Гении исчезают по пятницам - Фридрих Незнанский

Наверное, поговори Ирина с мудрым человеком, с Лидией Федоровной например, та сказала бы: не лезь не в свое дело, такими вещами должна заниматься милиция. И это правильно, только… Только что могла Ирина рассказать в милиции, если бы решилась туда обратиться?

В крови Кропоткина обнаружена малая концентрация сердечного гликозида.

И что?

Вот именно, что ничего. Препараты из ряда сердечных гликозидов используют при лечении нарушения ритма, мерцательной аритмии например.

Борис Шаповалов так ей и сказал:

— Ничего подозрительного. Концентрация низкая, ну выпил старик таблетку-другую, когда почувствовал, что сердце покалывает. Наверное, еще утром выпил в день смерти.

— Но домработница же сказала, что он никаких лекарств не принимал, — возразила тогда Ирина.

— И ты ей веришь? Наверняка глупая баба, только и знает, как щи варить.

— И в акте вскрытия я не видела подробного описания состояния кожных покровов, не было у него следов от укола где-нибудь в неподходящем месте?

Борису, даже несмотря на очередную бутылку пива, эта тема надоела до чертиков:

— Кто стал бы его с лупой изучать, если труп не криминальный?! Может, он на кнопку сел — студенты подложили, или в метро — на чью-то авоську с гвоздями.

Бориса Ирине пришлось оставить в покое. Но он ее ни в чем не убедил. До этого инфаркта у Кропоткина с сердцем все было в порядке, Ирина специально поинтересовалась у участкового терапевта. Гастрит у него был, язву желудка подозревали, артрит лечил профессор, но на сердце никогда не жаловался и давление как у юноши: 125 на 80.

А между прочим, если здоровому человеку ввести внутривенно струйно четыре-пять кубиков сердечного гликозида, то у такого человека сердечный ритм нарушится необратимо. И это вполне может привести к смерти.

Так ли случилось с профессором, или ничего похожего не было вовсе, и вообще, кому понадобилось доводить Кропоткина до инфаркта и зачем — своими силами Ирина выяснить не могла. Но ведь исключить-то нельзя!

И в ДТП со «скорой» — пока журналиста готовили к отправке, а машина стояла во дворе больницы без присмотра, тормоза могли быть испорчены. На этот счет Ирина проконсультировалась у Миши.

Однажды как бы невзначай поинтересовалась:

— Миш, а как вывести из строя тормоза в автомобиле?

— А вам зачем, Ирина Николаевна? — Водитель удивился. — Вы же врач, а не наоборот?

Так что совсем уж незаметно и ненавязчиво все выяснить не вышло, но Ирина постаралась замять ненужные подробности.

— Я чисто теоретически.

— Ну чисто теоретически по-разному можно… — поскреб в затылке Миша. — Можно под капот залезть, отсоединить трубки и откачать тормозную жидкость, можно колодки изуродовать, можно педаль отпилить, наверное, еще как-то можно…

— Нет, педаль, колодки, капот — это не годится. Как бы так, чтобы быстро, надежно и не привлекая к себе внимания?

— Вам точно чисто теоретически? — насупился Миша. — Я вас плохому учить не хочу.

— Совершенно теоретически, — поклялась Ирина.

— Ну… Тогда, например, если машина, скажем, стоит с вывернутыми колесами… Водитель как бы припарковался и заранее колеса вывернул, чтобы потом выезжать проще было. Можно около колеса присесть и буквально в секунду перерезать одну трубочку — тормозная жидкость и стечет. Только эту трубочку я вам не покажу, не просите даже!

— Не буду. Мне же теоретически, понял?

Потом Миша целое дежурство еще подозрительно косился на Ирину, очевидно мучительно соображая, зачем ей понадобились такие знания? Но к следующему дежурству уже обо всем забыл. Или не додумался связать ее вопросы с аварией, в которой разбилась перевозившая журналиста «скорая».

Журналист ли должен был погибнуть в той аварии, водитель или фельдшер, которая тоже не выжила? И этого Ирина не знала. Так что в милицию ей идти не с чем. Доказательств нет, улик нет, есть только предположения, которые наверняка никто и слушать не станет. И есть два человека, которые… не дай бог, конечно, вдруг снова окажутся поблизости от очередного подозрительного трупа.

Как-то раз, придя на «лавочное дежурство», она обнаружила, что место ее занято воинственного вида старушенцией. Нацепив на кончик носа огромные очки, бабуля изучала передовицу «Известий». Покрутившись вокруг, Ирина не нашла другой скамейки, где можно было бы пристроиться, пришлось сесть рядом с пенсионеркой. И бабушка конечно же мгновенно отложила газету и поинтересовалась:

— Ждете кого-то?

— Да нет, я недалеко работаю, вот и прихожу сюда немного посидеть после работы…

— А кем вы работаете? — Старушка начинала «разгоняться».

— Секретарем, — бессовестно соврала Ирина. Ни за что не признаюсь, кем работаю, а то не отстанет, старикам только дай поговорить о болячках — не остановишь.

— Да-а, — протянула пенсионерка, — я, когда молода была, много работ поменяла: и на Братской ГЭС, и на целине, даже на Байконуре, а вот сейчас дальше магазина — ни шагу, совсем ослабла. Схожу за хлебушком, и домой — ноги крутит иной раз так, что и ступить больно, так что только в магазин и во дворик, с соседками поболтать.

— А что ж вы, бабушка, ноги не лечите?

— Лечу, внученька, лечу, да толку от этого никакого, так — пустая трата денег, а пенсия у меня маленькая — на хлебец да внукам на мороженое. Внучков у меня трое, старшенький уже школу заканчивает, а младшенький только-только пошел. Да ноги бог с ними, вот сосед у меня давеча всю ночь с дружками гулял — ох, голова болела!..

— А вы, бабушка, из какого подъезда?.. — как бы для поддержания разговора поинтересовалась Ирина. — У нас тут сотрудник где-то в этом же доме живет…

— Да вот из этого. — И старушка махнула высохшей рукой на подъезд Торопова. — Ой, как голова болела!.. Никогда со мной такого не было — вверху музыка бухает, а у меня в голове тоже бухает, да еще громче. А вчера в газете прочитала, что это… как его, клятого… резонанс. Если в него попал — все. И богу душу отдать недолго. Сосед, правда, нечасто гуляет, но давеча всю ночь шумели, никак угомониться не могли.

— Это такая светлая старенькая машина?

— Не-е, огромная, черная, как внучок мой говорит, «сарай на колесах». А светло-коричневая, такая поношенная, это у Валика из восемнадцатой. Тот вообще человек тихий, ну иногда машина эта рычит под окнами, я ведь на первом этаже живу, иногда даже среди ночи взрыкнет, а так его не слышно и не видно. Нелюдимый он какой-то. «Здрасте — до свидания» — и то через раз. А он, стало быть, и есть твой сотрудник?

Ирина раздумывала, что ответить: с одной стороны, подтвердишь, можно будет узнать побольше, а с другой — считай, крест на твоей конспирации, какой бы нелюдимый ни был этот Торопов, старушка не преминет ему разболтать, что сидела, дескать, с его коллегой, беседовали…

К счастью, старушка про свой вопрос мгновенно забыла или расценила молчание Ирины как молчаливое согласие. А может, Торопов как объект для сплетен ее не занимал. Другое дело — владелец «сарая».

— Вовка-то, крутой, когда месяцами не гуляет, а когда через день. Да так, что люди всю ночь заснуть не могут. Совсем всех извел — на него и писали, и звонили в исполком, а все без толку.

— Да-а, — посочувствовала Ирина, — бывает.

Посидев со старушкой еще немного, но больше ничего полезного не узнав и Торопова не дождавшись, Ирина отправилась домой.

Сыщики

Немногие знают, что московская прописка — это не юридический факт, а особое состояние души, которое позволяет не замечать многие житейские неудобства вроде внезапной проверки документов или хотя бы переносить их спокойно.

Ирина Сибирякова была коренной москвичкой, по крайней мере, ее папа с мамой и дедушки с бабушками точно родились в городе-герое и здравствовали тут и поныне, о чем нашлись сведения в телефонных и адресных базах данных, в которых пошуровал компьютерный гений Макс. Он достал оттуда домашний адрес и телефон Сибиряковой, и пока что для установления наружного наблюдения этого было достаточно.

В половине восьмого утра сыщики «Глории» сидели в своей «девятке» и ждали, когда же наконец из дома выйдет объект их наблюдения, у которого смена, то бишь рабочий день, начиналась с девяти часов. А ведь нужно было еще ехать.

Ирина Сибирякова жила в шестнадцатиэтажной башне на улице Удальцова. До работы она, видимо, добиралась на перекладных: сперва на маршрутке до метро «Проспект Вернадского», а оттуда с двумя пересадками к своей станции «Скорой помощи», на бульвар Яна Райниса. Хотя не исключалось, что до метро она может дойти и пешком. Сибирякова жила на третьем этаже в двухкомнатной квартире с балконом.

Щербак с Головановым уже не меньше получаса без особой надежды рассматривали ее окна, и вдруг Сибирякова появилась на балконе — всего лишь в легкой маечке, а вот что там на ней ниже пояса, сыщикам разглядеть, увы, не удалось. Сибирякова оказалась миниатюрной блондинкой, волосы собирала на затылке и носила очки, короче говоря, была бы похожа на учительницу, если б только выглядела посолиднее. А так — тянула на старшеклассницу, не больше. Однако же двадцать шесть лет, Первый мединститут, интернатуру закончила, никуда не денешься — настоящий доктор, все как у больших.