СОБЛАЗН.ВОРОНОГРАЙ - Б. Дедюхин

Уверял Альбергати со слов людей из близкого окружения патриарха Иосифа и приехавших из Рима посланников и купцов, что в Италии предполагается не просто сбор представителей двух вер – православной и католической, но объединение двух Церквей, которые разделились в 1054 году и с той поры жили в непримиримом противоречии, которое выливалось нередко в прямую вражду и нетерпимость. Вот потому-то не был утвержден митрополитом Иона, который неизвестно ведь, согласился ли бы поехать в Италию, а если бы и согласился, то, кто знает, как повел бы себя… А в Исидоре патриарх с императором были уверены, многое на его ум, книжность и изворотливость возлагали, а самое главное – не сомневались в преданности его личной.

После сообщения Альбергати великий князь обеспокоился не на шутку. С незапамятных времен- с Ивана ли Калиты, а может, с самого первого московского князя Даниила [99] – жили при великокняжеском дворце старики, которым было по сто и больше лет, назывались они верховными богомольцами за свою благочестивую жизнь и ветхость дней. В длинные зимние вечера, когда поневоле надо было коротать время в тепло натопленной хоромине, великий князь и все его чада и домочадцы призывали к себе этих богомольцев и слушали их рассказы о старине. Менялись князья, менялись и богомольцы верховные, а свидетельства о делах минувших свято хранились в памяти и передавались из поколения в поколение. И Василий Васильевич еще ребенком знал о всех главных событиях русской истории, начиная со времен Рюрика. Ему было хорошо известно, что еще при великом князе Изяславе Ярославиче послы папы Римского пытались склонить Русь к католичеству, и тогда в 1069 году преподобный Феодосии Печерский [100] в своем «Слове о вере христианской и латинской» противопоставлял веру католическую вере хрестьянской, как мраку – свет. С той поры с молоком матери усваивали русичи, что нет другой веры лучше нашей – такой, как наша чистая и святая вера православная.

Василий Васильевич чувствовал потребность с кем-то обдумать, обсудить слова Альбергати. Ионе он доверял полностью, но после этой поездки в Константинополь было у него ощущение своей вины – если признаться перед самим собой, то ведь из-за его промедления не послали Иону еще несколько лет назад на поставление. Хотя, скорее, из-за дяди Юрия с его сыновьями все это промедление произошло, успокаивал себя и искал оправдания Василий Васильевич, но так и не решился пойти за советом к Ионе, а направился в Чудов монастырь – к батюшке Антонию, к которому всегда было идти легко и радостно.

Инок потрясенно и с прискорбием выслушал великого князя, не сразу даже собрался с ответом:

– Не наше дело вмешиваться в дела святительские, говорить: «А может, владыка не прав?» Господь Сам поправит или покарает, если надо. Слышал, третьего дня в Торжке на паперти церковной появился богохульник, прихожане не тронули его, но Бог Сам сразу покарал его – замертво положил на месте богохульства. И нас с тобой Бог может покарать, если позволим замутить православие ересью. Вера наша делает нас сильными, без веры разве победил бы Дмитрии Иванович Мамаев разношерстный сброд, в котором кого только не было – магометане татары, ламаисты монголы, иудеи, армяне монофизиты, папские наемные генуэзцы, кавказские и азиатские язычники. Вера православная превратила войско Донского в единую христианскую семью, потому он победил превосходящее его по силам собрание орд. Так мыслю: спасем мы православие – спасем и Русь, а спасем Русь – души свои спасем. А ты – великий князь, с тебя спрос особый.

Епископ Иона, хотя Василий Васильевич к нему и не обращался, сам нашел повод сказать свое слово. Он тоже не считал возможным вмешиваться в дела святительские, тоже полагался на волю Божию, но была в его словах большая горечь:

– Нельзя удержать владыку от поездки, однако же, мы и сами можем разобрать спор и явить благое благим и злое злым.

А Софья Витовтовна вспомнила:

– Когда отец мой создал отдельную Литовскую митрополию под управлением Григория Цамблака, то Цамблак, который был болгарином, племянником нашего митрополита Киприана, спросил моего отца: «Князь, почему ты держишься латинской веры, а не греческой?» На это отец мой ответил: «Если хочешь видеть в греческом законе не только меня, но и всех людей моей земли, то иди в Рим и препирайся с папой и его мудрецами. Если переспоришь их, мы все примем греческую веру, а если не переспоришь, то всех людей моей земли, держащихся греческой веры, заставлю принять веру латинскую».

Слова матери повергли Василия в немалое смущение, но он не возразил ей, только повторял про себя, что сказал ему Антоний: «Спасем мы православие – спасем и Русь, а спасем Русь – души свои спасем».

Поговорить впрямую с самим Исидором Василий Васильевич отчего-то опасался, оттягивал момент объяснения и дождался, что тот сам начал трудный для обоих разговор:

– Собираться мне надобно в дальнюю дорогу, а казна митрополичья пуста, за шесть лет вдовствования поразграблена…

– А никак нельзя не ехать? – еще надеялся на иной исход великий князь.

– Никак, государь, никак не возможно, дело то давно решенное. Вот приехал боярин мой из Константинополя, сообщил, что император Иоанн с патриархом Иосифом и с ними двадцать два митрополита и епископа, семьсот еще других духовных и светских людей отправляются в Италию на папских военных галерах.

– На папских? Нешто своих нет?

– Ни галер, ни денег на дорогу и проживание в Италии – все папа Евгений дает.

– Но кто дает, тот верховодит. Для чего это папе? Может, желает под свою веру греков подвести?

– Непременно так,- вздохнул Исидор.- Желает и надеется добиться своего, потому что у греков нет никаких надежд самим отбиться от турецкого султана. Вот-вот рухнет второй Рим – оплот и столица православия – Константинополь.

– А папа, значит, поможет грекам?

– Обещает войско послать, да только миновали времена христианского братства, невозможно нынче повторить походы крестовые.

– Что так?

– Как на Руси великой сейчас свои заботы – не до греков ведь тебе, сын мой Василий? Европейские венценосцы тоже сейчас только о том думают, как бы соседа потеснить, кто послабее, а кто не чувствует в себе сил, думает, как бы выжить. На немецкой земле раскол и жестокие войны, Англия с Францией никак не могут закончить свою смертельную схватку, Португалия занята мореплаванием и захватом дальних земель, Испания располосована и только о том заботится, чтобы свои владения удержать, в Дании и Швеции ни денег, ни людей… Да и сама Италия погрязла во внутренних распрях, до крестовых ли походов…

– Тогда зачем же греки едут и ты иже с ними?

– Надо убедить латинян объединиться с Православной Церковью, о чем мы непрестанно молимся, чего постоянно ожидаем и на что надежды свои возлагаем. Если они откажутся от своих обычаев и новшеств в учении, примут наше православие, то вся Европа станет в одной семье правой веры! Вот тогда никакие башибузуки не будут страшны, и ты, царь русский, сможешь сделать свою вотчину свободной от татар, которые аки дым от лица огня исчезнут!

Василий Васильевич был совершенно очарован и многознанием Исидора, и искренностью его намерений, и высотой его устремлений. И показались вздорными все прежние опасения, однако он постарался не выдать своих чувств, сказал нарочито строго:

– Отцы и деды наши не хотели и слышать о соединении законов греческого и римского, и сам я этого не желаю. Но если мыслишь иначе, то иди, не запрещаю тебе. Помни только чистоту веры нашей и принеси оную с собою!

– Да как иначе может быть, государь! Не можно человеку православному изменить самому дорогому, что у него есть,- правой вере.

Великий князь не просто согласие на отъезд митрополита дал, но постарался обставить его очень пышно. Включил в свиту Исидора епископа суздальского Авраамия со священником Симеоном, архимандрита Вассиана и еще больше ста духовных и светских сопутников. Помимо золота и серебра, одарил митрополита большим количеством рухляди – дорогим товаром, который, по мере надобности, легко превратить в деньги, как обыкновенно и делали русские путешественники, отправлявшиеся в Европу. Обоз митрополита состоял из двухсот лошадей.

– Еще и еще скажу: богата и обильна Русь, нет ей равных в этом свете! – восторженно произнес фрязин

Альбергати, который по сговору с великим князем должен был отправиться в Италию месяц спустя, чтобы подгадать приезд к самому открытию Собора.

И боярин Василий – Полуект Море оставался в числе провожающих свиту Исидора, и ему предписан был великим князем иной путь в стан латинской веры.

Исидор покидал Москву 8 сентября, в день Рождества Богородицы, который был еще и днем русской славы – днем победы на поле Куликовом, победы, в которой каждый русский человек видел залог счастливого будущего своей Отчизны.