Ночной позор - GO-блин

Потом ребятки опомнились, отряхнули кожаные куртки, уселись в «бэхи» и «мерины» и понеслись вдогонку за нами, позабыв о своих распрях.

Что-то я не понимаю. Я думал, мы будем дожидаться оперотряда, а тут…

Не случайно заводская команда регулярно побеждает в престижном состязании ралли Париж—Дакар в классе грузовиков. Выбери Утка обычную дорогу, нас догнали бы в два счета. Но хитрый оперативник попер прямо в поле, обыкновенное, незасеянное, на удивление, поле. Тряска стояла несусветная. Мешки падали мне на голову, ударяли в бока, прижимали к потолку. Больше всего я боялся ненароком вывалиться. Только покалечиться во цвете лет не хватало.

Зато благодаря тряске наши преследователи были лишены возможности открыть прицельный огонь, что меня несказанно радовало. Постепенно то одна, то другая машина увязали в грязи, и только наш бодро полз по пересеченной местности, презрительно подвывая на передачах.

Когда огни последней машины скрылись в темноте, Утка остановился. Я, пошатываясь, спрыгнул на землю и перебрался в кабину.

— А ты, однако, без башни пацан,— с некоторым уважением в голосе заметил оперативник.— Я бы и то, наверное, гранату не стал бросать. Вокзал все-таки, этот взрыв полгорода слышало!

Я не стал говорить ему, что был уверен в отсутствии у гранаты боевой начинки.

Утка принялся рассуждать, перебирая возможные варианты дальнейших действий.

— Обратно мы теперь не вернемся, машина больно приметная. Надо бы где-то спрятать…

— Мне завтра на работу.

— Мне тоже. Если дело выгорит, не придется работать до конца жизни. А живем мы долго, сам знаешь.

Я невольно задумался, прельщенный грядущими перспективами.

— Жалко, придется теперь всех этих ребят поубивать,— вздохнул Утка.— Еще чего разболтают. Я им всей правды не сказал, но что-то они подозревают, а это уже опасно.

— А что оно там, в мешках? — я, пока меня трясло в кузове, пытался расковырять полиэтилен, но не очень-то вышло, упаковка хорошая, в несколько слоев, проложена еще бумагой.

И ничего сверху не написано, ни сроков хранения, ни «беречь от прямых солнечных лучей», ни «вскрывать без противогаза — опасно для репродуктивной функции».

— Так,— Утка попытался принять страшно неопределенный вид,— груз Минобороны. Какая-то херня, еще с советских времен. Секретная разработка, такого нигде больше не делают.

Скрывает что-то наш доблестный оперативник, по роже видно, недоговаривает.

Но, как мне ни любопытно было, Утку разве проймешь? Оперативник сделал козью морду и заявил, что ему и самому-то ничего толком не известно, к тому же, во многая знания многа печали.

— Есть идея,— сказал наконец Утка.— Я знаю теперь, как ты в ихнее логово будешь втираться. Ты машину водить умеешь?

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Здесь на сцене появляется организованная преступность, а я вдруг оказываюсь почетным ее членом

Я вертел руль, путаясь в педалях. Главное, сцепление не забывать… Газ… Тормоз… Газ… Тормоз… Газ… Газ… Ой! Простите-извините!

«КамАЗ» въехал своим зеленым рылом прямо в кованые ворота. Чугунная гроздь винограда пробила стекло и вдавилась в соседнее от меня сиденье.

Дробно затарахтела сигнализация. Ворота попробовали было открыться, но у них, конечно, ничего не вышло, электромотор надсадно взвыл и навсегда смолк.

А меня уже выволакивали из кабины и без всяких, по-простому, укладывали щекой на бетонную дорожку.

— Я к Василь Сергеичу! К Василь Сергеичу! — орал я, вырываясь.

Кто-то придавил мою шею дорогой кроссовкой. Ух ты, какие штучки. Интересно, где покупалось, в каком… Ой!

Конечно, так меня и поведут прям сейчас к Василь Сергеичу.

— Ладно, поднимите его! — это подошел кто-то из начальства.

Наш с Уткой план начал давать сбои еще на первом этапе своего воплощения.

Ломать ворота, я, конечно, не собирался, просто подвело управление. Я вообще танком рулить учился.

Меня встряхнули и вздернули за шиворот так высоко, что пришлось стоять на носочках. Значит, если маленький, то можно издеваться, да?

— Ты кто, уродец? — уважительно спросил меня начальник охраны.

Я просипел что-то насчет того, что воротником горло передавило, неплохо бы и отпустить.

— А? — не понял охранник.— Повтори.

— Шпшспсшп!

— По-моему, это он нас материт,— высказал предположение один из охранников.— Давайте замочим козла!

— Шшш пш пш! — возмутился я.— Спш пы пш сшсш!

Тут охранники наконец сообразили, и я рухнул на пол, потирая шею. Здесь они, надо сказать, немного поторопились, потому что я успел по инерции закончить фразу:

— Шсш шс шс, шс-дарасы…

— Какие дарасы? — насторожились охранники.

— Ладно, хватит. Говори, кто теракт заказал.

— Какой еще теракт? — удивился я.

— Дурака не строй! — начальник охраны сделал строгое лицо.— Знаем мы эти фокусы, въехать на машине со взрывчаткой к Василь Сергеичу, уважаемому члену общества, разнести дом, человеческие жертвы, резонанс… Пугнуть хотели… А ты ничего, смелый. Камикадзе.

— Это разве не грузинская фамилия? — невинно поинтересовался я.

Ну, Утка, ну, дарас, среди всех дарасов дарас! Подставил, ничего не скажешь. Ввек не прощу.

Теперь надо выворачиваться.

— Там не взрывчатка.

— А что?

— Не знаю,— искренне ответил я.— Самому интересно. Мне бы с Василь Сергеичем…

До выяснения «КамАЗ» загнали во двор, где обложили мешками с песком и автоматчиками.

Меня завели в мрачные застенки с евроремонтом и велели готовиться к пыткам.

У волшебной мафии все должно быть не как у людей.

Вместо втыкания паяльника в задницу и других страшных вещей мной занялся потертый жизнью колдун.

Он уставился в мои ясные очи и пробормотал:

— Покори-и-ись…

— А можно вопрос? — заторопился я.— Вы здесь кем работаете?

— Да специалистом, на три четвертых ставки,— пожаловался тертый маг.— Условия едва ли не хуже, чем в проклятом Контроле. Зарплата, может, и выше, но никакого социального страхования.

— Хреново вам,— согласился я.— Меня вот тоже… Выперли. А ведь какие были перспективы!..

Тут я развернул перед размякшим волшебником картину того, как меня после всех безусловных заслуг свергли с Олимпа интриги завистников и недруганов.

— Говоришь, один и целую ораву мамвжиков в мешок загнал? — качал лысенькой головой чародей.

— Будь они прокляты! Я их ненавижу! — кричал я, настолько уверовав в собственную враку, что начал испытывать к Контролю самую настоящую ненависть.