СОБЛАЗН.ВОРОНОГРАЙ - Б. Дедюхин

Прочитав послания, великий князь задумался. Много вопросов возникло у него, а самый главный – почему все-таки ускорили, нельзя ли было не ускорять?

Полуект Море знал, что хотя Иона и, правда опоздал в Константинополь, однако патриарх и император, если бы пожелали, могли уладить дело в пользу Москвы: утвердить ее избранника, а Исидора перевести в какую-нибудь местную кафедру. Но они были рады, что могут послать на Русь своего ставленника, не давая вместе с тем повода московскому великому князю для обид. Но это лишь в случае, если он поверит в искренность их посланий. А если узнает правду?… Да разве же может он ее не узнать?… Непременно узнает, важно тут – когда и от кого?… Василий – Полуект Море и раньше исполнял поручения великого князя, связанные с иноземными сношениями Москвы и слишком хорошо усвоил, что вести себя он обязан скрытно, изворотливо, но на вид открыто и прямодушно. Усвоенная тонкость обращения подсказала ему, что истину во образе и во благе нельзя ни проявлять, ни утаивать – и то, и другое угрозно.

– Ведаешь сам, государь, что со времен Владимира идет у нас пря с греками: мы желаем своего, родного, святителя иметь, а они норовят приставить пастыря, который бы не только нас духовно окормлял, но и для них хлеб добывал,- вкрадчиво начал Полуект.- Дед твой Дмитрий Иванович на худой телеге выслал из Москвы ихнего Киприана… Батюшка твой Василий Дмитриевич, однако, вынужден был принять этого Киприана, и от того мало чего хорошего произошло…

Напоминание о дерзком и решительном поступке великого деда было Василию Васильевичу приятно, но он продолжал деланно хмуриться, не желая выказывать отношения к счастливо подсказанному решению… Спросил еще без особого уж интереса:

– Отчего же не поспешил к самому Светлому Воскресению?

– Я говорил владыке, что поживее бы двигаться надо, а он все наши дороги ругал… Да и то – распутица ведь вешняя, кареты иной раз по ступицу вязли в грязи, а ехать на санном полозе он зазорным для себя считал… Однако, кабы не праздновали подолгу в Киеве, в Смоленске, в иных еще местах, поспели бы загодя.

– Хорошо… В смысле – плохо. Иди! Надобно будет, позову.

Боярин, обрадованный столь благоприятным исходом, пятился назад, отворил дверь и, также пятясь, притворил ее.

Великий князь, оставшись один, сразу утратил степенность. Совсем по-мальчишески спрыгнул с трона, подбежал к окну, выходившему в сторону митрополичьего двора, и произнес ликующе:

– Я тебя, Сидор!… На худой телеге!

Антоний не вошел – ворвался в палату к великому князю. И это несоблюдение приличествующего чина, и нескрываемое волнение, даже тревога в каждом жесте его обнаруживали, что случилось нечто из ряда вон.

И голос его, обычно кротко-приглушенный, был сейчас зычен – не его, не монаха Антония, голос:

– Кайся, великий князь, молись, плачь горькими слезами пред Отцом Небесным, Которого ты безмерно прогневил.

Василий Васильевич, уже принимая похолодевшим сердцем какое-то очевидное бедствие, поднялся с кресла навстречу:

– Что стряслось, батюшка Антоний?

– И ты меня спрашиваешь? Да как ты мог, князь?

– Что, что, Антоний? – цепенея от чего-то непоправимого, но так и не понимая причины, вопрошал Василий Васильевич.

– Нет, ты что наделал, великий князь! – Антоний в отчаянии теребил свою рыжеватую бородку. Широкие рукава черной рясы свисли, открыв тонкие запястья, Василий Васильевич обхватил их своими руками, развел на стороны не грубо, но и не считаясь со слабым сопротивлением монаха.

– Объясни толком, что приключилось?

Антоний отступил на два шага и неузнавающе смотрел на великого князя. Спросил уже спокойно, как больного:

– Ты почему здесь? Ты не знаешь разве, что прибыл тебе назначенный патриархом митрополит всея Руси?

Иди немедленно!

Василий Васильевич облегченно вздохнул, вернулся на свое царское место.

– Как же ты меня напугал! Присядь.

Антоний недоверчиво повиновался, присел на краешек скамьи, но сразу же вскочил, как только услышал ужаснувшие его слова:

– Я не только не пойду к этому самозваному Сидору, но повелю выпроводить его из Москвы на худой телеге, как мой дед Киприана выпроваживал.

– Немедленно знаменай себя! – Антоний сказал это столь властно, что великий князь беспрекословно встал с трона, трижды перекрестился на иконостас.- А теперь послушай, размысли и рассуди, сколь справедливы для тебя слова святого апостола Павла: «Супостат ваш диавол, яко лев рыкая, ходит, иский, кого поглотити». Больше всего, сын мой, бойся отпасть от Бога, бойся подвергнуться отлучению в этом или будущем веке, а действие, истекающее от диавола, есть высокомудрие, гордынность и все виды злобы. Единственно только злым действом врага человеческого, диавола, могу я в толк взять твои слова многогрешные. Не самозваный Сидор, а богомудрый и богопросвященный владыка по благословению самого патриарха прибыл, чтобы освятить твою, государь, власть, которая дана тебе по Промыслу Божьему.

– Но, Антоний… Батюшка Антоний,- Василий Васильевич вдруг почувствовал себя нашкодившим ребенком, слабо осознающим свою вину, но уже чувствующим неотвратность наказания.- Мы же выбрали Иону, он для нас митрополит? Так и дед мой Дмитрий Иванович Донской избирал Митяя…

– Избирал, избирал, да Бог не допустил этого самочиния.

– Знаю, Божиим попущением погиб Митяй не своей смертью на пути в Константинополь. А вместо него заявился гречин Киприан, которого дед не захотел принимать. Зачем же ты меня нудишь?

Антоний не сразу ответил, сердцем чувствуя, что сын его духовный подвержен таким повреждениям, которые могут привести душу его к полной погибели:

– Я буду молиться за тебя, сын мой, да простит тебе Господь чудовищное твое заблуждение, дарует тебе чистоту и смиренномудрие, чтобы николи ты не терял духовного рассуждения, без которого невозможно отличить, добро от зла. То, что вычитал я в свитках летописных, ведомо тебе по преданиям семейным. Да, высылал Дмитрий Иванович митрополита Киприана за то, что тот убежал из осажденной Москвы, отдал ее на разорение Тохтамышу. Великое горе ослепило благоверного Дмитрия Ивановича и привело в велий гнев. Но не помнишь разве, не рассказывали тебе разве отец твой, дядьки твои, как высокоторжественно встречал Дмитрий Иванович Киприана при его первом прибытии? Он со всем своим семейством, с чадами и домочадцами, с боярами и духовенством выехал за девять верст от Москвы к селу Котлы для встречи владыки. А ты как же осмелился такой грех на душу взять, что даже из дворца своего не вышел, и сейчас еще говоришь непотребное, диавола тешишь? Сбирайся и иди скорым шагом к владыке с повинной головой!

– Спаси Бог, что надоумил меня, спаси Бог, спаси Бог,- потерянно благодарил Василий Васильевич. Нашел в себе силы сбросить оцепенение:

– Иду! В ноги владыке упаду!

Позвал боярина Басенка и велел ему захватить все те дары, которые загодя готовились для встречи ожидавшегося митрополита Ионы.

Исидор сразу же освоился в митрополичьих палатах, но хотя уже наступало время для опочивания, он сам и все его многочисленные бояре и отроки не думали располагаться на отдых, а пребывали в деятельном и напряженном ожидании. Исидор так и оставался при митрополичьем кресте с нарядным парамандом – платом на персях, где изображены осьмиконечный крест с подножием, орудия страстей Господних и адамова голова. И белый клобук митрополичий велел вынуть из походного короба и положить на стол, чтобы под рукой находился. Рядом же прислонил палицу – посох митрополичий. А как только дождался доклада боярина, что великий князь челом бьет, велел просить немедленно и встретил его во всем архиерейском облачении.

Василий Васильевич кротко подошел под благословение:

– Святитель высокопреосвященнейший, паки и паки винюсь и многажды припадаю. Не сведали мы загодя о прибытии твоем, а гонец верхоконный лишь к заутрене прискакал с туманной такой вестью.- При этих словах Василий Васильевич метнул короткий испытующий взгляд, который Исидор сразу же уловил, правильно понял и необидчиво ответил:

– Ведомо, ведомо, ждал ты Иону своего, ан тут – как это у вас говорится? – хуже татарина, незваный потому что.- Говорил грек Исидор без переводчика, что уже обрадовало Василия Васильевича. А когда улыбнулся митрополит своему сравнению с татарином – широко, ясно улыбнулся через густые, тронутые изморозью усы и бороду, то вдруг такое доверие меж двоих возникло, будто век они знались:- А я, государь, знал, к кому еду, готовился к встрече с тобой, и есть у меня тебе подарок.

Догадливые отроки без всякого указания владыки вынесли из соседней палаты круглый, плетенный из стеблей неведомого растения короб. Исидор сам открыл его. Запустил внутрь руки и, прежде чем достать что-то, с нарочитой серьезностью покосился на великого князя, подчеркивая важность, исключительность происходящего.