Бродяга, Плутовка и Аристократ - Александр Фарсов

Ох, позовите всех наших, пусть подключатся к поискам. Прочешите улицы возле базара, а я сам базар.

Исполнять команду они принялись моментально. И пока мальчишки собирали подмогу, Лотти ринулась к рыночной площади. Как и в прошлом, там толпилась куча народу, они скопились подле прилавков, закрывая обзор. Отчего-то в такой суматохе ей вспомнилось детство. Тот самый момент, когда она и Гриша искали Розу. Аллаги задумалась, и проскочила мысль:

«А ведь с тех пор и начались наши несчастья. Если бы мы не поднялись на стену, Нейт бы не получил травму. И мама не отдала бы его Гильмешу, а если так, то и Грише незачем было бы уходить. Нейт, не знаю злой рок ли судьбы или замысел… но по факту ты же сам стал началом нашего краха. Ты же нас повёл на эту чертову стену».

Сколько бы Лотти не бегала вдоль и поперёк базара, не могла найти Мили. Она металась от лавки к лавке, расспрашивая местных:

— Дядь! Девчонку шести лет не видели? Вот такого роста, — провела линию до бёдер. — Волосы русые ещё.

— Хм-м… кажется, видел такую, — ответил лавочник. — Её на руках нёс мужик какой-то.

— Что за мужик? — переспросила она, напрягшись.

Лавочник пожал плечами и сказал:

— Не знаю, прежде не видел. Высокий такой, босой, весь в лохмотьях. Бродяга какой-то видать.

И тут Шарлотта вскипела:

— И Вы! позволили! такому скверному на вид человеку! ходить с хорошо одетой девочкой?! СОВСЕМ УМА НЕТ?!

Он виновато опустил глаза.

— Бог с Вами! — махнула она рукой. — Что взять с дурака… Куда пошли-то хоть?

Он указал ей на улицу Дроуз, и Лотти вновь рванула.

«Бог?», — задумался лавочник.

«Бедная Мили… она же пугливая совсем, кроме приютских никого не признаёт. Какая падаль её забрала?».

В это время Гера как раз пробегал по улице Дроуз. Людей там было не густо, но потеряшки среди них не находилось. Но внезапно из-за угла прямо перед его носом появился человек в черном балахоне. Он держал на руках Мили, которая на удивление была довольно спокойной. Девочка не плакала, напротив улыбалась. Особенно эта радость проявилась при виде Геры. Мужчина аккуратно передал Мили ему.

— Спасибо Вам огромное! — поблагодарил Георгий, поклонившись. — Мы её уже обыскались… Прости меня, Мили. Родная ты, наверное, вся перепугалась?

Та отрицательно мотнула головой. Только парень поднял взгляд, чтобы присмотреться к спасителю, как он уже принялся уходить.

— Постойте, пожалуйста! Вы, должно быть, голодны? Подождите секунду я принесу Вам чего-нибудь поесть.

Он усадил его и Мили на скамейку, а сам метнулся в приют, где стащил несколько сладких булочек и чай в термосе. Мужчина смиренно принял подарок и начал есть. Его тело было худым, очень изнеможённым, а живот урчал так громко, что становилось жутко. Как бы Гера не старался заглянуть под капюшон незнакомца, то видел там лишь тень. Словно не было у него лица вовсе, только пустота. Но это было и неважно. Юношеское лицо с веснушками светилось, всякий раз как незнакомец откусывал булочку.

— Береги свою семью, — внезапно сказал он. — Она суть одна из важных ценностей жизни.

Его голос был прерывист, казалось, он болен. При дыхание он хрипел и иногда кашлял, да так сильно, что искривлялся.

— И ты больше не теряйся, — добавил незнакомец, погладив Мили по голове.

— Надо же не боится! — воскликнул Гера. — Вы, видимо, добрый человек, Мили у нас в этом деле чуткая.

— Ты чего штаны просиживаешь?! — кричала Лотти на бегу.

— Да тут человек один. Он Мили нашёл…

Он обернулся в сторону незнакомца, а того и след простыл. Будто и не сидел здесь никогда.

— Какой… ещё… человек? — спросил запыхавшийся Стёпа.

— Да тут только что был…

— Такой высокий, босой и в лохмотьях? — встряла Лотти.

Гера кивнул.

— Знаешь его?

— Неа, никогда не видел прежде. Да и не представился он, но по тому как говорил на человека из Церкви похож. Ну-у, или на просто сильно верующего. Я ему еды дал, и вот он пропал.

Лотти взяла Мили на руки и заговорила с ней:

— Сильно перепугалась, милая?

— Да вообще нет, — ответил вместо неё Гера. — Спокойна, как удав, была.

Вскоре эта история забылась, отошла на второй план перед, действительно, важными вещами. Впрочем, и жизнь того бродяги осталась неизменной. Он всё-так же оставался в своём вечном пути. В нём не было ни цели и ни смысла, но перед ним даже сама жизнь и собственное «я» утрачивали значимость.

— Скажи, Натан. Когда это всё прекратится?

«Никогда. Я был, есть и буду»

— Не лги. Тебя не было, и не факт, что есть и будешь. Ложь путь к скверне… Ложь путь к скверне, — его заклинило.

«Я и есть воплощение скверны. Неужели ты думаешь иначе? После того как я… нет, вернее, мы сотворили?»

— Я не знаю… не знаю… не знаю… не знаю… ЗАТИХНИ! — выкрикнул он посреди улицы. Я ничего не делал скверного… ничего.

Прохожие от него шарахались, пытались обходить стороной, однако детям было интересно: «С кем разговаривает этот дядя?».

«Отрицая самость, ты сведёшь нас в могилу»

К вечеру он дошёл до одной из церквей в 11 квартале. Весь день он пробродил так… беседуя. Бродяга развалился на ступенях и уснул. Осень только началась. Днём погода оставалась жаркой, но вот ночи уже холодали. От резкого понижения температуры он проснулся. Начал растирать руки и ноги. Они были красные, все в маленьких гнойных ранках, ступать на такие было сродни прогулки по тысячам игл. Так или иначе мужчина встал и пошёл дальше под взором луноликого.

Такое же свети́ло смотрело сейчас и на Григория. Но тот в отличии от бродяги удобно расположился в поместье Зайн Такира.

II

— Вы уже успели обсудить с отцом мою просьбу? — спросил Гриша, стоило Сатори войти в кабинет.

— Твоя прямолинейность поражает, — ответил он, сев в кресло. — Дай хоть отдохнуть успеть.

— Прошу прощения. Профессиональная привычка.

Кабинет Сатори для деловых бесед больше походил на гостиную. Там был камин, удобные кресла напротив. Посетителей со всех сторон окружали книги и приятные картины. Всё это создавало нужную атмосферу. Легкий треск дров расслаблял, позволял мыслям течь плавно и магическим образом располагать собеседников. Сатори специально сделал кабинет таким, чтобы проще было вести переговоры.

Зайн Такира разлил виски. Аристократы чокнулись стаканами. Гриша не допил до конца, напиток показался ему горьковатым. Виски Сатори отличался от того, что он привык. Менее изысканный и более черствый. Такой не посмакуешь.

— Что Вы делаете? — спросил Кол Галланд, когда Сатори начал ему подливать.

— Ты же