Cамарская вольница. Степан Разин - Владимир Буртовой

Воевода погладил бархат рукой, теша сердце теплотой и лаской, исходящей от неживой скатерти, сказал рейтарскому командиру:

— После обеда покажи мне своих солдатушек в полной воинской справе. Знать надобно, к чему они способны и не зря ли жалованье им от великого государя плачено? Выведи, маэр, своих рейтар за город, поближе к дальним сторожевым башням. Да чтобы все дети боярские были в строю, не отсиживались бы от службы по домам!

Карл Циттель замер около порога, затем не удержался и напомнил, что великим государем указано всем в оеводам: «Порядков стрелецких и рейтарских чтоб не ведать…»

Алфимов встал, поправил на голове завитой парик.

— И мне тот указ памятен, маэр, что воинские дела сданы стрелецким головам да сотникам. Я и не помышляю чинить вам какие помехи или советы свои делать к обучению солдат! Однако сей город на мне от великого государя и царя, и случись какая поруха, с меня первого спрос будет за неустроенность ратного дела.

Маэр Циттель не нашелся, чем отвергнуть резоны воеводы, и молча вышел из большой горницы приказной избы.

— Ишь, аника-воин! Ершится, словно я ему на хвост уже надавил! Видывали мы немцев и куда знатнее рода, а слушались! — проворчал Иван Назарович. — Но, видно, вояка он исправный, то добро!

В горнице объявился еще один воинский начальник в малиновом стрелецком кафтане, при сабле и с пистолем за поясом. Воевода мельком глянул на вошедшего: телом будто сдобный колобок, ноги крепкие, в плечах широк, толстая жилистая шея, а на большой волосатой голове лихо заломлена стрелецкая шапка. Лицо щекастое, улыбчивое, но когда воевода увидел глаза стрелецкого командира, то понял: не квашня перед ним, а человек нрава крутого и решительного, саблю у пояса не зря носит!

— Сотник конной стрелецкой сотни Юрко Порецкий, — представился командир и поклонился воеводе в пояс, выказывая тем свое уважение государеву посланнику на Самаре.

— Исправны ли твои стрельцы, сотник? — спросил воевода, снова усаживаясь на лавку за столом. — Сам-то вона в каких крепких телесах! Даже мне в зависть, хотя и не чахлый вроде…

Юрко Порецкий огладил пушистые усы, по губам пробежала усмешка, но не обидная, а простецкая.

— Стрельцы в полной справе, воевода. Дело свое знают, в хозяйстве достаток… Но не могут похвастаться изрядной мошной, потому как не с чего особенно… — И умолк, видя, как брови воеводы сдвинулись к высокому переносью.

При этих словах дьяк Брылев отвел глаза от веселого сотника и уставился через окно приказной избы на чью-то телегу с запряженным буланым конем. В телеге сидела женка в платке и с младенцем на коленях, который то ли кричал без умолку, то ли пел с какой радости. Ближе к окну гарцевали на конях пятидесятники и рейтарские ротмистры, ожидая конца должным поклонам новому воеводе.

«Куда как исправны твои стрельцы, Юрко, — проворчал про себя дьяк Брылев. — Замытарил ты их работой на свои нужды! То новый дом тебе рубили безденежно, то пашню за тебя поднимали, то на откупные рыбные ловли выпроваживаешь на степные речки и озера, вплоть до Иргиза… Ну-ка, обмолвись об этом перед воеводой!»

— Покажешь и ты, сотник, мне своих стрельцов после обеда, чтоб знать мне, подлинно ли крепка Самара ратной силой, покудова не воротились две сотни наших стрельцов с Понизовья. Сказывал я уже маэру Циттелю, что известно теперь в Москве о немирных по нынешнему времени калмыках да башкирцах. Не грянули бы своей конной ратью под наши поволжские города, особливо под Самару и под Саратов. Супротив этого надобно иметь нам постоянные для предостережения дальние станы и конные заставы, — сказал воевода и строго посмотрел на сотника — проникся ли тот такой заботой к бережению города от возможного набега кочевников?

Юрко Порецкий беспечно махнул рукой, считая эти слухи зряшными.

— До тех калмыков и за сто верст от Самары не дойти! Сказывали старики, что как не единожды степняков допрежь сего дня бивали под Самарой, так теперь остерегаются ходить сюда в разбойные набеги.

— Береженого Бог бережет, сотник, — нравоучительно напомнил воевода. — Ступай да остереги караулы у надолбов и дальние заставы по ночам спать. Ежели кого прихвачу спящим — сгоню со службы!

Юрко мысленно чертыхнулся, ругая себя, что не сдержал своего вздорного беспечного нрава, поклонился, затопал к двери. А воевода обратился к дьяку:

— Кажись, всех самарских начальных мужей видели? Тогда давай чти бумаги, какие остались от прежнего воеводы.

Яков Брылев вынул из стола стопку бумаг, пригладил их ладошкой, чтобы не топорщились сухими осенними листьями, начал знакомить с челобитными:

— Вот подьячий самарской приказной избы Ивашка Волков писал сию челобитную об определении его подьячим в самарскую таможню к таможенному голове Демиду Дзюбе.

— Аль там вовсе нет человека? — уточнил воевода, глядя мимо дьяка на улицу, где сотник Порецкий и иные командиры садились на коней, чтобы ехать к службе, а маэра Циттеля и вовсе не видно.

— Покудова есть, но весьма плох в написании бумаг.

— Нерадив? Так согнать от службы…

— По малолетству еще, батюшка воевода, — пояснил дьяк, припомнив, что за сорок новгородок сам же устроил туда в службу сынишку Степки Халевина, который ныне крепко разжился на рыбной торговле: уже и три струга своих имеет, и богатые откупа рыбных мест…

— Ну так пущай учат! А сей подьячий Ивашка покудова в приказной избе сидит. Коль не угоден будет — сгоню сам. — Знать бы наперед Ивану Назаровичу, какая поруха выйдет ему от этого Ивашки Волкова, не только бы согнал из приказной избы…

— Михаил Тихонов сын Урватов в челобитной просит определить его стрелецким пятисотенным дьячком,[93] — заглянув в другую бумагу, сообщил дьяк Брылев и пожалел, что допрежь сего дня не вытянул из Урватова ни единой деньги.

— Стрелецких душ много, — согласился воевода, поднимая и приглаживая ладонью теплый ворс бархатной скатерти. — Аль некому их блюсти ныне? Отчего так?

— Старый дьячок помер от простуды, с месяц тому минуло.

— Тогда определим стрельцам сего… как он там наречен? — Иван Назарович был туговат с лету запоминать имена всяких там простолюдинов. Иное дело — князь или там какой государев боярин!..

— Мишка Урватов, — подсказал Яков Брылев.

— Вот и приготовь такое повеление. Дескать, быть тому Мишке Урватову дьячком при самарских стрельцах с положенным от казны жалованьем. Что там еще?

— Челобитная от самарского конного стрельца Степки Федорова сына Салтанова об определении его толмачом в приказную избу. Без толмача докука иной раз выходит, когда иноземные тезики к Самаре приходят степью альбо по Волге.

— Изрядно ли по-ихнему разумеет? И кто справлял сию должность прежде? — поинтересовался Иван Назарович. О том, чтобы под рукой были сноровистые и смекалистые людишки, он заботился всегда. С такими и себе бережливее выходит от нечаянных порух.

— Прежде бывший при воеводе толмач из стрельцов Максимка Яковлев в конце июня сего года отдан толмачом в посольство Пазухиным, кои пошли в Бухару, Балх и в Хиву. Максимка Яковлев по своей прежней бытности в индийском плену весьма толковый был толмач. Но и Степка Салтанов горазд будет в сей должности, — добавил дьяк Брылев, ибо помнил, как одарил его проситель доброй шкуркой бобра, подавая сию челобитную.

— Быть по сему. Кто там еще в бумаге?

— Протопоп самарской соборной церкви Пресвятой и Живоначальной Троицы Григорий просит вашу милость о выдаче ему денежного и хлебного жалованья против прежних протопопов, — пояснил Яков и с уважением положил челобитную на алый бархат перед Алфимовым.

Воевода охотно подтвердил просимое — негоже обижать протопопа бескормицей! Отцу Григорию надобно денно и нощно печься о спасении мирянских душ, а не о своей брашне заботиться.

— Чти еще одну челобитную, да и будет на нынешний день, — решил Иван Назарович. — К обедне бы в собор не припоздать.

— Вдова самарского стрельца Никиты Кузнецова Паранька слезно просит о даче ей денежного и хлебного жалованья против иных таких стрелецких вдов.

Воевода на всякий случай уточнил:

— Где же сгиб ее муж и давно ли?

— Как отпиской своей известил бывшего воеводу князя Щербатова сотник Мишка Хомутов, тот Никитка Кузнецов с иными стрельцами был сорван бурей на учуге и бесследно сгинул в Хвалынском море. При вдове трое детишек горе мыкают, к тому же и на недавнем пожарище, — дьяк Брылев добавил от себя. — Жаль вдовицу, батюшка воевода, пригожа, работяща, одной и в самом деле невмоготу ей.

— Отчего же князь Щербатов не дал ей жалованья? — И воевода с интересом глянул на дьяка, который так заинтересованно нахваливал ему стрельчиху.

— Сомнение взяло князя, не сошли ли стрельцы на том струге к вору Стеньке на Яик?