История нового имени - Элена Ферранте
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Барано? До понедельника? Я надеялась, что он позовет меня на пляж Маронти, но он целиком ушел в какие-то свои мысли. Может быть, думал о Дэне Руни, которому было мало, что он слепой, и хотелось стать еще глухонемым? Он ни о чем меня не попросил.
49
По дороге домой я сказала Лиле:
— Если я даю тебе книжку, тем более чужую, не бери ее на пляж. Неудобно будет возвращать ее профессору Галиани всю в песке.
— Прости, — ласково сказала она и поцеловала меня в щеку. И забрала у нас с Пинуччей сумки — очевидно, чтобы загладить свою вину.
Я немного повеселела. Мне подумалось, что Нино не просто так сказал, что будет в Барано, — он ставил меня в известность. Я решила, что обязательно завтра туда схожу. Что поделать, если у него такой характер: его все время надо подталкивать. Вот встану пораньше и отправлюсь. Пинучча по-прежнему дулась. Обычно она легко впадала в раздражение, но быстро отходила, особенно теперь, во время беременности, не только округлившей ее фигуру, но и сгладившей некоторые черты ее характера. Но сейчас она почему-то не спешила вернуться в благодушное настроение.
— Тебя чем-то обидел Бруно? — спросила я.
— Нет.
— А что случилось?
— Ничего.
— Ты плохо себя чувствуешь?
— Нормально. Сама не знаю, что со мной.
— Иди переоденься. Скоро Рино приедет.
— Сейчас.
Но она продолжала сидеть во влажном купальнике, рассеянно листая журнал с фотороманом. Мы с Лилой переоделись. Лила принарядилась как на праздник, а Пинучча так и не пошевелилась. Даже Нунция, которая молча накрывала на стол, не выдержала и мягко спросила: «Пина, что с тобой? Надо одеться, милая». Ответа она не дождалась. Лишь когда за окном послышался шум мотороллеров и раздались голоса Стефано и Рино, Пина вскочила с места и убежала к себе в комнату, крикнув на ходу: «Не пускайте их ко мне, пожалуйста».
Вечер прошел необычно, в том числе и для мужчин. Стефано, привыкший к постоянным стычкам с Лилой, вдруг увидел ласковую и нежную жену, охотно подставляющую ему губы для поцелуев, не демонстрируя ни малейшего недовольства, зато Рино, которого Пинучча, в период беременности особенно кокетливая, всегда встречала с нескрываемой радостью, обнаружил, что жена не только не вышла к нему на крыльцо, но и вовсе заперлась у себя в комнате; когда он сам к ней вошел, чтобы наконец ее обнять, то не мог не заметить, что она улыбается ему через силу. Но и это было еще не все. После нескольких бокалов вина мужчины, как водилось, начали делать женам прозрачные намеки; Лила весело расхохоталась, а Пинучча, которой Рино что-то прошептал на ухо, резко отстранилась и на литературном итальянском прошипела: «Прекрати, хам!»
— Что ты сказала? Я хам? — возмутился Рино.
Пинучча сдерживалась пару минут, но вот у нее задрожали губы, она кинулась в свою комнату и закрылась.
— Это все из-за беременности, — сказала Нунция. — Придется тебе немного потерпеть.
Рино доел свой ужин, фыркнул и ушел к жене. Больше он весь вечер не показывался.
Лила и Стефано решили прокатиться на мотороллере, полюбоваться вечерним морем. Они уехали, обмениваясь веселыми шутками и поцелуями. Я убрала со стола, как всегда, препираясь с Нунцией, которая не хотела, чтобы я перетруждалась. Она рассказала мне, как познакомилась с Фернандо и влюбилась в него. Потом она вдруг произнесла фразу, которая надолго осталась у меня в памяти: «Можно всю жизнь любить человека, но так и не узнать, какой он на самом деле». Фернандо вел себя по-разному, бывал то добрым, то несносным, а она то любила его, то ненавидела. «Волноваться не о чем, — заключила она. — Пинучча сейчас не в себе, но это пройдет. Помнишь, какой Лина вернулась из свадебного путешествия? А посмотри на нее теперь! Это и есть жизнь — то драка, то поцелуи».
Я пошла к себе в комнату и села дочитывать Шабо, но мыслями вновь и вновь возвращалась к тому, с каким вниманием Нино слушал рассказ Лилы о Руни. В конце концов у меня напрочь пропало желание разбираться в теории государственности. А и правда, думала я, до чего же трудно понять, кто же такой Нино. Вроде бы он не интересуется литературой, но вот Лила чисто случайно прочитала сборник пьес и отпустила на этот счет пару глупых замечаний, и ему уже не терпится ознакомиться с этими пьесами. Я потянулась к стопке книг, намереваясь достать еще одну художественную, но не нашла ее. Тут я заметила, что одной книжки не хватает. Как же так? Профессор Галиани дала мне шесть книг. Одну взял Нино, еще одну я читала, а на мраморном подоконнике лежало еще три. Где же шестая?
Я обыскала всю комнату, заглянула даже под кровать. Пока я ее искала, вспомнила, что шестая книга была про Хиросиму. Я разозлилась. Видимо, пока я умывалась, Лила пришла и без спросу ее взяла. Но зачем? Неужели после стольких лет, потраченных на пошив обуви, любовь, жениха, колбасные лавки и сделки с братьями Солара, она захотела снова стать той, кем была в начальной школе? Одно подтверждение тому, что это так и есть, у меня уже было: наше пари. Независимо от его исхода оно выдавало ее желание учиться. Но разве она ему последовала? Разве что-нибудь ради этого предприняла? Нет. Неужели недели на пляже, проведенной в разговорах с Нино, оказалось достаточно, чтобы это желание вспыхнуло в ней с новой силой, возможно, подогреваемое еще одним — доказать всему миру, что умнее ее никого нет? Может, она только поэтому так расхваливала учительницу Оливьеро? Неужели она все-таки согласилась с тем, что думать о высоких материях важнее, чем заботиться о приземленных вещах? Я тихонько, на цыпочках, вышла из комнаты, стараясь, чтобы не заскрипела дверь.
В доме было тихо. Нунция уже легла, Стефано и Лила еще не вернулись. Я зашла к ним в комнату — там царил кавардак: стояли раскрытые чемоданы, повсюду валялась одежда и обувь. На стуле лежала книга «Хиросима: день спустя». Она взяла ее без спроса, как будто имела право распоряжаться моими вещами как своими, как будто даже отношением ко мне профессора Галиани я была обязана ей, небрежным жестом позволившей мне присвоить эту привилегию. Я хотела забрать книгу, но мне стало совестно, и я оставила ее лежать на стуле.
50
Воскресенье прошло скучно. Всю ночь я мучилась от духоты, но окно не открывала, боясь, что налетят комары. Я ненадолго проваливалась в сон, потом просыпалась и снова засыпала. Идти в Барано или не ходить? Но зачем? Играть с Чиро, Пино и Клелией, пока Нино будет плавать или загорать, дуясь на отца и не сказав мне ни слова? Я проснулась поздно, около десяти, и не успела открыть глаза, как на меня накатило мучительное ощущение потери.
От Нунции я узнала, что Пинучча и Рино уже ушли на пляж, а Стефано и Лила еще не вставали. Я тоскливо макала хлеб в кофе с молоком, пока не решила, что в Барано не пойду. В отвратительном настроении я побрела на пляж.
Рино лежал животом на песке с мокрыми волосами и спал. Пинучча бродила туда-назад вдоль берега. Я предложила ей прогуляться к фумаролам, она наотрез отказалась. Тогда я одна пошла в сторону Форио, надеясь развеяться.
Утро тянулось бесконечно. Вернувшись, я искупалась и легла на песок. Я слышала разговор Рино и Пинуччи: на меня они не обратили никакого внимания.
— Не уезжай.
— Мне же на работу. К осени надо выпустить новую коллекцию. Видела модели? Как они тебе?
— Красивые. Только без уродства, которое предложила Лина. Убери это все.
— Ну что ты, она здорово придумала.
— Да что ты? Значит, мое мнение тебя не интересует.
— Неправда.
— Правда-правда. Ты меня разлюбил.
— Я очень тебя люблю. Ты сама знаешь, как я тебя хочу.
— Ну да, как же, с таким пузом.
— Я готов целовать твое пузо с утра до ночи. Я всю неделю только о тебе и думаю.
— Тогда не уезжай.
— Не могу.
— Тогда я поеду с тобой.
— Мы же заплатили за дом. А тебе надо отдохнуть.
— Мне здесь не нравится.
— Почему?
— Мне снятся плохие сны.
— Даже когда ты спишь с моей сестрой?
— С ней еще хуже. Дай ей волю, она бы меня убила.
— Ну, спи с моей мамой.
— Она храпит.
Как он только терпит ее нытье, удивилась я. Я долго ломала себе голову, пытаясь понять, что это нашло на Пинуччу. Спала она и правда плохо. Но ее призывы к Рино остаться или взять ее с собой звучали фальшиво. Скорее всего, она сама не понимала, что с ней происходит, и пыталась поделиться с ним своей подспудной тревогой, но, не находя нужных слов, выбрала сварливый тон. Впрочем, вскоре я перестала думать о ней, поглощенная другими мыслями. Мыслями о Лиле.
Когда Лила вместе с мужем появилась на пляже, она выглядела еще счастливее, чем накануне вечером. Она захотела показать ему, что научилась плавать, и они отплыли подальше — как потом сказал Стефано, в открытое море, хотя на самом деле всего на несколько метров от берега. Лила точно и изящно гребла руками, через равные промежутки времени поднимая над водой голову, чтобы хватить воздуха, и быстро обогнала мужа. Потом она остановилась и со смехом смотрела, как он плывет за ней, беспорядочно молотя по воде руками и отплевываясь от поднятых им же брызг.