разговоров и игры в карты, а может, и для альковных дел, а он, Белов, всего лишь на посылках, то есть для дела, а потому пребывает на другой, низшей ступени. Видимо, Понятовский заметил замешательство Белова, потому что подошел, обнял за талию, шепнул в ухо: