Дело не в тебе, дело во мне (ЛП) - Джонсон Джули

— Ты только что сравнила меня при знакомстве с твоей матерью буквально с собачьим дерьмом?

Я полностью игнорирую его ошеломлённый вопрос.

— Ой! И я твёрдо верю, что должны быть законы против людей, которые говорят по громкой связи в общественных местах. Типа, привет случайному чуваку со старомодным флип-телефоном, мне так не нужно слышать о твоих планах "оторваться" в эти выходные и "обработать дамочек" в клубе с твоими "мальчиками" — я просто пытаюсь спокойно ехать в метро.

— Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что у тебя много правил?

— Даже не заставляй мне начинать с людей, которые не перерабатывают отходы, — я возмущенно фыркаю. — Просто выбросьте свои старые автомобильные аккумуляторы в океан, пока вы этим занимаетесь, ненавистники земли!

— Джемма.

Раздувая ноздри, уперев руки в бёдра, я начинаю ходить маленькими кругами.

— Нет ни книги, ни руководства, но есть правила. Основные жизненные правила, которым должны следовать все люди. И я почти уверена, что в самом начале этого долбаного списка, рядом с отсутствием носков с сандалиями и чисткой зубов перед стоматологом, есть правило о том, чтобы не встречаться с родителями до тех пор, пока это абсолютно необходимо. Определённо до тех пор, пока вы не знакомы с этим человеком дольше недели.

— Джемма.

— На самом деле, я не совсем уверена, что это когда-либо понадобится. Свекрови являются одной из главных причин семейных разногласий и разводов. Я где-то читала об этом в Интернете! Хотя, если подумать, это могло быть в Википедии, и я не уверена, насколько фактической или научной является их статистика, но…

— Джемма!

— Что? — рявкаю я, застывая на месте, когда мой взгляд возвращается к нему.

Когда наши глаза встречаются, я понимаю, что последние несколько минут выкрикивала глупости, и мгновенно чувствую, как мои щёки вспыхивают жаром.

Боже, какая я дура.

Но Чейз, похоже, не возражает. На самом деле, он улыбается шире, чем я когда-либо видела.

— Твоя мама была права.

— Хм? — спрашиваю я, блестяще, как всегда.

— Ты действительно ненавидишь сюрпризы.

Он вовсе не извиняется, говоря это. На самом деле, он звучит совершенно довольным собой, сокращая расстояние между нами, так что он полностью вторгается в моё пространство, прижимаясь ко мне.

— Потому что они никогда не заканчиваются хорошо, — шепчу я, вытягивая шею, чтобы сохранить зрительный контакт и стараясь не растаять от его близости.

Его взгляд скользит по моим губам.

— Этот мог бы.

Опасность!

Я заставляю себя отойти и продолжаю идти по пляжу в решительном молчании, решив продержаться, пока не получу от него ответы на некоторые вопросы. В частности, сногсшибательной блондинке, которая может быть или не быть его невестой.

И на этот раз я абсолютно не собираюсь быть той, кто сдастся первой.

(На этот раз серьёзно.)

Мы идём ещё несколько минут, достаточно долго, чтобы моя кровь остыла, а смущение исчезло. Мы почти дошли до конца пляжа, когда он наконец-то начинает говорить:

— Здесь очень красиво.

Чейз останавливается, глубоко засунув руки в карманы куртки, и смотрит на залив.

— Да, — соглашаюсь я, наклоняясь, чтобы поднять маленький плоский камень.

Я проверяю его вес в руке, а затем швыряю в воду, и с удовлетворением наблюдаю, как он прыгает по поверхности… раз-два-три-четыре-пять-шесть, прежде чем погружается в волны и падает на дно гавани.

— Такое чувство, что ты уже делала это раньше.

— Больше раз, чем я могу сосчитать, — я пожимаю плечами. — В Роки-Нек не так уж много дел, особенно для ребёнка.

— Тебе нравилось расти здесь?

Я не смотрю на него, когда отвечаю:

— Было тихо. Красиво. Такое место, которое никто никогда по-настоящему не покидает. Дети вырастают, женятся, покупают дом по соседству с тем, в котором выросли, и цикл возобновляется.

— Ты ушла.

Я киваю.

— Эта жизнь… была не для меня. Я знала это ещё до того, как стала достаточно взрослой, чтобы выразить это словами.

— Никто из парней в городе не привлёк твоего внимания? — спрашивает он игривым тоном. — Никакие школьные возлюбленные не соблазняли тебя остаться?

Я знаю, что он пытается сделать ситуацию лёгкой, но я не могу. Глядя на него, я вспоминаю о том, что никто никогда не искушал меня… по крайней мере, не так, как он.

— Нет, — шепчу я волнам. — Я никогда не была влюблена.

Он молчит, впитывая мои тяжелые слова, как море впитало мой камень, и я продолжаю, прежде чем он успевает заговорить.

— Я имею в виду, конечно, я познала любовь. Я любила — маму, друзей, свою работу. И они любили меня в ответ. Но я никогда не была влюблена, — мой голос падает так низко, что я сомневаюсь, что он услышит мои следующие слова. — Я даже не уверена, что верю в любовь.

Чейз молчит так долго, что я уже сомневаюсь, что он вообще заговорит. Когда он, наконец, отвечает, он говорит то, чего я никак не ожидаю.

— А я верю, — он откашливается. — То есть был влюблён.

Я пытаюсь, и не могу, игнорировать иррациональный укол боли и ревности, который его слова посылают в мою грудь.

— По крайней мере, в то время я думал, что это была любовь, — продолжает он. — Я был молод. Двадцать три, только что окончил колледж. Дедушка к тому времени уже вышел на пенсию и передал контроль над компанией Джеймсону.

— Твоему дяде? — спрашиваю я, вспоминая урок Шелби о семейном древе Крофтов несколько дней назад.

Чейз немного колеблется.

— Да.

Я не вижу, как он двигается, но чувствую, как он делает шаг ближе.

— Джеймсон назначил меня руководителем одного из наших нью-йоркских филиалов. Это был мой первый реальный шанс проявить себя, и, честно говоря, я боялся, что всё испорчу. Тогда-то я и познакомился с Ванессой.

Я украдкой бросаю на него взгляд краем глаза и вижу, что его челюсти плотно сжаты.

— На работе было так много давления, было приятно, когда рядом был кто-то, кто был весёлым, кто-то, кто просто хотел повеселиться и сбросить с себя всю ответственность, накопившуюся вокруг меня, — он сжимает руки в кулаки по бокам. — Это было незадолго до того, как она заставила меня отказаться от деловых встреч и прийти поздно, всё ещё с похмелья после вечера. Сначала выпивка была просто забавой, но потом… это превратилось в нечто большее. Что-то более тёмное. И не успел я опомниться, как меня арестовали за вождение в нетрезвом виде, привлекли к суду по обвинению в нападении за то, что однажды ночью я ударил папарацци, когда был под завязку пьян, и лишили работы, ради которой я так усердно работал. Джеймсон дал Бретту моё место в компании.

Его голос становится таким тихим, таким страдальческим, что я забываю злиться или ревновать и, не задумываясь, протягиваю ему руку. Сначала, когда наша обнажённая кожа соприкасается, его кулак остаётся крепко сжатым, не принимая моего прикосновения. Тем не менее, я не отстраняюсь, и через несколько секунд я чувствую, как его хватка ослабевает, и он позволяет моим пальцам переплестись с его пальцами.

— Тогда я должен был догадаться, что всё это организовал Бретт, но я был слишком потерян, в выпивке, в бунте, в ней.

Он тяжело сглатывает, и я провожу большим пальцем по тыльной стороне его ладони успокаивающими поглаживаниями.

— Я потерял всё… свою гордость, свою работу, своё самоуважение, что только заставило меня крепче держаться за единственное, что у меня осталось.

Я сжимаю его пальцы.

— Ванесса.

Он кивает, всё ещё не глядя на меня.

— Она предложила нам пожениться. К тому моменту я чаще бывал пьян, чем трезв, и я бы согласился на что угодно, если бы думал, что это может снова придать моей жизни какой-то смысл. Поэтому я надел ей на палец кольцо, — он делает глубокий вдох. — Две недели спустя я как-то днём вышел на пробежку в парк. Пошёл снег, и я пораньше отправился домой.