Один день в Древнем Риме. Исторические картины жизни имперской столицы в античные времена - Уильям Стирнс Дэвис

от страданий!» – с определенно смертельным результатом. Куда более законными делами занимались многочисленные «дамы», специализирующиеся на «женских» недугах. Некоторые из этих мастериц, как рассказывали, являлись весьма опытными врачами и получали щедрые гонорары.

Серьезным недостатком Рима стало отсутствие в нем общественных больниц, хотя больным странникам, кажется, было позволено лежать около храмов Эскулапа и других богов-целителей[144]. Борьба с эпидемиями по-прежнему оставалась на низком уровне. Рим пережил несколько эпидемий чумы; так, во времена Марка Аврелия она опустошила город в очередной раз. Эпоха стояла весьма жестокая. Много делалось для того, чтобы развлекать и увеселять население, но относительно мало – чтобы сохранять бесценные человеческие жизни. В больших familiae рабов, по крайней мере, интересы их владельца, если не что-либо другое, побуждали собственника принимать меры к тому, чтобы сохранить здоровье своего имущества. Как уже описывалось ранее, почти в каждом домашнем хозяйстве, использовавшем рабов, имелись особый лекарь для рабов вполне приемлемой компетенции и valetudinarium, изолятор – отдельное строение или большая комната, в которой содержались больные рабы в целях исключения распространения болезней, здесь же этим людым обеспечивался надлежащий уход.

Добровольный уход из жизни как выход при неизлечимых болезнях. Симмах, несмотря на свою репутацию «замечательного лекаря», только что потерял состоятельного пациента. Обстоятельства были несколько необычные, но ни в коем случае не беспрецедентные. Квинт Гордиан, пожилой сенатор, страдал от интенсивных болей в результате некоего внутреннего недуга. Симмах заверил его, что эта болезнь неизлечима, но тем не менее сенатор проживет еще несколько лет. После этого Гордиан заявил, что он решил добровольно уйти из жизни.

Право человека, находившегося в здравом рассудке, добровольно умереть не подлежит сомнению. Философы написали несколько утонченных эссе о желательности самоубийства; считая, однако, что делать это нужно обдуманно и не прибегать к нему как к средству трусливого ухода от жизненных сложностей. Многие из жертв Нерона и Домициана повиновались приказу тиранов «Вскрой себе вены!» в большей степени потому, что они устали от существования, а не из-за того, что их отчаянные усилия свергнуть тирана оказались тщетными. Многие римские аристократы столь усердно и полно постигали все радости и удовольствия жизни, что со временем их существование становилось сплошной скукой. К тому же никакая религия не могла повелеть им жить дальше, когда становилось очевидным, что все их дальнейшее существование будет представлять лишь месяцы и годы беспомощности и боли.

Поэтому, как только Гордиан получил заключение, что в его случае все надежды на выздоровление тщетны, он объявил своим родным, что «уморит себя голодом». Все его родные искренне просили его не делать этого, а потом велели своим рабам-кулинарам, чтобы у постели больного всегда стояли самые вкусные блюда. Несколько позднее они уже с гордостью рассказывали о его железной воле, с которой он отвергал все попытки продлить ему жизнь. Когда настал конец, все его родные и знакомые заявили, что Гордиан умер, как истинный римский сенатор и философ. О самоубийствах по более тривиальным случаям становилось известно каждый день.

Исполнение воли покойного. Обыкновенность многочисленных завещаний. До того как Гордиан значительно ослаб, он призвал к себе группу товарищей, которым предстояло стать свидетелями изменения его завещания. Право выразить свою последнюю волю являлось ценной привилегией римского гражданина[145], и закон предоставлял ему широкий выбор, как распорядиться своей собственностью. Римский джентльмен составлял свое завещание неоднократно, каждый раз добавляя в него те или другие пункты. Рабы не имели права оставлять завещания – их небольшая peculia[146] в соответствии с законом должна была возвратиться к их хозяину; но более приличные владельцы позволяли рабам оставлять свои пожитки сотоварищам.

Завещание заключало в себе куда больше, чем просто распределение собственности покойного между его родными. Вдова Гордиана и его сын оказались вполне удовлетворены, когда узнали, что не более чем две пятых их значительного имущества было роздано вне рамок семьи. Считалось смертельным оскорблением – и тем более смертельным, поскольку покойные уже вне отмщения, – не упомянуть знакомого семьи и не одарить его весомым наследством[147].

«Когда его записи были оглашены», весь Рим узнал, как покойный заплатил свои долги, особенно людям, с которыми не был связан узами крови.

Разгневался ли бывший эдил Нумерий потому, что получил только 10 тыс. сестерциев (400 долларов)? И почему грубому старому всаднику Альбину было оставлено 20 тыс. сестерциев? А почему банкир Велосий, некогда доверенный человек покойного, не получил вообще ничего? Неужели Гордиан решил таким образом заклеймить последнего как негодяя? Список рабов, отпущенных на свободу, тщательно изучили, как, впрочем, и список тех, кому было отказано в освобождении; не менее тщательно ознакомились с перечнем крупных юристов, которым завещались те или иные суммы, – они, по всей видимости, оказывали Гордиану услуги при решении запутанных вопросов. Первой, однако, в завещании указывалась сумма в 100 тыс. сестерциев (4 тыс. долларов), отходившая «господину нашему Адриану Августу Цезарю». Гордиан, вне всякого сомнения, был весьма близок к двору правителя, и стало бы величайшей бестактностью с его стороны не упомянуть в завещании императора. В дни правления какого-нибудь тирана подобная оплошность влекла бы за собой объявление завещания недействительным, посмертное обвинение в предательстве или заговоре и крушение всех надежд наследников из-за конфискации всей собственности. Но при добром императоре подобный взнос обеспечивал сыну покойного благосклонное отношение правительства и давал гарантию того, что имперские прокураторы (охранявшие собственность своего владыки) окажут помощь, если обойденные в завещании родственники попытаются опротестовать его.

Регулярные доходы с наследства. Профессиональные охотники за наследством. Оставление наследства стало столь обычной составной частью римской жизни, что известные люди, вроде Цицерона и Плиния Младшего, могли рассчитывать на постоянные поступления частей наследства (зачастую от людей, с которыми они знакомы весьма поверхностно) как на источник своих доходов. Гордиан оставил своему взрослому и вполне благополучному сыну собственное громкое имя, клиентов и значительную часть собственности. Поэтому выделенные остальным доли его наследства оказались малы, а само оно не вызывало у всех потенциальных получателей особого интереса. Если бы, однако, он умер бездетным, то весь Рим бы кипел от возбуждения, едва узнав о его смерти. Нет большего зла, чем «преимущества бездетности». Богатый холостяк может быть уверен в подобострастном предложении услуг от неожиданно появившихся со всех сторон ранее неизвестных родственников и друзей. Чем громче он кашлял и быстрее бледнел, тем больше подарков на него сыпалось со всех сторон и тем громче сопереживали новоявленные родичи, теснившиеся у его смертного одра. Они опускались до пределов раболепия, и порой это вознаграждалось.

Когда-то Гораций дал совет удачливым охотникам за наследством: «Если человек протягивает тебе свое завещание, чтобы