Гении исчезают по пятницам - Фридрих Незнанский

— Конечно-конечно, проходите. — Марк Георгиевич легко выбрался из кресла, пожал Денису руку и жестом предложил на выбор: такую же качалку, диванчик в углу или один из стульев вокруг круглого стола, застеленного тяжелой бархатной скатертью с кистями.

Денис выбрал стул, а Венцель подтянул свое кресло поближе к столу, с удовольствием вновь в него погрузился и крикнул куда-то в пространство:

— Машенька!..

И через пару минут появилась пухленькая тетка в фартуке с дымящимся самоваром, а за самоваром последовали какие-то плюшки-ватрушки, три сорта варенья и огромное блюдо с яблоками.

— Яблоки из нашего сада, — с некоторой гордостью сообщил Венцель.

Денис действительно видел за домом довольно запущенный, с травой по пояс яблоневый садик — дерева три-четыре. Но яблоки выглядели очень аппетитно и удивительно хорошо пахли, так что Денис не удержался и взял одно, на вкус оказавшееся и в самом деле замечательным.

— Борис вкратце и в очень общих чертах объяснил мне суть вашего интереса, — протянул Марк Георгиевич, аккуратно выковыривая из булочки подрумянившуюся вместе с корочкой изюминку. — Но вы, я надеюсь, сформулируете более конкретные вопросы, ибо наука вообще — тема неисчерпаемая, даже наша сегодняшняя российская наука. — Изюминку он отправил в рот и повертел булочку в поисках новой.

— Меня интересует вот что: кто, по вашему мнению, настолько осведомлен сегодня, что может верно судить о степени важности разработок и открытий в самых разных научных отраслях, у кого есть широкий, может, и не прямой доступ к информации по финансированию, персоналиям…

— Значит, вы, — перебил Венцель, — категорически не согласны с позицией следователей прокуратуры? И считаете, что убийства ученых серийны и напрямую связаны с их научной деятельностью?

— В мою задачу вовсе не входит подтверждение или опровержение версий и выводов официального следствия, — улыбнулся Денис. — Мне поручено проверить информацию, собранную журналистом…

— Погибший Эренбург? Да, Сережа Беспалов мне как-то рассказывал о странном журналисте, а потом, я слышал, он погиб в аварии?..

— Погиб… — Улыбка медленно сползла с лица сыщика. Интересно, кому еще проболтался Беспалов, черт его дери, ругнулся он про себя. Сам же бил себя в грудь и заверял: «Эренбург и его проблемы мне неинтересны… некогда мне… фигня все это!» А сам растрепал вот Венцелю и наверняка еще десятку друзей-академиков. — Так вот я всего лишь проверяю собранную им информацию и сделанные им выводы.

— Хорошо, о людях сведущих мы обязательно поговорим, но должен вам заметить, что всегда относился к самодеятельным, в том числе и журналистским, расследованиям с некоторым недоверием. Они зачастую выглядят наивными и, как бы это помягче сказать…

— Притянутыми за уши? Шитыми белыми нитками?

— Это вы сами сказали, — рассмеялся Венцель, отправляя в рот очередную добытую из булочки изюминку. — Люди, обладающие богатым воображением, а журналисты, безусловно, из их числа, склонны к поспешным и плохо обоснованным выводам. Они запросто передергивают, рассуждая: поскольку все жертвы из одной среды, поскольку есть люди, которые в той или иной степени были связаны со всеми жертвами, значит, в убийствах есть система. Далее следуют обвинения, порой еще менее обоснованные, чем выводы…

Денис не стал объяснять, что Эренбург с выводами не торопился, а в обвинениях настолько боялся ошибиться, что до последнего дня их даже бумаге не доверял.

— Журналист ограничен временем, — продолжал Венцель, — фактами и ресурсами, и при этом одержим безграничной верой в собственную проницательность и желанием решить задачу, не решенную специалистами. Я примерно представляю ход его мыслей. «…Я ничего не знаю наверняка, и все-таки я должен действовать. Но у меня нет времени заняться исследованиями, достаточными, для того чтобы рассеять мое незнание; кроме того, подобное исследование, возможно, займет неограниченное время. Значит, я должен решиться, не обладая знанием. Нужно действовать наудачу и следовать правилам, не слишком им доверяя. Я знаю не то, что какая-то вещь истинна, но то, что для меня все же лучше действовать так, как если бы она была истинна»… Ход ваших мыслей я обсуждать не стану. Вы кроме материалов, тщательно отобранных журналистом, обладаете еще и фактом его гибели, который наверняка кажется вам следствием его деятельности, так ведь?

— Ну, грубо говоря, да.

— Хорошо. Но давайте просто сравним вероятность того, что обычный журналист вдруг нашел истину, которую тщетно искали столь долгое время самые компетентные органы столицы, с вероятностью того, что число умалишенных (смягчим формулировку — число охотников до дешевых сенсаций) увеличилось на единицу. Вторая вероятность, как вы и сами понимаете, значительно больше. Конечно, эти соображения чисто психологического характера, и все же…

— Пусть, — кивнул Денис. — Но у меня встречное предложение: давайте сравним вероятность того, что Эренбурга убили, потому что он слишком много знал, и вероятность его случайной гибели. По-моему, очевидно, что первая вероятность теперь больше. Разве нет?

— Нет.

— Как — нет?!

— Погодите, вот не далее как третьего дня утром я наблюдал забавную картину. — Марк Георгиевич разломил булку и, обнаружив там целую горсть изюма, внезапно к нему охладел. Он смахнул со стола крошки, качнулся в кресле и прищурился, очевидно вспоминая. — Маленький мальчик идет по улице с мамой, чуть позади шагает солидный, пожилой человек. Вдруг мальчик делает резкий взмах рукой. Солидный мужчина срывается с места и пробегает тридцать метров с поистине спринтерской скоростью. События произошли последовательно, и чисто визуально между ними прослеживается четкая причинно-следственная связь: мальчик дал старт, мужчина побежал. На самом же деле события эти были абсолютно независимыми: мальчик отмахнулся от осы, а мужчина побежал, заметив приближающийся к остановке троллейбус. Совпадение по времени — чисто случайное, а мое воображение с легкостью отбросило в первый момент очевидные обстоятельства, нарушавшие красоту и комичность ситуации. Примерно так же сейчас поступаете и вы. Эренбург слишком много знал, предположили вы, значит, его убили. И тут же выстроили встречное предположение, как бы подтверждающее первое: Эренбурга убили, — значит, он слишком много знал…

— Хотите сказать, я зацикливаюсь?

— Условное положение об априорной вероятности было неоправданным, — вежливо, но несколько витиевато подтвердил Венцель. — Поэтому расчет апостериорной вероятности даст вам ожидаемый, но неверный результат. Я понимаю, что совсем не вводить априорного условного положения нельзя, в вашей работе построение версий — это и есть введение явных или неявных условных положений. Но может быть, можно относиться к таким построениям осторожнее?..

Однако до сих пор мы как-то справлялись, хмыкнул про себя Денис, и версии строили, и злодеев ловили, даже не подозревая, что делаем все неправильно с точки зрения теории вероятности. Что, плоские и примитивные злодеи были все, как один? Или, может, теорию вероятности пора пересмотреть?

— Когда хотят объяснить какой-то факт, исследуют подготовившие его обстоятельства. — Марк Георгиевич оставил кресло и зашагал перед Денисом словно по кафедре. — Стараются получить сведения о предшествующем состоянии. Но этого ведь нельзя сделать по отношению ко всей вселенной. Поэтому приходится ограничиваться местами, соседними с пунктом, где имел место факт, и тем, что, по-видимому, имеет связь с фактом. Выяснение обстоятельств не может быть полным, и нужно сделать выбор. Но при таком подходе легко может случиться, что мы оставим в стороне явления, казавшиеся совершенно чуждыми рассматриваемому факту, которым нам даже в голову не приходило приписать какое-либо влияние и которые, тем не менее, помимо нашего предвидения, играют здесь важную роль.

Например, человек проходит по улице, отправляясь по своим делам. И лицо, которое было в курсе этих дел, могло бы, наверное, сказать, почему он прошел в таком-то часу по такой-то улице. На крыше работает кровельщик. Прораб, который его туда послал, вероятно, в известной мере мог бы предвидеть, что он там делает. Но прохожий, о котором шла речь выше, вовсе не думает о кровельщике, как и кровельщик не думает о прохожем. Они не знают друг о друге и принадлежат точно к двум совершенно отдельным мирам. И кровельщик роняет черепицу, которая убивает прохожего. Мы говорим, что это дело случая?

— Не обязательно…

— Вот именно: может, да, а может, и нет. Мы не в силах охватить всей вселенной, и это заставляет нас разрезать ее на слои. Мы стараемся выполнять это наименее искусственно, и тем не менее иногда оказывается, что два различных слоя влияют один на другой. Результаты такого взаимодействия одни трактуют как случай, другие — как перст судьбы, третьи начинают доискиваться глубоких корней. Если два мира, совершенно отличных один от другого, неожиданно оказывают друг на друга влияние, то законы этого взаимодействия неизбежно чрезвычайно сложны. И с другой стороны, достаточно самого слабого изменения в начальных условиях — и взаимодействие между этими двумя мирами вообще не имело бы места. Как мало было бы нужно, чтобы прохожий прошел на одну секунду раньше или чтобы кровельщик уронил свою черепицу на одну секунду позже.