The Мечты. Минор для мажора - Марина Светлая

про нее самое главное. Еще хуже, чем на вечеринке в честь премьеры Димона на канале, ей-богу!

Не она. Не она!!!

Как в том досье, что нарыл Савелий, – не его Юлька. И по-прежнему не ясно: что-то мешает или чего-то не хватает.

Вот там, на конной ферме – она. От первой до последней минуты. А в лифте – нет. В лифте чужая. И он уже запутался, какая она – настоящая, а какая – нет, хотя еще недавно нагло заявлял ей самой – прежняя.

Тогда Богдану хватало уверенности так заявлять. Вплоть до этого чертова дня записи интервью хватало. Она ответила на поцелуй. Увлеченно, будто бы и сама соскучилась. Ему не показалось – в те минуты промелькнуло все: прошлое, настоящее, ожидание будущего. Померкло ненужное, слетела шелуха. Пусть совсем ненадолго, но он видел, ощущал в руках, узнавал на уровне собственных рецепторов. И готов был весь мир, в котором она не его, послать к дьяволу, потому что наперекор этому миру удостоверился: его. У них слишком затянувшаяся история, чтобы отступать теперь.

План вырисовывался сам собой и был прост до предела.

Выводить ее на эмоции.

Заставлять ее реагировать.

Будить в ней ту девчонку, которая самозабвенно спорила с ним, а потом так же самозабвенно обнимала и открывалась его поцелуям. Она не исчезла, она есть, он видел.

Пусть злится, пусть психует, пусть хоть дерется.

Что угодно, кроме этого идиотского равновесия, в котором она старается держать себя с ним, будто бы он посторонний. И, если он в ней не ошибается, рано или поздно ей некуда будет деваться от него. А он не ошибается.

Начал Богдан с малого. Да и чего долго думать, когда есть беспроигрышный вариант? На следующей же неделе он заявился в ее магазин в тот день, когда, согласно предоставленному Савелием расписанию, Юлька должна находиться там. Но, как бы ни было парадоксально, как раз на месте-то ее и не обнаружилось. Правда даже в этой ситуации ему повезло – девушка работала другая, незнакомая, не та, которой он плел про запонки. И потому без зазрения совести Моджеевский навешал ей ту же чушь снова, пообещав прийти «завтра». И пришел. Снова в Юлькину смену. И снова не обнаружил ее на месте.

Некоторые подозрения закрались в его голову уже тогда, но окончательно оформились они в субботу. Оформились в уверенность: Юлька вздумала водить его за нос. Будто бы предвидела его дальнейшие действия и оказалась права. Отменила верховую езду!

Он приехал на ферму, даже заранее созвонился с владельцем, незамысловато заказав лошадь на нужное время, думая посмотреть на Юлино лицо, когда она столкнется с ним в конюшне. Но никакой Юли не нашел. Ни на ферме, ни вне ее. Первая находилась в стойле и никак не отреагировала на его появление. А Моджеевскому пришлось кататься одному, что, впрочем, было уже не так весело, как задумывалось.

Сначала он в очередной раз скрежетнул зубами. А потом расслабился.

И рассмеялся сероватому небу раннего декабря над головой. Стало так смешно, что нельзя не смеяться. Юлька и правда решила тягаться с ним. Полностью изменила траекторию собственных движений только для того, чтобы злой и страшный Моджеевский до нее не добрался. Ну чисто заяц! Заяц, пытающийся прикидываться лисой.

Надолго ли ее хватит – вопрос вряд ли актуальный. В конце концов, у него есть несколько козырей, чтобы ее найти. Можно узнать, в какой детский сад пристроили Андрея, и подстеречь ее там. Можно спросить Женьку, когда они собираются встретиться, и явиться в то же время в назначенное место. А можно еще проще: прийти к ней домой, когда там не будет Ярославцева. Отсутствие Ярославцева можно не только проконтролировать, но даже организовать.

Но все эти возможности Моджеевский отметал одну за другой, не потому что считал их неудачными. А потому что ему, пожалуй, даже доставляло удовольствие наблюдать за ее попытками отвадить его. Черт его знает, что в нем тогда проснулось. То ли спортивная злость, то ли инстинкт охотника. То ли желание красиво обставить ее сделалось настолько непреодолимым, что он попросту не мог удержаться.

Юлька... Его красивая, смешная, дурная, бесящая до невозможности Юлька...

Ему хотелось, чтобы она сама пришла к нему. Чтобы отпала необходимость носиться по городу ради очередного скандала. В конце концов, он имел право за эти десять лет, чтобы она – сама. И плевать, как это выглядит.

Моджеевский прыгал через барьеры – барьеры в собственной голове. И каждый раз удерживался в седле, потому что выпасть нельзя – недолго и шею сломать.

Вернувшись в конюшню, чтобы возвратить лошадь, он еще некоторое время постоял на месте, глядя на инструктора, принимавшего животное. И в мозгах что-то усиленно щелкало. Это Юрка, который не разрешает сахар. А там, в том стойле в глубине, – Первая, немного поодаль от остальных. Которую продают.

Вот тогда, наверное, он и определился. Повернулся к парню и спросил: «А лошадь у вас купить можно?» И услышал в ответ: «Не любую, какая интересует?»

Моджеевский ткнул пальцем, после чего выслушал целую тираду, описывающую, насколько Первая потрясающая кобыла тракененской породы, что выиграла уже несколько соревнований и что стоит целого табуна. А после названной начальной цены на грядущем аукционе, понял, почему Юлька так по ней страдала – вряд ли на своем магазинчике она столько зарабатывала. Семейный бюджет не резиновый. Собственно, вообще мало какой бюджет выдержит количество нулей после единички. Моджеевский – выдержит. Он вообще много что выдержит, включая характер своей сердечной занозы. В принципе, он сам – тоже не подарок.

Потому, потрепав Первую за гриву и не встретив в ней сопротивления, Богдан заглянул благородному животному в огромные и немного грустные глаза и зачем-то подмигнул, наконец приняв решение – единственно возможное в данной ситуации. Чтобы и волки сыты, и... зайцы целы.

И уже в следующий рабочий день, вызвав к себе помощника, распорядился участвовать от его имени в аукционе и за любую цену, до какой бы ни доторговались, выкупить Первую. Выкупить, чтобы оставить ее на прежней ферме и договориться с владельцем, чтобы к ней не допускали никого, кроме Юльки. Это ее лошадь. Только ее.

Капкан был установлен.

После этого оставалось лишь засечь время. Попросить у секретарши кофе. Вытянуть ноги на столе. И ожидать, когда истинным торнадо в его мир снова ворвется Юлия-все-еще-Малич. Он готов был отдать хоть руку на отсечение, хоть голову, что она этого так не оставит. Прибежит. Явится. Обругает его всеми возможными словами. Обвинит во