Плутовка - Камилла Мортон

Вирджиния стояла неподвижно, словно боясь спугнуть охватившее ее ощущение тревожного и радостного ожидания. Ладони Рича легли ей на плечи, и затылком, немедленно покрывшимся мурашками, она почувствовала его дыхание, когда он наклонил голову, чтобы поцеловать ее в основание шеи, где под бархатной кожей пульсировала голубая жилка.

Она смежила веки и блаженно откинулась ему на грудь, и тело ее возликовало, обвитое сильными руками Рича. Медленно повернувшись, она прильнула к нему, и его руки сомкнулись на ее талии. В глазах Рича она прочла все, что он хотел сказать ей и что до сих пор оставалось невысказанным.

Он склонил голову и ртом нашел ее рот. Ее теплые губы покорно разомкнулись, из груди вырвался тихий стон. Спустя мгновение, показавшееся обоим вечностью, Рич чуть отпрянул от нее.

— Ты уверена, что хочешь этого, Вирджиния? — пробормотал он, едва не касаясь ее губами.

— Да, — шепнула она. — О, да!..

Обвив его шею руками, Вирджиния привлекла к себе его лицо. Было уже поздно, слишком поздно, идти на попятную — да она этого и не хотела. Вирджиния желала большего, нежели просто поцелуи, и чувствовала в нем ответное желание — острое, ищущее выхода.

Подхватив ее под коленями, Рич легко, как пушинку, поднял Вирджинию и отнес в спальню, где поставил на ковер и спустил с плеч платье. Оба не заметили, как остались без одежды. Она сделала шаг, выйдя из своего платья, которое серебряным озером осталось лежать на полу.

Рич с немым благоговением взирал на ее обнаженное тело. В ту минуту в ней не было ни тени смущения, ни тени стыда или страха. Она была необыкновенно хороша, стройна и роскошна одновременно. Такое совершенство форм и линий казалось неправдоподобным, оно ослепляло. Положив ее на кровать, Рич заключил ее в объятия. Он осыпал поцелуями ее атласную кожу, возбуждая в ней дремавшие чувства, о которых она прежде и не догадывалась и которые теперь грозили затопить ее. Его тело было теплым и сильным, а руки уверенно и искусно ласкали, исследовали ее, вознося ее желание на тот высший пик, где оно становится вожделением, которому противиться невозможно.

И поцелуи его были долгими — поцелуи опытного любовника. Деликатно, бережно подводил он ее к истинному пониманию искусства любви, постепенно распаляя, так что Вирджиния в конце концов испугалась собственной страсти.

Все ее существо трепетало, чувства воспарили, подхваченные мощным потоком желания, которое нарастало крещендо, пока не стало сродни нестерпимой муке. Она судорожно изогнула стан, прижавшись обнаженной грудью к его груди, которая вздымалась волнами, под натиском такого же желания. Наконец их тела слились, они стали словно две переплетенные виноградные лозы — их увлекал один и тот же сладостный и мучительный поток любви, разрешившейся финальным, освобождающим, аккордом страсти.

Они лежали в полудреме и снова предавались любовным утехам, на сей раз медленно, размеренно, неторопливо. На их телах блестели бисеринки пота. Наконец оба в изнеможении откинулись на подушки. Это было восхитительно. Все произошло именно так, как и должно было произойти между ними. И потом, обессиленные ритуалом любви, они уснули в объятиях друг друга.

Ослепительно яркий луч зимнего солнца упал на постель. Было уже поздно, когда Вирджиния, очнувшись от сна, сладко потянулась, подобно цветку, раскрывающему свои лепестки навстречу солнцу. Она открыла глаза, вспомнила минувшую ночь, и сердце ее преисполнилось блаженной радости.

Вирджиния повернула голову, надеясь увидеть Рича лежащим рядом с ней, но кровать была пуста. Она снова хотела его. Вирджиния втянула носом воздух, и ноздри защекотало от терпкого, соснового, запаха его одеколона. Она закрыла глаза.

Скоро внимание ее привлек доносившийся из кухни шум. Вирджиния, сгорая от желания снова увидеть Рича, встала, обернулась простыней и вышла из комнаты. Готовая броситься ему на шею, она толкнула дверь, но в кухне была Салли, только что вернувшаяся от Ллойда. Рич исчез.

Вирджиния вернулась к себе в комнату и, подойдя к окну, окинула рассеянным взглядом простиравшуюся внизу площадь. Хоть Рича и не было рядом, на душе у нее было на удивление спокойно и легко.

Взор ее упал на фотографию, на которой был запечатлен Бобби в военной форме, и она вспомнила, что за весь вечер оба ни разу не упомянули его имени. Теперь она знала почему — они не хотели, чтобы что-то помешало тому, что неизбежно должно было произойти между ними. Рич предупреждал ее, что ничего хорошего из этого не выйдет, и все же ничто не могло лишить ее памяти об этой ночи, которую они провели вместе.

Оставалось лишь смутное сожаление о том, что ночь с ее чудесами кончилась и другой такой больше никогда не будет. А виной тому нелепая мужская гордыня Рича, его отказ забыть прошлое, забыть, что Бобби был ее братом. Но если истина в конце концов откроется ему, если он поверит, что Бобби той ночью был в том же самом отеле, в котором остановилась Оливия, лишь затем, чтобы встретиться с другом, как он поступит тогда?

Она безумно скучала по нему и в душе верила, что он позвонит. Пыталась оправдывать Рича, убеждала себя, что желание быть с ней борется в нем с не менее сильным нежеланием связывать себя какими-либо обязательствами по отношению к ней, но чем дальше, тем больше чувствовала себя уязвленной, оскорбленной его молчанием. Вирджиния уже начинала сомневаться в его любви и с грустью думала, что, возможно, это была вовсе не любовь. Что, если та ночь ничего не значила для него? Что, если она была для него лишь мимолетным увлечением, средством утолить плотское желание?

В конце концов Вирджиния стала злиться на себя — стоило ли так бездумно отдаваться столь холодному, бессердечному мужчине? Что, если для него это лишь игра? Если так, то больше она этого не допустит.

Пока Вирджиния в задумчивости стояла у окна, Рич уже выехал за черту Большого Лондона, держа путь домой, в Стэнфилд-холл. Он поднялся ни свет ни заря, тихо, чтобы не разбудить Вирджинию, оделся, со щемящим чувством глядя на ее прекрасное лицо, казавшееся нереальным в предрассветной дымке. Она спала безмятежным сном, чуть приоткрыв рот и выпростав из-под одеяла идеальной формы ногу.

Рич уже готов был остаться, он не мог, не хотел покидать Вирджинию, но тут поймал на себе взгляд ее брата, который взирал на него с висевшей на стене фотографии, и его словно обдало ледяным холодом. Они были похожи как две капли воды. Сердце его разрывалось от боли.

С новой, удесятеренной силой нахлынуло на него тошнотворное чувство униженности, которое он испытал после смерти жены. Да, Вирджиния не имела к этому отношения, но разве может он сделать ее частью своей жизни, когда всякий раз, глядя на нее, будет видеть лицо Бобби?