Персидская литература IX–XVIII веков. Том 1. Персидская литература домонгольского времени (IX – начало XIII в.). Период формирования канона: ранняя классика - Анна Наумовна Ардашникова

• ‘Абдаллах Ансари

Одним из самых ранних суфийских поэтов, писавших на персидском языке, является ‘Абдаллах Ансари (1005–1088). Как большинство первых суфийских литераторов, он был одновременно и крупным теоретиком суфизма. С его именем связана стандартная легенда об обращении в суфизм посредством знакомства со странствующим проповедником. В данном случае в роли наставника будущего старца выступает выдающийся мистик Абу-л-Хасан Харакани (ум. 1034), о чем весьма красочно в форме рифмованной прозы повествует сам Ансари: «‘Абдаллах был бедуином, шел он по пустыне в поисках живой воды и вдруг встретил он Хасана Харакани. В нем он обрел источник живой воды. И столько воды из него выпил, что не осталось ни ‘Абдаллаха, ни Харакани. Старец Ансари – сокровищница замкнутая, а ключ от нее – в руках Харакани».

Что же касается реальной биографии Ансари, ее детали до нас практически не дошли. Известно, что он родился в Герате в 1005 г. в семье выходцев с Аравийского полуострова, возводящих свой род к сподвижникам Пророка – ансарам. Уже в школе он обнаружил феноменальную память, работоспособность и поэтический дар. Ансари получил основательное теологическое образование, изучал законоведение ханбалитского толка под руководством многих известных богословов, один из которых провидел в нем будущего великого наставника, когда тому было всего четырнадцать лет. Сам же Ансари признавал единственным своим наставником на пути познания Бога старца Харакани: «Я не знал бы истины, если бы не видел Харакани». Особое рвение он проявлял в собирании хадисов, и благодаря блестящей памяти помнил их, по его собственным словам, до 300 тысяч: «По вечерам я писал при светильнике хадисы… Бог дал мне такую память, что я запоминал всё, что выходило из-под моего пера» (перевод Е.Э. Бертельса). Теологические науки были не единственной сферой его интересов. В том же рассуждении о характере своих занятий и источниках пополнения знаний Ансари писал: «Я знал наизусть 70 тысяч стихов арабских поэтов и 100 тысяч персидских, можно сказать, как стихов древних поэтов, так и более новых…» (перевод Е.Э. Бертельса).

Наследие Ансари достаточно велико по объему, однако издано не целиком и до сих пор изучено лишь частично. Ему принадлежит большое количество богословских произведений: сборник хадисов, комментарии на отдельные хадисы и богословские произведения суфиев, трактат «В порицание калама и его приверженцев» (Замм ал-калам ва ахлихи, другой перевод названия – «Порицание схоластики»), агиографический свод «Разряды суфиев» (Табакат ас-суфийа), написанный на средневековом гератском диалекте вслед за одноименным арабоязычным сочинением ‘Абд ар-Рахмана ас-Сулами Нишапури (940/41-1021/22). Ансари создал одну из ранних прозаических версий сказания о Йусуфе и Зулайхе «Радость мюридов и солнце бесед», выдержанную в мистическом ключе. Самым популярным доктринальным суфийским произведением Ансари считается арабоязычный трактат «Стоянки путников» (Маназил ас-са'ирин), содержащий характеристику состояний на пути к мистическому прозрению (маназил, макамат).

Наиболее известным персоязычным сочинением Ансари является сборник его рифмованных проповедей, не озаглавленный автором, но фигурирующий в разных рукописях под названием «Рифмованная проза» (Мусадджа‘ат). Это произведение, исследованное в свое время В.Ал. Жуковским, было сочтено им, вслед за традицией, персидским изводом арабоязычных «Стоянок». Более поздние исследователи, в лице, например, Е.Э. Бертельса, предлагают именовать это сочинение «Псевдо-Маназил». Наряду с толкованием доктринальных вопросов суфизма в главах «О суфиях», «О пробуждении», «О единстве Божьем», «О нищенстве» и т. д. Ансари в этом сочинении уделяет внимание изложению отдельных эпизодов священной истории ислама («О начале мира и появлении Адама», «Рассказ о вражде Иблиса и Адама», «Рассказ о судьбе Мусы», «Рассказ о Сулеймане» и др.). Проповеди расцвечены эпизодами из жизни суфийских шейхов Джунайда Багдади, Хасана Басри, Абу Йазида Бистами[30], а также главами, выдержанными в жанре прения («Спор любви и разума», «Спор дня и ночи», «Спор старика и юноши»).

Это произведение, по всей видимости, является записью ораторских выступлений Ансари на суфийских маджлисах, о чем свидетельствует как содержание памятника, так и его форма – рифмованная проза (садж‘) с многочисленными стихотворными вставками в форме газелей, четверостиший и кыт‘а, принадлежащих перу самого автора. Кроме стихотворных вставок малых форм в проповедническую прозу включена пространная касыда-инвектива в адрес лжесуфиев. Поэт использует в ее вступительной части один из видов стандартных зачинов, который связан с описанием природных и социальных потрясений и содержит в качестве обязательного компонента перечисление представителей различных слоев или профессиональных групп общества, которые в условиях катастрофы проявляют себя вопреки предписанным нормам поведения. В подобном ключе выдержаны касыда Катрана на землетрясение в Тебризе, касыда Фаррухи на смерть султана Махмуда Газнави, касыда Анвари на пленение султана Санджара Сельджукида тюрками-огузами и ряд других текстов.

Касыда Ансари начинается следующими строками:

Что за горный поток? Что за бедствие? Что за потоп и дым?

Что за насилие? Что за мир? Что стало в мире с людьми?

Из приведенного стиха следует, что события, происходящие в мире людей, поэт сопоставляет с природной катастрофой. Причиной бедственного положения в обществе является то, что люди предпочли мирские страсти совершенствованию своей души:

Я вижу мир в развалинах, а в нем людей – в неведении:

Ради тяги к дольнему миру они сочли прибылью ущерб

                                                               будущей жизни.

Огнем смуты сожжены тысячи городов сердца,

Мечом отречения и измены захвачена обитаемая четверть

                                                                            Земли.

Далее Ансари называет десять категорий людей, ведущих себя неправедно и не соблюдающих этические нормы и религиозные обычаи. Это отшельники, муфтии, судьи, правители, аскеты, чтецы Корана и т. д. Вот что, например, говорится о власть имущих:

Правители ведут себя с подданными как волки в стаде,

Будто никогда не было у них милости и сострадания.

У богачей на двери сердца прочен замок скупости,

Они не смыкают уста пустых посулов и не раскрывают ладонь

                                                                         щедрости.

Перечень отступников завершают лжесуфии, которым и посвящена вся вторая часть касыды, снабженная двумя анафорическими повторами «Как может быть суфием тот, кто…» и «Кто есть чистый суфий? – Тот, кто…». Осуждение многочисленных пороков суфиев: жадности, лицемерия, погони за славой, лживости, злобы – поддерживает общий тон инвективы:

Как может быть суфием тот, кто гонится за внешним

                                                                      [блеском],

Кто ищет славы и [всеобщего] восхищения. Булавою его

                                                                      по голове!

Как может быть суфием тот, кто страсти предпочел Истине,

Кто изменил Другу ради недруга?

Как может быть суфием тот, кто [сладко] спит до рассвета,

Кто не вздыхает тяжко все время в любовной тоске и