Семейство Майя - Жозе Эса де Кейрош

В эту минуту из окна кабинета до них донеслась быстрая речь Эги, и тут же он сам предстал перед Дамазо и Карлосом, по обыкновению вечно спешащий и озабоченный.

— А, Дамазозиньо! Карлос, можно тебя на одно словечко?

Они с Карлосом спустились в сад и дошли до цветочных клумб.

— У тебя есть деньги? — последовал нетерпеливый вопрос Эги.

И он поведал Карлосу, в какое чудовищно затруднительное положение он попал. Завтра истекает срок уплаты по векселю на девяносто фунтов. Кроме того, еще двадцать пять фунтов он должен Эузебиозиньо, и тот уже напомнил ему о долге весьма невежливым письмом: все это довело Эгу до совершенного отчаяния…

— Я хочу заплатить этому каналье и тогда припечатаю плевком его письмо ему на физиономию! И еще этот вексель! А у меня всего-навсего пятнадцать тостанов…

— Эузебиозиньо любит порядок… Итого тебе нужно сто пятнадцать фунтов, — подытожил Карлос.

Эга, вспыхнув, заколебался. Он и так уже был должен Карлосу. И черпал из его дружеского кармана, словно из бездонного сундука.

— Нет, довольно восьмидесяти. Я заложу часы и шубу — холода уже прошли…

Карлос улыбнулся и поднялся к себе, чтобы выписать Эге чек, а Эга тем временем аккуратно сорвал красивый розовый бутон и украсил им свой редингот. Карлос скоро вернулся с чеком на сто двадцать фунтов, дабы Эга мог быть во всеоружии.

— Да благословит тебя бог, милый! — обнял его Эга, со вздохом облегчения пряча чек в карман.

Но тут же вновь принялся бранить Эузебиозиньо: экий скопидом! Но у него, Эги, созрел план мести: он вернет ему весь долг одними медяками, в мешке из-под угля, а в мешок положит дохлую мышь и свою визитную карточку, где будет написано: «Гнусный червь и мерзкая ящерица, бросаю тебе в морду» и т. д.

— И как только ты можешь приглашать сюда этого отвратительного субъекта, чтобы он просиживал здесь твои старинные кресла и поглощал этот дивный воздух!..

Но ему противно даже говорить о Эузебиозиньо!.. Пусть лучше Карлос расскажет, как подвигается его труд, его книга. Потом он заговорил о своем «Атоме» и наконец с напускным равнодушием, уставив на друга монокль, поинтересовался:

— Скажи-ка мне теперь о другом. Отчего ты больше не появляешься у Гувариньо?

Карлос сослался только на одну причину: он у них скучает.

Эга пожал плечами. Слова Карлоса его явно не убедили…

— Ты ничего не понял, — сказал он. — Эта женщина влюблена в тебя… Стоит при ней произнести твое имя, как она краснеет до ушей.

Поскольку Карлос в ответ лишь недоверчиво рассмеялся, Эга с очень серьезным видом поклялся ему в этом своей честью. Накануне у Гувариньо зашел разговор о Карлосе, и Эга наблюдал за графиней. Не будучи Бальзаком, гением проницательности, он все же проник в ее тайну: лицо, глаза, весь облик графини выдавали ее чувство…

— Не думай, что я сочиняю роман, мой милый… Она любит тебя, клянусь! Стоит тебе пожелать — и она будет твоей…

Карлос нашел очаровательной эту мефистофельскую настойчивость, с которой Эга склонял его к разрушению извечных религиозных, нравственных, общественных и семейных основ…

— Ну, если так! — воскликнул Эга. — Если уж ты ссылаешься на эту blague кодекса и катехизиса, не станем больше говорить об этом! Если тебя мучает зуд добродетели и ты перестал быть мужчиной, тебе лучше вступить в орден траппистов и заняться толкованием Екклезиаста…

— Нет, — отвечал Карлос, располагаясь на скамье под деревьями в той же ленивой позе, что и на террасе, — нет, мои мотивы не столь благородны. Я не хочу бывать у Гувариньо, потому что граф — несносный зануда.

Эга иронически улыбнулся.

— Но если мужчины станут избегать женщин из-за того, что у них занудливые мужья…

Он присел рядом с Карлосом и начал чертить что-то на песке; затем, не поднимая глаз, меланхолично проронил:

— Третьего дня весь вечер с десяти до часу я, стоя как истукан, слушал его разглагольствования об иске Национального банка.

Это прозвучало признанием: Эга признавался в той тайной скуке, которая томила его артистическую натуру, когда он бывал у Коэнов. Карлосу сделалось жаль его.

— Бедный мой Эга! И ты выдержал всю историю?

— Всю! Вплоть до отчета правления! И делал вид, что все это меня крайне интересует! И даже какие-то мнения высказывал! Вот растреклятая жизнь!

Они поднялись на террасу. Дамазо сидел в плетеном кресле и обрабатывал свои ногти перочинным с перламутровой инкрустацией ножичком.

— Итак, все определилось? — спросил он Эгу.

— Да, вчера. Котильон отменяется.

Речь шла о грандиозном маскарадном бале, затеянном Коэнами в честь дня рождения Ракели. Ритуал празднества был задуман Эгой вначале с большим размахом: сей театрализованный бал должен был воскресить традиции празднеств, прославивших эпоху дона Мануэла. Но по размышлении Эга понял, что столь пышное торжество в нынешнем Лиссабоне неосуществимо, и снизошел до замысла более скромного: пусть будет обычный костюмированный бал…

— Ты, Карлос, уже обдумал свой костюм?

— Я буду в домино. Строгое черное домино, как и подобает ученому мужу…

— Ну, если исходить из твоих ученых занятий, то тебе следует явиться на бал в домашней куртке и шлепанцах. Наука делается дома и в шлепанцах… Никто еще не открыл закона вселенной одетым в домино! Что за безвкусица — домино!

К тому же сеньора дона Ракел желала бы на своем балу избежать однообразия этих вечных домино. И Карлосу тем паче не будет оправдания. Что ему стоит потратить каких-нибудь двадцать — тридцать фунтов; он, чей прекрасный облик словно сошел с портрета эпохи Возрождения, должен украсить залу, явившись по меньшей мере в костюме великолепного Франциска I.

— В этом, — продолжал Эга с жаром, — и состоит вся прелесть костюмированных балов. Как вы полагаете, Дамазо? Каждому следует выбрать себе наряд, дабы выгодней оттенить достоинства своей внешности… К примеру, графиня придумала очень славно: с ее рыжими волосами, вздернутым носиком, чуть выпирающими скулами она — вылитая Маргарита Наваррская!

— Кто это — Маргарита Наваррская? — раздался голос Афонсо да Майа, появившегося на террасе вместе с Крафтом.

— Маргарита, герцогиня Ангулемская, сестра Франциска Первого, Маргарита из Маргарит, жемчужина рода Валуа, покровительница Возрождения — сеньора графиня де Гувариньо!..

Эга громко рассмеялся, обнял Афонсо и пояснил ему, что они обсуждали предстоящий бал у Коэнов. И воззвал к нему и Крафту, умоляя их не допустить, чтобы Карлос оделся в гнусное домино. Разве не создан сей превосходно сложенный, рослый молодой человек, со столь мужественной внешностью, для роли Франциска I в расцвете славы после победы при Мариньяно?

Старик нежно взглянул на красавца внука.

— Я тебе так скажу, Джон: возможно, ты прав, но Франциск Первый, король Франции, не может, выйдя из паланкина, войти в залу один… Его должны сопровождать свита, герольды, рыцари, дамы, шуты, поэты… Как тут поступить?

Эга склонил голову в знак согласия. Да, сеньор прав. Вот поистине благородный интерес к замыслу бала у Коэнов!

— А в каком ты сам будешь костюме? — спросил его Афонсо.

Пока это секрет. Эга полагал, что одним из очарований подобных празднеств являются сюрпризы: к примеру, два субъекта, которые днем запросто в сюртуках обедали вместе в отеле «Браганса», встречаются вечером на балу, один — в императорском пурпуре Карла V, а другой — вооруженный мушкетом бандита из Калабрии…

— А я вот не делаю из этого секрета, — громогласно объявил Дамазо. — Я приду на бал в костюме дикаря.

— Как? Совсем голым?

— Зачем? В костюме Нелюско из «Африканки». Как вы на это смотрите, сеньор Афонсо да Майа? Не правда ли, шикарно?

— «Шикарно» — не совсем точное определение, — отвечал Афонсо с улыбкой. — Но вот «изобретательно» — это верно.

Всем захотелось узнать, как оденется на бал Крафт. А Крафт никак не оденется; Крафт проведет этот вечер в Оливаесе, по-домашнему, в халате.

Эга недоуменно пожал плечами; он явно был раздосадован; подобное равнодушие к задуманному им балу ранило его как личное оскорбление. Он столько времени посвятил этому празднеству: перерыл целую библиотеку, часами курил, размышляя и подстегивая свою фантазию; и мало-помалу этот бал приобрел в его глазах особую важность некоего триумфа искусств, призванного доказать, что духовная жизнь в столице еще существует. И потому все эти домино и отказы от приглашения на бал Эга рассматривал как свидетельство недостаточно высокой духовности. Он приводил в пример Гувариньо: деловой человек, политик, без пяти минут министр и, однако, не только примет участие в маскараде, но специально занимался своим костюмом и выбрал весьма удачно — он будет маркизом де Помбалом!

— Рекламирует себя как будущего министра, — заметил Карлос.