Шалом - Артур Клинов

Студенты, привлеченные криками, прильнув к окнам, с интересом наблюдали странную сцену: пожарник в немецкой каске, размахивая руками, что-то доказывал Марии Прокопьевне. Швабра возился с сидевшим на земле ректором. А в дальнем углу двора пылал соломенный человек, возле которого деловито сновал дворник Гавврылов. Когда чучело догорело, он поковырялся в остатках носком сапога, достал метлу, старательно сгреб в совок угольки и выкинул их в мусорный бак.

– Товарищ Мересьев, вы уже здесь?

– ?

– Здесь! Он уже здесь. Слышите?

Из дальнего угла кабинета послышалось легкое поскрипывание, словно по полу прокатилась коляска. Неспешно приблизившись, она на мгновение замерла, как вдруг под столом что-то стукнуло. Все вздрогнули от неожиданности.

– Да! Да! Он уже здесь! Задавайте быстрее вопросы! – прошептала Мария Прокопьевна.

– Товарищ Мересьев, кто он? – взволнованно проговорил Фадеич.

Все посмотрели на пребывавшего в сомнамбулическом состоянии Швабру. Тот сидел какое-то время не шелохнувшись, но потом, как петух, встрепенулся, и карандаш в его пальцах пришел в легкое, еле заметное движение.

– Пишет! Пишет! Уже пишет! – засуетился Фадеич. – Читайте, что там!

– О…Н…ОН…

– ОН? Он написал ОН! Это в каком смысле ОН? Мария Прокопьевна, расшифруйте, что значит ОН?

– Буквы заглавные. Может это на латыни – ОАШ? Химическая формула?

– Слышь, ОАШ – водород что ли? Водородная бомба? Боже! Опять бомба! Какой ужас!

– Перестаньте паниковать, Борис Фадеич, формула водорода ОАШ-два. ОАШ – это что-то другое.

– Светлана Георгиевна, слышь, быстро химический справочник! В шкафу, на полке!

– Гидроксильный радикал – высокореакционный и короткоживущий радикал ОАШ, образованный соединением атомов кислорода и водорода, – полистав справочник, зачитала Светлана. – В биологии гидроксильный радикал относится к реактивным формам кислорода и является наиболее активным компонентом оксидативного стресса.

– Я так и знал! Сильный высокореакционный радикал! Слава Богу, хоть коротко живущий, но ведь активный компонент стресса! Товарищ Мересьев, вы только посмотрите, какой стресс он тут нам устроил! – запричитал Борис Фадеич. – Слышь, гляньте на эту ногу! Гипс. Университет давеча заминировал. Так ведь сволочь не унимается. Вчера сторож Гавврылов какую-то бабу в черном балахоне во дворе ночью заметил, догнал ее, хвать за балахон, а там этот ОАШ – реакционный радикал в прусском Шеломе. Так что бы вы думали, ОАШ развернулся и Гавврылову прямо в рыло засадил. А еще этот водородный ОАШ хочет весь город на воздух пустить. Два дня назад доска почета с передовиками у автобазы завалилась. Тоже ведь, наверное, его рук дело. Представьте себе, тридцать лет простояла и вдруг завалилась!

– Борис Фадеевич, перестаньте причитать, – прервала его Мария Прокопьевна. – Пока Эдуард в трансе, задавайте вопросы. Долго он не протянет!

– Да, да, сейчас. Товарищ Мересьев, вы не могли бы уточнить, каких еще фокусов от него ожидать?

Карандаш в руках Эдуарда Валерьяновича снова пришел в движение и на листике бумаги появилось: «Берегите фикусы».

– Какие фикусы? Что еще за фикусы? Слышь, мои фикусы в кабинете?

– Говорил я вам, надо Рериха вызывать, – прошептал на ухо ректору Альберт Брониславович. – От Мересьева ничего толком не добьешься.

– Перестаньте! Спрашивайте быстрей что-нибудь еще!

– Товарищ Мересьев, а тяжело без ног самолетом управлять?

– Пишет…

– Что там?

«Ночь… Мороз… Мост… Фашисты кругом… Ноги остались в лесу…»

– Светлана Георгиевна, что вы за глупости у него спрашиваете? В самолете все равно нет педалей!

– …А чем же он тогда тормозит? – удивленно подняла глаза Светлана.

– Товарищ Мересьев, а когда наши придут? – неожиданно ляпнул Альгерд Брониславович.

– Слышь, это что еще за наши? – заревел грозно Фадеич.

– Тише, тише, господа! Это я так, для поддержания разговора. Все равно Швабра ничего не слышит!

Тем временем руки медиума снова пришли в движение и на листике появились слова: «Днепр… В четверг… Идол вернется…»

– Какой такой идол?

– Он, наверное, имеет в виду идола, которого славяне в Днепр бросили.

– Причем тут, на хрен, славяне?

– Это случилось, когда язычников крестили, – вставила Светлана. – По легенде, когда идол по Днепру плыл, он им проклятье послал. Швабра, то есть Эдуард Валерьянович, говорит, что с того времени у славян все через жопу пошло!

Все недоверчиво посмотрели на Швабру. Тот бледный сидел недвижимо минуты с две, потом вздрогнул, и карандаш в его руках быстро-быстро запрыгал, выдавая на листе одно за другим слова: «Река… Шкаф… Славяне в троллейбусе… Голуби срут…»

– Слышь, срут… – задумчиво повторил Фадеич. – Да, у славян все через жопу! Товарищ Мересьев, у меня к вам просьба большая. Пожалуйста, ни Жукову, ни Шубодерову, ни Кирпичу, не Жердяю не рассказывайте, что у нас тут случилось. А то ведь засмеют. А я потом магарыч вам проставлю!

В кабинете зависла долгая ватная тишина. Вдруг под столом опять что-то громко стукнуло. От неожиданности все снова вздрогнули, а Швабра, подпрыгнув на месте, выронил из рук карандаш и боком в беспамятстве рухнул всем телом на пол.

– Вот, бля, сволочь малохольная! Слышь, сеанс связи сорвал! Простите, товарищ Мересьев! Посмотрите, с кем работать приходится! Залетайте к нам еще! Всегда рады вас видеть! – Фадеич схватил графин с водой и жадно опустошил прямо из горлышка треть его содержимого.

Кое-как приведя Швабру в чувство, Фадеич выпроводил из кабинета Альгерда Брониславовича как человека не «нашего» круга, достал из шкафа для снятия стресса бутылку коньяка и из оставшихся созвал военный совет. Предстояло разработать план решительных действий.

Первым взял слово Фадеич. С видом фельдмаршала Кутузова он пошаркал заключенной в гипс ногой по кабинету и принялся излагать стратегию предстоящей кампании. Смысл его слов сводился к тому, что хоть ОАШ – неприятель и, как уже стало известно, высокореакционный радикал и отброшен от стен университета, но по-прежнему представляет для них угрозу, а потому надо дать ему окончательный бой.

Прокопьевна, поправив прическу, добавила, что ОАШ по-прежнему их общий позор и, потребовав радикальных решений, предложила заслушать Швабру. Тот сообщил, что вариантов немного: история с фашистом не сработала, сан-станция с милицией также вряд ли помогут, а серьезного компромата на него нет. Поэтому самым простым решением будет снять шлем силой. Что он, Эдуард Валерьянович, может организовать, есть у него пара надежных людей, которым он мог бы поручить это дело. Где ОАШ скрывается, ему известно – проспект Пушкина, мост через Днепр, место ночью безлюдное, так что свидетелей там не будет.

Но тут в Светлане Георгиевне неожиданно проснулся Святой Георгий. Она заявила, что хочет лично присутствовать при экзекуции и собственноручно поразить гада копьем.

– Светлана Георгиевна, – Эдуард поднял глаза на Светлану, – вы понимаете, что снятие с гражданина силой головного убора на улице есть деяние уголовно наказуемое, именуемое в народе грабеж? Вы точно хотите при этом присутствовать?

– Непременно, – категорично заявила она.

– Но ОАШ вас узнает!

Уже несколько дней луны над городом не было. Тяжелое одеяло из туч укрывало небо, поэтому улицы, которыми Андрэ пробирался к Днепру, кутались в темноте. Черное чрево дворов растворяло его, делая почти незаметным. Лишь изредка, когда на пути попадалась освещенная улица, он появлялся в свете фонарей, но тут же быстро исчезал в черноте очередной подворотни.

Три часа ночи. Двор, еще двор. Улица. Короткая перебежка. Идти неудобно. В руках две трехлитровые банки, набитые тритуолом. Главное, не споткнуться, не кувырнуться вниз, иначе все случится здесь и сейчас, по-дурацки нелепо.

Андрэ выглянул из подворотни на большую освещенную улицу. «Кажется, никого. Черт возьми, сколько тут фонарей! – Он выскочил из темноты и короткими шажками побежал к подворотне напротив. – Слава Богу! Никто не заметил! Да, только сегодня. Тригуола хватает. И так уже затянул. В любой момент кто-нибудь на шкафы может наткнуться. Откроет, а там банки. Да, хватит. Пока кончать! Сегодня со всем и порешу».

До Днепра уже было рукой подать. Впереди только пешеходный мост через дорогу, и сразу за ним начиналась спасительная темень парка. Ступив на мост, Андрэ быстро засеменил к другому концу, но когда дошел до половины, вдруг заметил, как из-за угла вдалеке выехал милицейский уазик. Бежать было поздно. Не раздумывая ни секунды, он осторожно поставил банки и всем телом распластался по тротуару. Звук мотора приблизился, сделался громче и, нырнув под мост, стал удаляться.

Андрэ подхватил банки и через минуту уже шел по боковой аллее парка. Подойдя к Днепру, он спрятался в кустах и принялся наблюдать, не произошло ли за время его отсутствия подозрительных перемен. Все выглядело спокойно. Деревья в парке, будто сопереживая ему, замерли в тишине, готовые выдать Андрэ каждый посторонний шорох. Мост был пуст. Последние троллейбусы проехали по нему больше часа назад. Лишь под мостом у шкафов, закинув ногу на ногу, сидел на стуле какой-то человек с тростью в руке.