Спитамен - Максуд Кариев

— Не спешат те, кто жаден до добычи, — сказала Одатида.

— Конечно!.. — рассмеялся гонец. — Одни хватают добычу, другие красоток…

Гонец не успел заметить, какое впечатление произвела на женщину его неуместная шутка. Садясь в седло, он хотел было добавить, что один Спитамен не таков, как все, но не успел. Одатида, вспыхнув вся, схватила с земли прут и изо всей силы стеганула гонца. Конь его отпрянул в сторону; не успевший вдеть вторую ногу в стремя, гонец шмякнулся на землю, а конь его галопом умчался в степь. Одатида еще раз занесла прут над незадачливым насмешником, вытаращившим на нее глаза, неожиданно вскочила на стоявшую рядом лошадь и в мгновенье ока исчезла в темноте. Через несколько минут вернулась обратно, ведя в поводу коня.

— Принимай свою лошадь! Да не смей больше так шутить!

Гонец молча взял повод, взобрался в седло и, отвесив поклон, проговорил:

— Ты достойна своего мужа, женщина. Неспроста, видать, Спитамен выбрал тебя. Ты скоро его увидишь, жди!..

Хлестнув коня плеткой, гонец умчался в ночь. Одатида стояла, прислушиваясь к отдаляющемуся конскому топоту, который всегда предшествует или радостной встрече, которая произойдет через несколько мгновений, или горестной вести. Что же это не стихает топот копыт, будто повис прямо над ней в воздухе?.. Ба, да это же в ушах у нее звучит топот Карасача, увозящего ее мужа в неизвестность. И сердце вторит ему. А на глаза навернулись слезы.

Царский перстень

В окрестностях Наутаки, в полях, садах, раскинуто множество шатров, белых, желтых, алых, зеленых. Из многих краев, городов Тураны, Бактрии, Согдианы прибыли сюда предводители различных родов и племен, военачальники, пахлаваны, воины, чтоб объединиться, как объединяются в кулак пальцы, и выступить против Искандара Зулькарнайна. Более месяца минуло с тех пор, как царь царей Артаксеркс со своей свитой и личной охраной расположился во дворце правителя Сисимифра. Что ни день десятки воинов переправлялись с той стороны Окса и присоединялись к отрядам, расположившимся вокруг Наутаки. Среди них были и персы, и дахи, и саки, и представители других племен, на земли которых обрушилось несчастье. Большинство из них уже участвовало в сражениях с Искандаром. Им посчастливилось тогда благополучно унести ноги, однако они были столь перепуганы, что у многих еще и сейчас не улетучился страх, и своими рассказами, полными ужаса и кровавых картин, они могли смутить души тех, кто явился сюда впервые.

На завтра Артаксеркс назначил во дворце сбор предводителей племен и военачальников.

В шатер Спитамена явились, чтоб вначале посовещаться самим, Оксиарт, Хориён, Датафарн, Катан, Орипий и прибывший вчера Хомук. Намич же, правитель Мараканды, прибыть отказался, сославшись на недомогание. Однако, не сдержавшись, проговорился: «Всю жизнь я сам посылал за предводителями гонцов! Я с большим почтением отношусь к Спитамену, но он не властен надо мной, чтобы вызывать к себе, — сказал Намич гонцу. — Если изменить установившийся в мире порядок, то и реки могут потечь вспять, неся людям гибель, а не жизнь!..» Гонец же не отважился ему признаться, что это Артаксеркс велит всем собраться. Посылать же гонцов к именитым согдийцам поручил Спитамену. Должно быть, и ему ясно, что на его собственный зов не собралось бы и половины того войска, что ныне у них имеется.

Слуги внесли в шатер айран и разлили по чашам. Неторопливо, небольшими глотками утоляя жажду, соратники вели беседу. Спитамен больше слушал, чем говорил. Из слов Датафарна и Катана следовало, что многие в лагере недовольны, что новоявленный царь Азии вновь окружил себя роскошью, устраивает каждый вечер пиры, упивается властью, забыл, что Искандар Зулькарнайн прилюдно поклялся, что рано или поздно поймает Бесса, где бы он ни был, и предаст позору за то, что он коварно изменил своему родичу и благодетелю, великому царю Дариявушу. А Искандар, как известно, слов на ветер не бросает.

Вряд ли все это не беспокоит Бесса. Напускает на себя беспечность, делает вид, будто не боится Зулькарнайна. Кого он хочет обмануть? Всем понятно, что пытается хоть на короткое время забыться на пирах, заливая тревогу вином. Гульба порой переходит в оргии. Нередко во время веселья Бесс вдруг становится мрачным, а то вдруг вскакивает с места и, вытаращив безумные глаза, с воплем выдергивает из ножен кинжал… И доставляет ли ему нынче радость царский сан? Не сожалеет ли он о тех добрых временах, когда был всего-навсего сатрапом Бактрии; тогда голову его не венчала корона, зато бактрийские сановники предугадывали его мысли и желания, из кожи лезли вон, чтобы он оставался ими доволен; он же мог проводить время в кутежах, обласканный красавицами: только мигни, и любая согласится смахивать ресницами пыль с его сандалий. Чего ни пожелает, все под рукой. Чего, спрашивается, ему не хватало? Мало было ему преклонения окружающих, отдававших должное, как родичу самого великого царя Дариявуша?.. Как видно, нет границ человеческому тщеславию! Самому захотелось стать царем всей Азии…

Впрочем, кто сказал, что он решился на это, соблазнившись ослепительным блеском царской короны?! Ничего подобного! Разве военачальники, воины, да и все люди не знают того, что Искандар Зулькарнайн объявил Дариявуша своим личным врагом и поклялся перед войском, что будет следовать по пятам великого царя до тех пор, пока его не настигнет? Вот и пришлось вступить в заговор, чтобы убить Дариявуша. Надеялись этим остановить Зулькарнайна, ибо дальнейший поход его, казалось, терял смысл — однако не тут-то было. Алчность завоевателя была беспредельной…

Надев корону, Бесс взвалил на себя заботу о всех народах, населяющих империю и теперь связывающих с ним свои надежды. Его целью было — возвратить величие династии великих Ахеменидов, сотрясавших некогда мир. Ох, как непросто и в мирное — то время управлять такой огромной державой. Для этого нужны сильная воля, ум, хитрость, а подчас и коварство. Всего этого в избытке у Бесса — Артаксеркса. Если бы не чертов Зулькарнайн — прибери его Анхра — Майнью к себе! — Бесс доказал бы, что не зря велел величать себя царем Азии…

До полуночи засиделись Спитамен и его соратники в шатре, по полотну которого скользили блики горящего неподалеку костра и внутри можно было не зажигать светильника. Разговаривали вполголоса, прислушиваясь к доносившемуся снаружи шуму, голосам воинов, снующих мимо и сидящих вокруг костра. Оттуда время от времени доносился дружный хохот. Стоит собраться вместе нескольким джигитам, среди них непременно отыщется острослов, который смешит всякими байками, помогает скоротать время. Новый взрыв хохота заставил умолкнуть сидящих в шатре. Дожидаясь, пока снова все стихнет, Спитамен обвел взглядом смутно виднеющиеся в полумраке лица соратников и сказал:

— Что из себя представляет Артаксеркс, мы все хорошо знаем. Послушаем, что он скажет нам завтра. После этого положим на чашу весов его достоинства и недостатки…

Сидящие промолчали. Значит, были с ним согласны. Затем стали поочередно подниматься и, попрощавшись, выходить по одному из шатра. Не стоило привлекать к себе чужого внимания.

Артаксеркс расположился в высоком кресле, заменявшем ему трон, у торцовой стены просторного зала. На его большой лысоватой голове золотая корона, которая недавно принадлежала Дариявушу Кадамони. Положив руки на подлокотники, он старается держаться прямо, что удается ему с трудом, поскольку огромный живот тянет вниз и мешает дышать. Златотканый халат, не рассчитанный на такой живот, так его обтягивает, что вот-вот отлетят прочь золотые пуговицы с сапфирами. Внешне царь Азии спокоен, ничем не выдает волнения — будто мало что в мире изменилось с тех пор, как его предки создали великую империю Ахеменидов. К нему подходят, сгибаясь в три погибели, старейшины, вожди различных племен, чтобы поприветствовать и представиться. Он высокомерно протягивает унизанную перстнями пухлую руку для поцелуя и отвечает на приветствия едва заметным движением головы.

Военачальники стояли по краям зала вдоль облицованных ганчем стен, сомкнув на животе руки, и ждали. А к Артаксерксу все подходили и подходили, по одному и группами, выразить верноподданнические чувства. В большинстве это были представители земель, уже завоеванных Зулькарнаем.

Наконец все заняли свои места. Артаксеркс, облокотясь одной рукой о подлокотник, смотрел исподлобья в зал и ждал тишины. Недавно назначенный им сахибкироном бактрийской конницы Оксиарт близко наклонился к Хориёну. Царю в последнее время всюду мерещился заговор, он не любил, когда кто-либо шептал кому-то на ухо.

— О чем вы там?.. — громко спросил он. — И что за тайны у вас завелись?

Оксиарт, от природы вспыльчивый, и сейчас, несмотря на свои неполные пятьдесят лет, возмутился, восприняв замечание царя как оскорбление.