The Мечты. Минор для мажора - Марина Светлая

нормальные каникулы, мне пришлось отложить много важных дел. Я вынужден буду их разгребать, когда мы вернемся.

- Но в целом ты не против? – тут же вскинула она бровки вверх, пытаясь услышать для себя самое главное.

- В целом, я вообще за мир во всем мире, - улыбнулся Богдан, отсалютовал ей бокалом с замысловатым напитком, в котором радостно бултыхалась куча разноцветых трубочек, размешивателей и прочих декораций, и снова скрыл глаза за темными стеклами очков. – Вернемся домой – и разберемся.

- Ура! – донеслось до него в ответ – заливистое и веселое. Праздник у Алины Акаевой, похоже, удался на славу. Хоть что-то хорошее.

Но как известно, за все хорошее приходится платить. Алине за согласие Богдана познакомиться с ее папой пришлось вместо осмотра знаменитого баньяна провести целый день на пляже. Пока почти жених дегустировал очередные коктейли и откровенно разглядывал креолок, его почти невеста с поразительной изобретательностью находила темы для разговоров и занятия для его рук, чтобы отвлечь от созерцания чужих женских тел.

А уже через пару дней все это вспоминалось словно сон, мало похожий на действительность. Как и говорил Моджеевский, не успел он вернуться в Солнечногорск, как телефон его снова начал разрываться от звонков, а дни были забиты встречами и совещаниями с утра до позднего вечера. И слишком малой была надежда, что он сможет вырваться, чтобы переночевать на более удобной постели, чем офисный диван. Не то что знакомиться с чьим-то там папой, который, откровенно говоря, совершенно не был ему интересен.

Один из таких дней не сулил ровным счетом ничего нового. Деловой обед. Потом совещание с замами. Потом поездка на объект для торжественного разрезания ленточки. И целый вечер для финальной стадии подготовки документации на тендер. Отец стоял на ушах и висел на телефоне.

А среди всего этого внезапный звонок из приемной и голос доставшейся по наследству от почетного президента компании секретарши Алены, преданной и бессменной, но повышенной до звания "помощника", в трубке:

- Богдан Романович, позвонили с ресепшена. Там к вам девушка просится на прием, представилась Юлией Малич. Она не записана, но вдруг это от Евгении Андреевны?

Он позволил себе одно мгновение, в которое успел удивиться и довольно улыбнуться.

- Я приму ее, - сказал Моджеевский, - и сделайте нам кофе, пожалуйста.

- Два черных? – уточнила Алена.

- Да… - он подумал и добавил: - Но захватите еще сахар и молоко.

- Как скажете, Богдан Романович, - ответила "помощница" и отключилась.

Оставалось только ждать. Пока Алена отзвонится вниз, на ресепшен. Пока там пропустят. Пока Юлька дождется лифта. Пока цифры на экране внутри кабинки будут отсчитываться от первой к самой последней. К той высоте, на которой находится сам Богдан Моджеевский.

Алена успела раньше. Занесла кофе на подносе, керамический молочник с горячим молоком и такую же керамическую сахарницу со щипцами. А потом вышла, оставив его одного, но совсем ненадолго. Меньше минуты. Наконец дверь распахнулась снова, и на пороге оказалась Юлька. В расстегнутом темном пальто, темном глухом свитерке, темных брючках и с затянутыми в шиш волосами. Как в броне. И все-таки его безумно красивая Юлька, выпалившая прямо с порога:

- Моджеевский, ты совсем охренел?!

... никаких разбитых чашек

***

Нет, ну то, что Моджеевский охреневший, вконец зарвавшийся мажор, Юля Малич давно знала. Еще с того дня, как он, семнадцатилетним говнюком, заявил ей, что Жека спит с Романом Романовичем из-за денег, а так бы отец давным-давно к его матери вернулся. Жизнь показала и доказала, что такого не будет. И никто никаких разбитых чашек склеивать не собирался.

Сам Богдан пропал за тысячи километров, на туманном Альбионе, откуда ей прилетали только его фотки в соцсетях с другими девчонками. Она, малолетняя дура, их не смотрела бы, но всегда находился кто-то, кто совал их ей под нос. И по всему выходило, что не так уж он и страдает, а продолжает всячески мажорствовать и нисколько этого не стесняться.

Такой образ она нарисовала себе в голове очень давно и его же придерживалась годами, пока не встретила реального и настоящего Богдана из плоти и крови. А та самая идеальная картинка, доказывавшая, что жалеть ей не о чем, пошла огромными трещинами, потому что помнила она и другое. И помнила отчетливо. То, что заставляло ее чувствовать, как колотится сердце при одной мысли о нем и при любом упоминании его имени. И то, что заставляло ее желать ему только счастья, в чем бы это счастье ни заключалось.

Вот только, очевидно, его взгляды на счастье несколько разнились с ее. Иначе как объяснить тот факт, что, кажется, не было у Богдана Моджеевского большей радости, чем доводить Юльку Малич?

Он и про Барбадос с Алиночкой тогда сказал исключительно затем, чтобы ее позлить. Не иначе! И у него это, черт подери, получилось. Хотела его одурачить? Пожалуйста. В дурах здесь только ты, Юлия Андреевна. Все равно он обставил, даже когда твоя победа была уже в кармане.

Вопреки всем своим установкам, именно тогда Юля впервые посмотрела на Алину иначе, чем на остальных женщин, которые крутились вокруг Моджеевского. Посмотрела как на что-то серьезное, что-то значимое для него. Как на признак стабильности. Ведь кого попало с собой на острова встречать Новый год не зовут. И тот факт, что в новогоднюю ночь Богдан будет трахать Алину Акаеву, должен быть ей совершенно безразличен, но привести себя и свою ревность к этой отметке ей так и не удалось.

Ей было больно.

Два дня после этого она ходила по дому похожая на сомнамбулу и за что бы ни бралась, все летело из рук. Даже те самые экскурсии для туристов, к которым она столько времени готовилась, испытывая удовольствие и предвкушение, и которые они наконец начали делать, нисколько ее не увлекали, и дело вполне могло провалиться. Обкатать перед летом хотела? Да Юшин больше в жизни в магазинчик группы отдыхаек не приведет! Это она мысленно повторяла, пытаясь взбодриться перед публикой, записывавшей ее речь на мобильные телефоны и, как ни странно, даже довольно живо реагирующей и задававшей вопросы.

А ей все казалось, что провалилась.

Впрочем, Юля была несколько предвзята, поскольку всегда знала, что может лучше. И самой себе казалась бледной и скучной молью, хотя отдыхайки, вроде бы, вдохновились. Даже потянулись покупать какие-то безделицы. Машка и Лерка только и успевали, что пояснять им, под какой