Деникин. Единая и неделимая - Сергей Кисин

Вроде бы расклад сил был на стороне заговорщиков, но не зря ведь Керенский качнулся «влево» — в дело вступили сонмы агитаторов из социалистических партий. К разложению скучающих в эшелонах и ничего не подозревающих о происходящих событиях казаков и горцев подключились все находившиеся вдоль железной дороги солдатские комитеты, Советы, путейцы, рабочие и пр. Аргументы были убийственные для неграмотных вояк — «Корнилов идет с помещиками и капиталистами, чтобы вернуть царя, чтобы закабалить крестьян и рабочих». Вранье нагромождали на вранье, не скупясь сдабривать его откровенными фальшивками. Естественно, что уже изрядно подзабывшим царя кавалеристам возвращения «темного прошлого» не хотелось, а о контрпропаганде Корнилов не позаботился, опасаясь утечки информации. Его офицерам нечего было растолковывать солдатам, те сами ничего не знали. Даже горцев Туземной дивизии, почти не говоривших по-русски, встретили распропагандированные представители проходившего в эти дни в столице Мусульманского съезда во главе с внуком имама Шамиля, которому отводилась роль «знамени Керенского». Пользуясь родным языком и Кораном, они моментально разложили их боевой дух. На всех станциях казаки, горцы и солдаты местных гарнизонов до хрипоты митинговали, уговаривая друг друга быть «братьями» и отстаивать «свободу». Естественно, что казаки не знали, что их ведут «топить в крови революцию», ибо им говорили о защите Питера от немцев. А «топить в крови» они не согласны.

Ничего не понимавший Крымов позвонил из Луги в штаб округа Петроград, чтобы, согласно утвержденному еще до «мятежа» плану, доложить о подтягивании эшелонов, а в ответ услышал приказ Керенского остановить продвижение и распоряжение о смещении Корнилова. Из Могилева же последовал призыв идти «на Зимний».

У станции Антропшино разъезд ингушей и черкесов затеял вялую перестрелку с отрядом правительственных войск, высланным из Павловска навстречу. Однако командовавший 3-й бригадой генерал-майор князь Александр Гагарин, опасаясь оторваться от своих, тут же отдал приказ к отступлению. Хотя видел, что Павловский отряд сам бежит со всех ног.

Положение в эшелонах усложнялось постоянно поступавшими радикально противоположными приказами из Могилева и Петрограда, что привело в совершенное замешательство офицеров. Представители Кабардинского и Осетинского полков потребовали от начдива генерал-майора князя Дмитрия Багратиона остановить движение.

5-я Кавказская казачья дивизия так и не вышла из Финляндии на столицу, ее начальник генерал-лейтенант князь Александр Долгоруков по дороге из Могилева к ней был арестован матросами в Ревеле и отправлен в Петропавловскую крепость.

В Уссурийской дивизии взяли верх солдатские комитеты, заявившие о своей верности правительству и отправившие к Керенскому делегацию во главе с командиром 1-го Амурского полка войсковым старшиной Георгием Полковниковым (премьер оценил усердие донца, назначив его командующим Петроградским военным округом с армией в 200 тысяч штыков и сабель).

Офицерские организации в Питере так и не приступили к активным действиям. Пробравшиеся в город представители Ставки не знали, что им делать без четкого руководства. Единого координирующего центра не было. Каждый боялся взять на себя ответственность.

Крымов в Луге совершенно опустил руки. Мало того, что командование выскользнуло из его рук, связанные с выступлением надежды рухнули, так еще и жена его бросила. «Третья шашка империи» был раздавлен. Он попытался было использовать последний шанс — послал подполковника Данильчука в столицу к своему бывшему начальнику штаба, а ныне начальнику кабинета военного министра полковнику Самарину с просьбой прояснить ситуацию. Тот пошел дальше. По согласованию с Керенским 30 августа пригласил его лично в Петроград под «честное слово» премьера. «Честное», как обычно у «жен-премьера», было весьма относительным — в кармане Самарина лежал ордер на арест Крымова. После разговора с Керенским 31 августа Крымов был передан образованной Чрезвычайной следственной комиссии главного военно-морского прокурора Николая Шабловского для дачи показаний. Однако допросить его так и не успели — в тот же день генерал Крымов, возможно, намеренно оставленный без присмотра, застрелился.

Поход на Питер провалился. После чего крушение заговорщиков стало предрешенным делом. Колосс Ставки оказался на глиняных ногах.

Когда через несколько недель один из иностранных корреспондентов задал Корнилову вопрос, почему тот не смог войти в Петроград, генерал поразил исторической наивностью: «Причиной была сильная усталость, последовавшая за тяжелой ангиной». За сто лет до этого его кумир почти тем же объяснил свой проигрыш решающей битвы при Ватерлоо — насморком.

«МЫ ПОПАЛИ В ЦЕПКИЕ ЛАПЫ СОВЕТОВ»

1 сентября на вокзале в Могилеве в сопровождении штатского господина из поезда вышел седенький генерал, который всем своим видом давал понять, что он тут знаком с каждым уголком. Его тоже узнавали, с готовностью становясь «во фрунт». Генерал от инфантерии Михаил Алексеев был здесь своим человеком.

Его роль в развязке событий, связанных с подавлением «корниловского мятежа», двояка и не до конца понятна. С одной стороны, генерал якобы отошел от дел и спокойно жил в своем имении под Смоленском, вроде бы даже зная о заговоре, но активно в нем не участвуя (его дочь в письме Деникину утверждала, что «отец был хотя и пассивным, но все же участником»). То есть вроде как «корниловец». С другой стороны, как только разгорелись события с походом на Петроград, он тут же прибыл не в Могилев, как «пассивный участник», а именно в столицу, к Керенскому, предлагать свои услуги посредника вместе с Милюковым. С одной стороны, он не особо скрывал своих симпатий к генералитету и офицерству, стоявшему «за диктатуру», и даже высказывал это самому Керенскому, с другой, премьер, зная позицию генерала, с ходу предложил ему пост главковерха, который едва заполучил сам. С одной стороны, Алексеев отказался от столь рискованного в пору полного крушения армии поста, но согласился стать начальником штаба Ставки, фактически «добивая» корниловский «очаг», с другой, уверял, что на это пошел исключительно из-за того, чтобы спасти заговорщиков, хотя и подал в отставку буквально через десять дней.

Все это делает роль популярного генерала весьма странной и неопределенной. Настолько, что корниловцы подозревали его в предательстве (генерал публично не поддержал ни один пункт корниловской программы по причине якобы «отсутствия веры в успех рискованного мероприятия»), а Керенский — в измене. Почему и послал с ним «на всякий случай» своего ближайшего друга, с которым был на «ты», «помощника по гражданской части» (фактически надсмотрщика) Василия Вырубова (известный масон, председатель «Объединенных русских лож»).