Он тебя не любит(?) (СИ) - Тоцка Тала

***

Макар пролетел все три этажа роддома за какой-то десяток секунд, ворвался в родильное отделение, и глядя на его устрашающий взмыленный вид, никто даже спрашивать не стал, к кому он, провели в родзал, где на каталке лежала перепуганная и заплаканная Эва.

— Почему ты приехала сюда, Эвочка? — он бросился к ней, а она вцепилась в его рубашку. — Мы же договаривались, что ты будешь рожать у Пальчевского?

— Ты не брал трубку, и я вызвала скорую, меня привезли сюда, — забормотала она, пряча лицо на его груди, — ты только не уходи, Мак…

— Не волнуйтесь вы так, — заговорила акушерка, аккуратно забирая Эву у Макара и укладывая обратно на каталку, — мы сейчас перевезем вас в операционную, а папа пусть подождет здесь.

Когда Эву увозили, у Макара чуть сердце не остановилось, какая-то добрая душа в голубом медицинском комбинезоне накапала ему вонючих резких капель, и он едва сдержался, чтобы не отобрать и не выпить весь флакон.

— Это мы специально держим для впечатлительных пап, если вам вдруг плохо, скажите, дам нашатырчика нюхнуть, — предложила добрая душа, но Макар мотнул головой, сцепив зубы. Так и в припадке забиться недолго.

— У вашей жены слабая родовая деятельность, — объяснил заглянувший доктор, — будем кесарить.

— Сколько нужно денег? — спросил Макар.

— Давайте сначала родим, — уклончиво ответил доктор, — вы ждите здесь.

Макар никогда в жизни еще не чувствовал себя настолько беспомощным. Ни его деньги, ни связи, ни социальный статус не могли помочь появиться на свет маленькой девочке, все зависело от Эвы и умения медработников. Он совсем извелся, как тут в дверях показалась медсестра со свертком в руках.

— Папа, раздевайтесь и ложитесь, — скомандовала она, и Макар растерянно потянулся к ремню.

— Раздеваться? Но зачем?

— Да не штаны снимайте, а рубашку, — нетерпеливо пояснила медсестра, — дочечку вам на грудь положим.

— Так надо? — он лихорадочно расстегивал пуговицы, со страхом глядя на сверток. Совсем маленький, будто там игрушка, а не ребенок. Разве дети бывают такими маленькими?

— Ну конечно! А вы представьте, что вы жили девять месяцев в тепле и темноте, а тут вас выдернули в большой мир, где яркий свет, все громко разговаривают. Знаете, как ей страшно?

Макар вздрогнул, когда представил.

— Она привыкла слышать мамино сердечко, вот вы и возьмете ее к себе, чтобы она ваше услышала и тепло ваше почувствовала. Скажите ей что-нибудь, она узнает ваш голос, — медсестра, аккуратно уложила сверток совершенно опешившему Макару на грудь и ласково заговорила, поправляя пеленку: — Ну, кто это, ты узнала, котенок, да? Конечно узнала, девочка такая маленькая, такая красивая, это твой папа, солнышко…

Макар, затаив дыхание, смотрел на лежащего на своей груди ребенка. Девочка была совсем крошечной, там пеленок больше было намотано, чем самого тельца. Он чувствовал его хрупкость и боялся пошевелиться и дышать боялся, казалось, выдохни он сильнее, это может повредить девочке.

Но потом любопытство взяло верх, Мак осторожно извернулся и заглянул в личико девочки. Рискнул, поднял руку и погладил крутой лобик с влажными волосинками, шелковую щечку, и тут девочка открыла глаза. Она смотрела на Макара, а он только натужно дышал, не в силах совладать с нахлынувшим неведомым чувством.

Как будто внутри все это время была глыба льда, которая теперь стремительно таяла под взглядом светлых серо-голубых глаз. Глаза смотрели на него осознанно, словно эта крошечная девочка знала Макара раньше. И он ее знал, он готов был поклясться в этом.

— Привет, — прошептал Мак, сглатывая раздиравшие горло жгучие комки и улыбнулся, — привет, девочка Эвочки!

Он гладил ее щечку подушечками пальцев и пытался хоть как-то справиться с собой, чтобы окончательно не растаять в этом чертовом родзале. Медсестра рядом шумно всхлипывала и терла глаза.

— Они же не видят ничего обычно, недели две, — сказала она Макару, шмыгая носом, — а эта смотри-ка, на папку захотела посмотреть. И взгляд такой чистый! Необыкновенный ребенок.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Конечно необыкновенный, — прошептал Макар девочке, поглаживая ее по малюсенькой ручке, что выбилась из пеленки. Громко все равно не вышло бы, горло по-прежнему сводило спазмом.

— Ну все, пойдем, лапочка, пойдем, красотулечка, — медсестра взяла малышку с груди Макара, но он удержал ее за руку.

— Подождите, можно мне ее еще подержать? Пожалуйста…

— Ну разве что немножко, — милостиво позволила та и протянула ему сверток обратно.

Он осторожно принял девочку и прижался щекой к крошечному личику.

— Зато теперь когда она будет плакать, сразу кладите ее себе на грудь, вот увидите, будет лучше чем на маме успокаиваться! — посоветовала медсестра.

А Макар теперь точно знал час, минуту и секунду, когда его жизнь треснула и раскололась на две части, «до» и «после».

***

Он забрал Эву из роддома и стал приезжать за город еще раньше. Зоя Николаевна, помощница по дому, помогала Эве с девочкой, но Макар чувствовал себя спокойно только когда находился там, рядом с ними. Поначалу он уезжал на ночь в город, но в пустой квартире чувствовал себя настолько неуютно, что однажды заявил Эве, что сегодня он ночует у себя наверху, потому как валится с ног от усталости, и она ничего не ответила, лишь глаза отвела.

Эва пробыла в роддоме шесть дней, все правильно, ее девочка родилась раньше срока на две недели, хоть Макару и объяснила заведующая отделения неонатологии областного перинатального центра, что в тридцать восемь недель это нормальный доношенный ребенок.

Эва кормила дочку грудью, поначалу она старалась не делать этого на глазах у Макара, но однажды он вошел к ним в спальню и застыл, завороженный этим зрелищем. У Эвы не хватило духу его выгнать, он сел на пол у кровати и положил голову на сложенные в локтях руки, снизу вверх глядя на обеих девочек. Макар любовался выражением лица Эвы и втайне замирал от распиравших его чувств. И не только чувств.

***

Звонок Алены застал его врасплох. Мак с удивлением понял, что заявленные две недели давно прошли, при этом он напрочь позабыл о жене, потому ответил довольно сдержанно. Алена болтала как ни в чем не бывало, как будто это норма, когда супруги не общаются неделями.

— Милый, я продлила пребывание в отеле еще на неделю, тут совершенно потрясающая детокс-программа. Ты не хочешь все-таки присоединиться?

— Нет, я не приеду, Алена, и ты скорее возвращайся. Думаю, нам есть о чем поговорить, я считаю, наш брак себя изжил.

Молчание в трубке, а потом непривычный металлический тон:

— Конечно, любимый, я вернусь, и мы поговорим.

Макар задумчиво покрутил в руке телефон и завалился спать. Но спать ему не дали. Малышка плакала весь вечер. Макар спустился вниз, потирая глаза, Эва тоже была вся зареванная.

— Что делать, Мак, может у нее что-то болит?

Он взял девочку на руки и когда увидел, что ее глазки полны самых настоящих слезинок, сердце сжалось от жалости. Через пять минут заведующая отделения неонатологии областного перинатального центра садилась в присланную за ней машину, скорее всего, от души матерясь на Макара и Кравченко. И через двадцать минут входила в холл дома, где Мак качал на руках плачущую девочку. Его совсем не раздражал ее крик, напротив, было до ужаса ее жаль, Макар на все был готов, чтобы только помочь малышке.

— Не плачь, маленькая, скажи, что у тебя болит? — допытывался он, и ребенок ненадолго затихал от звука его голоса.

Эва следила за ними, кусая губы. Высокая и дородная Ирина Кимовна отобрала у Макара девочку, и та сразу притихла, испуганно глядя на незнакомую тетку. Ирина Кимовна слушала, измеряла, взвешивала, расспрашивала, и когда вынесла вердикт, Мак решил, что ослышался.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Она голодная.

— Но я все время прикладываю ее к груди, она отворачивается, — возразила Эва.

— Правильно, потому что там пусто. У вашей жены не хватает молока, — объяснила Кимовна Макару, который ошалело потирал лоб, — ребенок недоедает.