След - Патрисия Корнуэлл

Марино стоит в сторонке и смотрит, как Скарпетта натягивает латексные перчатки и вскрывает белый бумажный пакет. На месте, где умер тракторист, не осталось ничего, кроме грязного асфальта перед боковой дверью. Он смотрит, как Кей приседает и оглядывает тротуар, и вспоминает вчерашнее утро, когда они кружили на взятой напрокат машине и говорили о прошлом. Если бы было можно, Марино вернулся бы сейчас в то утро. Ему муторно, его тошнит, голова раскалывается, сердце скачет. Он глубоко втягивает прохладный воздух и ощущает вкус грязи и бетона, что распространяет рушащееся на их глазах здание.

– Позвольте спросить, что именно вы ищете? – Бад Лайт подходит поближе.

Скарпетта осторожно сгребает деревянным шпателем, предназначенным совсем для других целей, глину и песок с пятнами чего-то темного – может быть, крови.

– Всего лишь собираюсь проверить, что здесь есть.

– Знаете, я иногда смотрю полицейские сериалы по телевизору. Не все, конечно, да и то урывками, когда жена смотрит.

– Не верьте всему, что видите. – Скарпетта кладет в пакет еще немного глины и опускает туда же шпатель. Потом запечатывает пакет, подписывает его своим неразборчивым почерком и убирает в нейлоновый мешочек, который стоит тут же, на тротуаре.

– То есть ни в какую волшебную машину вы эту грязь закладывать не станете, – шутит Бад.

– Волшебство здесь ни при чем. – Скарпетта открывает еще один белый пакет и опускается на корточки перед дверью, которую отпирала и через которую проходила каждое утро, когда была здесь главной.

Несколько раз за утро в темной, пульсирующей болью душе Марино вспыхивали яркие картинки, напоминающие те, что появляются и исчезают на экране серьезно забарахлившего телевизора. Мелькают они так быстро, что он не успевает ничего рассмотреть и остается лишь со смутным ощущением того, что там могло бы быть. Губы и язык. Руки и закрытые глаза. Точно Марино знает только то, что он проснулся в ее постели, голый, в семь минут шестого утра.

Скарпетта работает как археолог, хотя Марино плохо разбирается в методах археологических работ. Она осторожно соскребает верхний слой грязи в тех местах, где ему видятся пятна крови, и не обращает внимания на то, что полы ее длинного пальто волочатся сзади по земле. Если бы только все женщины обращали так мало внимания на то, что не важно. Если бы только все женщины так заботились о том, что важно. Сьюзи поняла бы, что такое тяжелое утро. Она сделала бы кофе и задержалась бы у кровати, чтобы поговорить. Она не стала бы запираться в ванной и плакать и выть, чтобы выгнать его поскорее из дому.

Марино торопливо идет со стоянки, пересекает, разбрызгивая мутную жижу, глинистый участок, поскальзывается и с трудом удерживается на ногах. Натужный хрип прорывается наружу, и вслед за хипом идет рвотный позыв. Его скрючивает, изо рта хлещет бурая блевотина. Он дрожит, задыхается и уже ждет смерти, когда чувствует ее руку на локте. Эту сильную руку он узнал бы где угодно.

– Идем, – негромко говорит Кей. – Давай вернемся в машину. Все в порядке. Обопрись на меня и, ради Бога, смотри под ноги, или мы оба шлепнемся в грязь.

Марино вытирает рукавом влажные губы. Слезы подступают к глазам. Он заставляет себя идти, медленно переставляя ноги, цепляясь за нее и вглядываясь в мутное кроваво-красное поле битвы, окружающее превращенное в руины здание, где они впервые встретились.

– Что, если я изнасиловал ее, док? – бормочет он, превозмогая тошноту. – Что, если я это сделал?

Глава 29

В комнате отеля очень жарко, и Скарпетта уже отказалась от попыток переустановить термореле. Она сидит в кресле у окна и смотрит на лежащего на кровати Марино. На нем черные рабочие штаны и черная футболка. Бейсболка на комоде, черные ботинки на полу.

– Тебе необходимо поесть, – говорит она из кресла у окна.

Забрызганный грязью черный нейлоновый мешок стоит рядом, на ковре. Пальто с перепачканными глиной полами переброшено через подлокотник другого кресла. Входя и выходя из комнаты, Скарпетта оставила на полу грязный след, и комочки грязи ассоциируются у нее с местом преступления, потом мысли перескакивают на Сьюзен Полссон и ее гостиную, где в последние двенадцать часов, возможно, произошло преступление.

– Не могу я есть. Даже смотреть на еду не могу, – отзывается с кровати Марино. – Что, если она пойдет в полицию?

Скарпетта не собирается питать его ложными надеждами. Она даже не может просто поддержать его, потому что ничего не знает.

– Можешь сесть? Так будет лучше. Собираюсь кое-что заказать.

Скарпетта поднимается с кресла и, оставляя очередную дорожку из сухих комочков глины, подходит к телефону. Найдя очки в нагрудном кармане жакета и водрузив их на кончик носа, она изучает телефон и, не обнаружив номера обслуживания, набирает «ноль». Оператор переключает ее на обслуживание.

– Три большие бутылки воды. Два горячего чая «Эрл грей», тосты и овсянку. Нет, спасибо. Этого достаточно.

Марино заставляет себя подтянуться повыше и подкладывает под спину подушки. Кей возвращается к креслу и садится, чувствуя, что он наблюдает за ней. Она устала и подавлена, и мысли ее – разбегающееся во все стороны стадо диких лошадей. Скарпетта думает о частицах краски и волосах с простыни из дома Полссонов, о пакетах с образцами, лежащих в нейлоновом мешке, о Джилли и трактористе, о Люси и Бентоне. И еще пытается представить Марино в роли насильника. Он и раньше совершал глупости из-за женщин. Смешивал личные отношения со служебными. Заводил связи со свидетельницами и жертвами. Обходилось ему это дорого, но не дороже, чем Марино мог себе позволить. Никогда еще ему не предъявляли обвинений в изнасиловании, и он сам никогда не беспокоился из-за того, что изнасиловал кого-то.

– Нужно постараться и разобраться во всем как следует, – начинает Скарпетта. – Чтобы тебе была ясна моя позиция, сразу скажу: я не верю, что ты изнасиловал Сьюзен Полссон. Проблема в том, верит ли она, что ты ее изнасиловал, или хочет, чтобы ты в это поверил. При втором варианте придется докапываться до мотива. Но давай начнем с того, что ты помнишь. С последнего, что ты помнишь. И вот что еще. – Она смотрит на него. – Если ты и изнасиловал ее, мы с этим справимся.

Марино молча таращится на Кей с кровати. Лицо его горит, глаза остекленели от страха и боли, на правом виске пульсирует вена. Время от времени он дотрагивается до виска.

– Знаю, тебя вовсе не распирает от желания поделиться со мной всеми подробностями того, что случилось прошлой ночью, но, не зная их, я не смогу тебе помочь, и имей в виду, я не брезглива. – После всего того, через что они прошли вместе, такой комментарий звучит довольно нелепо и забавно, но сейчас ни один из них не находит в нем ничего нелепого или забавного.

– Не знаю, смогу ли. – Марино отворачивается.

– То, что я могу представить, гораздо хуже всего, что ты мог натворить, – спокойно и рассудительно говорит она.

– Да уж. Ты же не вчера родилась.

– Не вчера. И если хочешь знать, за мной тоже кое-что числится. – Скарпетта едва заметно улыбается. – Хотя, возможно, тебе трудно это представить.

Глава 30

Представить нетрудно. Все эти годы он предпочитал не думать о том, чем она занимается с другими мужчинами, особенно с Бентоном.

Марино смотрит мимо нее, в окно. Из окна дешевого номера на третьем этаже видно только серое небо над ее головой. У него одно, совершенно детское, желание: спрятаться под одеяло, закрыть глаза и уснуть, чтобы, проснувшись, узнать, что ничего не случилось. Да, они в Ричмонде, расследуют дело, но ничего не случилось. Сколько раз, открывая глаза в номере отеля, Марино хотел увидеть, что она смотрит на него. И вот она здесь, в номере, и смотрит на него. Он пытается сообразить, с чего начать, но на него снова накатывает волна детского страха, и голос пропадает, умирает где-то между сердцем и ртом, как вылетевший в темноту светлячок.

Марино думает о Кей давно, на протяжении многих лет, а если честно, то с первой их встречи. Воображение рисует сцены изощренного, фантастического, невероятного секса, но она никогда ничего не узнает, потому что он не позволит ей узнать. Он надеется, что однажды с ней что-то случится, и тогда… Но если он начнет вспоминать, то она может догадаться, каково это – быть с ним. И никакого шанса уже не останется. Ни малейшего. Он сам его уничтожит. Если только начать рассказывать, пусть даже немногое, она поймет остальное. И тогда надежды уже не будет. Его фантазии тоже этого не переживут, и он останется совсем ни с чем. Лучше соврать.

– Начнем с того, как ты оказался в ОБП, – глядя на него, говорит Скарпетта. – Во сколько ты туда пришел?

Хорошо. Об ОБП говорить можно.

– Около семи, – отвечает Марино. – Встретился с Айзе, потом подошел Браунинг, и мы взяли что-то поесть.