Сливовое дерево - Эллен Мари Вайсман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Там был военный завод? — спросил один из слушателей.
— В другой части города. А там, где бомбили, не было ни аэродрома, ни военных предприятий.
— Может, ошибка? — предположил герр Вайлер.
— Никакой ошибки. Бомбежка продолжалась три часа. А через два дня началась снова, и еще через три дня опять. Говорят, погибло больше сорока пяти тысяч жителей. В Гамбурге было больше миллиона мирного населения. Теперь три четверти города стерто с лица земли.
Кристина обхватила себя руками и стала пробираться к дальней стене погреба. Цепенящий ужас леденил ей душу. Мария и младшие братья спали на пустом ящике из-под картошки. Чтобы детей не пугали взрывы, взрослые затыкали им уши куском ткани или ватой, и иногда малышам удавалось даже уснуть. Кристина не могла понять, привыкли они к грохоту или с железной хваткой страха легче было справиться, просто заснув. В таком случае, если бомба пробьет потолок и все они погибнут, ребятишки об этом даже не узнают. Сон был избавлением, и Кристина жалела, что сама не может задремать. Потом она вспомнила, что иногда кто-нибудь приносил домашний шнапс и давал по глотку детям, чтобы успокоить их. Сейчас Кристина жаждала выпить целую бутылку, чтобы забыть о том, что она только что услышала.
Глава четырнадцатая
В середине сентября по радио сообщили, что в интересах общественной безопасности и по подозрению в антигосударственной деятельности власти взяли под стражу тысячи граждан из южной Германии. Всех этих преступников отправили в Дахау. Опа с горькой усмешкой заметил, что при таких масштабных арестах в Дахау, должно быть, живет больше народу, чем в Штутгарте.
Следующим утром Кристина стояла за продуктами, и вдруг сердце ее защемило: она обнаружила, что в очереди нет ни одного человека с желтой звездой. Все евреи сгинули.
— Вам что-нибудь об этом известно? — шепнула она фрау Юнгер.
— Ничего определенного, — тихо ответила фрау Юнгер. — Но я видела, как Кляйны посреди ночи покидали дом с чемоданами в руках. Их ждал черный «мерседес». А сегодня утром я проходила мимо дома Ляйберманов, и маленькая Эстер раздернула шторы и смотрела на меня из окна. Обычно они с фрау Ляйберман занимают очередь раньше меня. Стряслось что-то неладное.
Кристина сразу же преисполнилась решимости: она купит продукты для семьи и немедленно отправится к дому Бауэрманов. Если загудит сирена или налетят тейффлегеры, спрятаться ей будет негде, но это ее не останавливало. Если особняк стоит пустой, у нее будет слабая надежда, что они уже уехали и Исааку ничто не угрожает. Но если Бауэрманы еще там, она постучит в дверь. Ей надо видеть Исаака. Больше она не вынесет неизвестности.
Когда позже Кристина шла в другую часть города, ее обожгла мысль, что дом Исаака может быть разрушен. Приближаясь к особняку и представляя ужасную картину, она едва дышала. Девушка проходила мимо кварталов, разрушенных до основания, перемежавшихся с улицами, где стояли уцелевшие дома, необитаемые и запущенные — дорожки были засыпаны землей и листьями, занавески наглухо задернуты, цветочные ящики заросли сорняками. Некоторые уехали сами, но теперь ее беспокоило, оправданны ли слухи о том, что гестапо забирает людей целыми семьями. Она представила пустые комнаты, населенные воспоминаниями о детях, матерях, отцах, бабушках и дедушках, чьи жизни навеки изменились или вовсе оборвались.
На этот раз Кристина не стала четыре раза обходить квартал, а без колебаний поднялась по каменным ступеням на крыльцо дома Бауэрманов. Сердце ее выскакивало из груди, во рту пересохло. Входная дверь и одно окно были испачканы облупившейся желтой краской — остатками намалеванных букв. Написанное и сейчас еще легко читалось: «Жиды».
Кристина постучала сначала слегка, потом, когда никто не открыл, более настойчиво. «Только бы увидеть его, и я сразу уйду», — стучало в ее мозгу, а пальцы при этом отчаянно теребили косу. Наконец дверная ручка повернулась, и дверь чуть-чуть приотворилась. В темной щели показались бледная щека и карий глаз.
— Кристина? — это была фрау Бауэрман. — Что ты здесь делаешь?
— Мне надо увидеть Исаака!
— Его тут нет. Тебе лучше уйти!
— Bitte! — умоляюще воскликнула Кристина. — Впустите меня, всего на одну минуту!
Страшнее было стоять на крыльце, чем войти в дом, и девушка осмелилась проявить упорство и взялась за ручку двери. Внезапно дверь широко распахнулась. Кто-то схватил Кристину за руку и втащил внутрь. Это был Исаак.
— Зачем ты пришла? — спросил он, захлопывая дверь. — Если тебя поймают, то арестуют!
— Я должна была увидеть тебя! — воскликнула Кристина, силясь перевести дух. Но вдруг она неподвижно застыла и огляделась, ошеломленная чудовищной переменой обстановки в когда-то роскошном особняке.
Потрепанные одеяла висели на окнах и в дверных проемах, отчего в доме царил угрюмый полумрак, как в пещере. Масляные лампы тускло освещали переднюю и часть гостиной, а дальний конец холла и верх лестницы терялись в темноте. За широким арочным проемом слева мраморные полы были совершенно голые, если не считать двух соломенных матрасов возле старенькой кухонной плиты и груды предметов для растопки, состоявшей из веток, ковриков и разношерстных ножек от мебели. Около плиты располагались скособоченный стол, сделанный из старой двери и деревянных ящиков, и четыре стула от разных гарнитуров, починенные с помощью бечевы и кусков дерева. На грубых полках, смастаченных из деревяшек, кирпичей и необработанных бревен, стояли огарки свечей, щербатые тарелки и несколько покрытых вмятинами кастрюль и горшков. Не верилось, что Бауэрманы жили в таких условиях.
Исаак и его мать стояли плечом к плечу, бледные, исхудавшие, в черных пальто со звездами Давида, пришитыми к лацканам. Нина словно постарела на двадцать лет — вокруг глаз темные круги, седеющие волосы заплетены в спутанную косу. Исаак в серой фетровой шляпе, сильно
