Загадка песков - Эрскин Чайлдерс

Она поднялась на борт. Последовал пустой разговор о времени и погоде, но он не клеился, потому что в мы в душе хотели положить ему конец. Никто не решался приступить к тому, что действительно беспокоило. Мои сомнения были, впрочем, слишком зачаточными, чтобы их озвучивать, поэтому я поднял тему о чае и тепле каюты, но вспомнил о нашем договоре с Дэвисом.

– Ну, если только на минуточку, – согласилась фройляйн Долльман.

Я предложил ей руку и проводил к трапу. Она с глубочайшим интересом – жадным, затаившим дыхание интересом, таким трогательным – обвела взглядом палубу и рангоут.

– Вы ведь бывали на «Дульчибелле» прежде? – спросил я.

– На борт я никогда не поднималась.

Это показалось мне странным, но, в конце концов, о пребывании Дэвиса на Нордернее в сентябре мне были известны лишь разрозненные детали.

– Конечно, именно это и смутило меня! – воскликнула вдруг девушка, указывая на бизань – Я же вижу, что-то изменилось.

Дэвис, покончивший с креплением фалиня, поведал о происхождении новой мачты. Повесть вышла длинная, и вскоре внимание слушательницы переключилось с предмета рассказа на оратора, который изначально смотрел только на нее. В результате у стороннего наблюдателя появилась прекрасная возможность. То был лишь краткий миг, но я воспользовался им сполна. Испытывая в душе горькие сожаления и раскаяние, я обругал себя циничным глупцом за неспособность предвидеть подобный поворот и с упавшим сердцем взглянул в лицо новой ситуации. Ибо, не постыжусь признать, мне дорог был Дэвис и важен успех нашего дела.

Никогда не могла она стать добровольным соучастником того покушения на Дэвиса. Послужила ли девушка бессознательным орудием или ее заставили? Если верно последнее, то известен ли ей секрет, ключи к которому мы ищем? В высшей степени маловероятно, пришел я к заключению. Будучи связан соглашением, важность которого стала мне теперь вполне очевидна, я вынужден был отбросить оружие своей дипломатии и строго-настрого (ну или, пожалуй, просто настрого) запретить себе любые попытки прямым или косвенным образом выкачать информацию из этого источника. Но не наша вина, если ее слова или поведение дадут нам некое представление о положении дел. А Дэвису и так известно больше, чем мне.

Мы провели на палубе несколько минут, в течение которых фройляйн Долльман засыпала нас градом вопросов, в которых причудливо смешивались профессиональные знания и личный интерес касательно постройки яхты, ее оснастки и мореходных качеств.

– Как удалось вам справиться в тот день в одиночку? – неожиданно спросила она у Дэвиса.

– А, ничего страшного и не было, – последовал ответ. – Но куда приятнее иметь друга.

Девушка посмотрела на меня и… Да, кивнул я, готов отдать за Дэвиса жизнь прямо здесь и сейчас.

– Отец говорил, что с вами ничего не случится, – заявила она решительно. Слишком решительно, на мой взгляд. А потом повернулась к какой-то снасти или блоку, и град вопросов возобновился. Наш компас показался ей очень впечатляющим, особенно же ее заинтересовала конструкция треклятого шверта. «Вот так делают у вас в Англии?» – звучал постоянный рефрен.

Но вопреки внешней непринужденности все мы испытывали скованность и смущение. Спуск в каюту послужил приятным отвлечением, поскольку надо было быть совершенным сухарем, чтобы не улыбнуться при виде нашего салона. Я нырнул вниз первым, позаботиться насчет чая, оставив их искать взаимопонимание в части теории устройства английских спасательных шлюпок. Вскоре они последовали за мной. Как сейчас, вижу, как она, аккуратная и настороженная, как котенок, переступает порог, огибает громаду швертового колодца и устраивается на диванчике правого борта. Потом с робким любопытством, переросшим постепенно в оживление, Клара принялась знакомиться с примитивными удобствами и скудным имуществом нашей берлоги. Она исследовала риппингилловскую плиту, потрогала пальчиком охотничьи ружья и перебрала все безделушки на полках, с благоговением заглянула на бак. Все служило для нее предметом восхищения, от тесноты помещения до прискорбного недостатка столовых приборов и «корабельности» (иного слова подобрать не могу) нашего хлеба, приобретенного в Бензерзиле и пострадавшего от заточения и климата. Затронув Бензерзиль, мы, дожидаясь пока закипит вода, стали обсуждать шторм и наш визит в тамошнюю гавань. Тема, животрепещущая для нас, оставила ее совершенно равнодушной. При упоминании имени фон Брюнинга на лице ее не отразилось ни малейшей эмоции. Напротив, фройляйн, руководствуясь мотивом, о котором несложно было догадаться, делала все возможное, чтобы продемонстрировать свое безразличное отношение к офицеру.

– Он ведь заглядывал, когда вы были у нас в последний раз, не так ли? – обратилась она к Дэвису. – Фон Брюнинг часто заходит. Иногда они вместе с отцом плавают на Меммерт. Вы слыхали про Меммерт? Они там ныряют за деньгами старого затонувшего судна.

Мы признались, что слышали.

– Ну, еще бы. Отец – директор компании, а коммандер очень заинтересован в ней. Они как-то раз спускали меня на дно в водолазном колоколе.

– Да ну! – пробормотал я, а Дэвис поглубже вгрызся в корку.

Клара, видимо, ложно истолковала наше неловкое молчание, потому что замолчала и немного высокомерно вскинула подбородок. Последнее, впрочем, прошло совершенно не замеченным со стороны Дэвиса. Наблюдая за этой маленькой комедией ошибок, мне хотелось рассмеяться в голос.

– И видели вы золото? – промолвил наконец мой друг с хрипловатой официальностью.

Что-то должно было быть сказано, иначе мы выглядели бы глупо. Я уступил это право Дэвису, никогда не разделявшему моей веры в Меммерт.

– Нет, только грязь и деревяшки… Ах, я забыла…

– Вы не обязаны выдавать секреты компании, – со смехом заявил я. – Коммандер фон Брюнинг ни словом не обмолвился про золото.

«Какое самоотречение!» – подумал я, отказываясь от очередной удобной возможности.

– Ну, не думаю, что это так важно, – подхватила фройляйн мой смех. – Вы ведь только гости тут.

– Вот именно, – с притворной скромностью кивнул я. – Просто путешественники.

– Вы задержитесь на Нордернее? – с наивным беспокойством спросила она. – Герр Дэвис сказал, что…

Я поглядел на Дэвиса. Выбор за ним. И ответ на куцем немецком не заставил себя ждать:

– Да, разумеется задержимся. Мне хотелось бы повидаться с вашим отцом.

До этой секунды я сомневался насчет его решения – со времени нашего объяснения в Бензерзиле меня не покидало чувство, что я засунул друга между жестоких жерновов. Эта простая и ясная реплика, на которую я и надеяться не смел, привела меня в чувство и дала понять, что ум Дэвиса работает вперед моего и, более того, у нас появляется возможность подстрелить двух зайцев сразу.

– Моего отца? – переспросила фройляйн Долльман. – Да, уверена, он тоже будет рад вас видеть.

В голосе ее не слышалось убежденности, взгляд же затуманился и стал отстраненным.

– Его ведь нет сейчас дома? – спросил я.

– Откуда вы знаете? (Легкое девичье смущение.) Ах, да, коммандер фон Брюнинг.

Я мог бы добавить: очевиден, как день, факт, что весь этот визит является с ее стороны эскападой, каковую отец вряд ли одобрит. Я попробовал передать это сообщение без слов и вполне преуспел.

– Я уже говорила мистеру Дэвису, – продолжила Клара, – что ожидаю отца в ближайшие дни. Точнее, завтра. От него пришло письмо из Амстердама. Он оставил меня в Гамбурге, и с того времени мы больше не виделись. Разумеется, ему совершенно невдомек о возвращении вашей яхты. Папа, как понимаю, полагал, что мистер Дэвис останется на Балтике, ведь время года уже позднее. Но… но я уверена, он будет рад вас видеть.

– А «Медуза» в гавани? – полюбопытствовал Дэвис.

– Да, но мы больше не живем на ней. Перебрались в нашу виллу на Шваналлее, ну, я и моя мачеха.

Девушка сообщила подробности, и Дэвис старательно записал карандашом адрес на листе судового журнала – формальность, призванная, похоже, хоть как-то определить наше текущее местоположение.

– Завтра мы будем на Нордернее, – сообщил он.

Тем временем чайник весело засвистел, и я стал готовить чай. Точнее, это было какао – перемена меню объяснялась предпочтениями нашей гостьи.

– Как это здорово! – воскликнула девушка.

И, к общему удовольствию, мы оставили дела и превратились в трех молодых проголодавшихся мореходов, наслаждающихся импровизированным пикником. Такой шанс может и не повториться – carpamus diem[76].

Но радостным банкет назвать было сложно. Словно на Валтасаровом пиру, на стене горела надпись – только не огненными буквами, а обычными, типографскими. Это были просто английская фамилия и инициалы, оттиснутые дешевой позолотой на корешке старой книги. Молчаливо ухмыляющийся свидетель нашей беседы. Катастрофа разразилась так внезапно, что я едва успел заметить, что послужило ей причиной. Но теперь-то мне не составляет труда восстановить события. Наша гостья сидела на софе правого борта, недалеко от переборки. Мы с Дэвисом размещались напротив. На переборке, прямо на уровне наших глаз, висела книжная полка, содержимое которой, если помните, я старательно выровнял не далее как за полчаса до того, совершенно не подозревая о последствиях своего поступка. Какой-то пустяк, возможно, судовой журнал, взятый Дэвисом из ряда, привлек внимание фройляйн к остальным книгам. Наливая какао, я заметил, что она прочитала некоторые из названий, перелистала пару книг и выговорила Дэвису за небрежение к библиотеке. Потом вдруг повисла пауза, я поднял взгляд и обнаружил в ней удивительную и печальную перемену. Она смотрела на Дэвиса расширившимися глазами, слегка приоткрыв рот, на лице выступили красные пятна, а выражение его было, как у лунатика, очнувшегося из забытья и не понимающего, где он оказался.