Деникин. Единая и неделимая - Сергей Кисин

Осечка, правда, вышла с атаманом Калединым, поддержавшим мятеж. Указом премьера, ставшего главковерхом, от 29 августа генерал был отстранен от должности атамана с преданием суду по обвинению «в мятеже и в желании путем занятия донскими частями железнодорожных узлов отрезать Донецкий бассейн от центра».

Однако с Дона по-прежнему «выдачи не было», правительство и Круг на признали решения Керенского, объявив, что атаман не причастен к мятежу. Керенскому пришлось указ отменять, объявив его появление «тяжелым и печальным недоразумением, которое было следствием панического состояния умов на юге». Обидно, но надо было проглотить — нельзя раздражать казачков, когда вокруг еще столько несрубленных голов.

Правда, оставались большевики, сыгравшие заметную роль в подавлении мятежа, но с ними он надеялся справиться. После подавления мятежа Корнилова Керенский неожиданно почувствовал себя всемогущим и совершенно утерял почву под ногами. Когда Владимир Набоков (отец выдающегося писателя) спросил у него, не боится ли он теперь выступления большевиков, которых сам же вооружил, премьер гордо ответил, что «я был бы готов отслужить молебен, чтобы такое выступление произошло! У меня больше сил, чем нужно. Они будут раздавлены окончательно». В нем уже жил свой «карманный наполеон».

БЕЛОЕ ДЕЛО

Условия жизни в Быхове для узников были не в пример лучше, чем на бердичевской гауптвахте. Деникин и Марков поселились в комнате генерал-квартирмейстера Ставки генерал-лейтенанта Ивана Романовского (они дружили с весельчаком Марковым, который с ходу дал комнате прозвище «палата № 6» — ее порядковый номер). Знаковая встреча. Замкнутый Деникин крайне сложно близко сходился с людьми и предпочитал сохранять лишь деловые и служебные отношения (поэтому с женщинами он бывал, как правило, нелюдим). Даже с верным Марковым, с которым они прошли несколько лет германской войны и много раз бывали в бою. С Романовским в Быхове началась настоящая дружба. Сын артиллерийского офицера, лейб-гвардеец и генштабист, умнейший тактик и организатор, бесстрашный командир сразу завоевал симпатии сына офицера из крепостных. Деникин так характеризовал его: «Человек, оставивший после себя яркий след в истории борьбы за спасение Родины. Человек, олицетворявший собою светлый облик русского офицера и павший от преступной руки заблудившегося духовно русского офицерства. Человек — «загадочный»…».

Еще будучи командиром 206-г0 Сальянского пехотного полка, одного из лучших в русской армии, «загадочный» Романовский был в 1915 году представлен к чину генерала с такой характеристикой: «Выдающиеся организаторские способности полковника Романовского, его умение дать воспитание войсковой части, его личная отвага, соединенная с мудрой расчетливостью, когда это касается его части, обаяние его личности не только на чинов полка, но и на всех, с кем ему приходилось соприкасаться, его широкое образование и верный глазомер дают ему право на занятие высшей должности». Деникин с Романовским, начиная с Быхова, последующие три года плечом к плечу прошли весь крестный путь Белой армии, и именно после убийства своего друга в Константинополе в 1920 году, по утверждению близко знавших Деникина людей, он впервые дал волю слезам.

Тюремный режим Быхова больше напоминал распорядок закрытого санатория. Утро начиналось в 8 часов. Передвижение по монастырю было свободное, никто в комнатах-«камерах» не сидел (кроме Корнилова, утверждавшего, что таким образом он тренирует коллег, воспитывая самостоятельность в его отсутствие. Хотя на самом деле генерал страдал от обострения ревматизма и ему сложно было в таком виде показываться перед подчиненными). После чая разрешались прогулка и посещение близкими, которым дозволялось дважды в день видеть узников.

Марков писал: «Мы в раю. Встаем в 9 часов. В 10 часов — чай, прогулка у костела. Закуска перед обедом, в 4 часа — урок английского языка. Вечер, полный интереса, в палате № 6. Рассказы Родионова о Распутине, Иллиодоре и Гермогене. Добавление Никанорова (Иосиф Никаноров, завотделом печати Георгиевского комитета. — Прим. автора). Немного мистики Аладьина… Не успеваю читать газеты. Нет, жизнь хороша, и хороша во всех ее проявлениях».

Особым разрешением следственной комиссии и при доброжелательном попустительстве коменданта, подполковника Текинского полка Эргардта, допускались и посторонние. Как правило, это были офицеры, представлявшие связных от многочисленных тайных организаций, поддерживавших Корнилова, с которым была установлена бесперебойная связь так, что узники всегда были в курсе того, что происходило за стенами тюрьмы. Каждое утро адъютант Корнилова Хаджиев приносил свежие газеты. Из Ставки приезжали полковник Сергей Квашнин-Самарин, бывший в мирное время адъютантом Архангелогородского полка, которым командовал Деникин, и командир Георгиевского батальона полковник Николай Тимановский, ранее — офицер «Железной дивизии».

Обедали все за общим столом, «без чинов». Корнилову пищу носили в его «келью», когда тому в очередной раз была охота «потренировать» подчиненных.

«Официально, — вспоминал Александр Лукомский, — мы все время, кроме необходимого на пищу и предоставляемого для прогулки, должны были сидеть по своим комнатам, но в действительности внутри здания мы пользовались полной свободой и ходили, когда хотели, один к другому. Денежного содержания лишили, но пищу нам разрешено было готовить на казенный счет такую же, как давали в офицерских собраниях. Из Ставки в Быхов был прислан повар, и нас кормили вполне удовлетворительно…

Прогулка нам разрешалась два раза в день во дворе, вокруг костела. Впоследствии для наших прогулок отвели большой сад, примыкавший к дому, в котором мы помещались».

Интересно, что невеста Деникина Ксения Чиж ЕЖЕДНЕВНО проносила в муфте узникам бутылку водки, так что ее в тюрьме всегда ждали с особым нетерпением. Следует заметить, что в России с начала войны был введен «сухой закон», так что доставать спиртное и умудряться его проносить для маленькой хрупкой женщины было настоящим подвигом. Она частенько баловала узников на пару с супругой генерала Маркова урожденной княжной Марианной Путятиной, которой муж дал сочное прозвище Муха.

Деникин от нечего делать, вспомнив детство во Влоцлавске, пел в церковном хоре, когда в тюрьму приходил батюшка.

Следует заметить, что новый Главковерх генерал Духонин и его генерал-квартирмейстер Михаил Дитерихс (один из разработчиков Брусиловского прорыва) в Ставке почти не скрывали своих симпатий к быховским сидельцам, уверяя их, что верные корниловцам подразделения из города не уберут. В свою очередь Духонин просил узников (как острили, «если в Могилеве Ставка, то в Быхове — «Подставка») не предпринимать попыток силового освобождения, охрану и безопасность он гарантирует. От побега отказались по морально-нравственным соображениям — ждали суда как трибуны для обличения политики правительства и Советов. Бежать условились лишь в случае падения власти или непосредственной угрозы жизни. В Быхове составлялась преподанная Ставке дислокация казачьих частей для занятия важнейших железнодорожных узлов на путях с фронта к югу, чтобы в случае ожидаемого крушения фронта, сдержать поток бегущих, собрать устойчивый элемент и обеспечить продвижение его на юг. Лукомский рекомендовал Духонину ввиду предстоящего большевистского выступления подтянуть к Могилеву несколько надежных частей, чтобы не оказаться беззащитными, как сами корниловцы в августе.