Красная луна - Бенджамин Перси

— Сейчас настали трудные времена. Вся Америка под угрозой. Поймите, нам срочно нужна вакцина.

Отец Нила, профессор психиатрии, был эмигрантом в первом поколении. В детстве Нил по выходным собирал мячи для гольфа: бегал по лесам, прочесывал ямы с песком, обшаривал пруды. В гольф-клубах платили по пять центов за каждый найденный мяч. Смотрители вечно принимали мальчика за мексиканца и называли Хосе. Нил объяснял им, что он индиец. «А где же твои томагавк и перья?» — спрашивали они. «Да не индеец, а индиец». К концу дня его рюкзак был обычно забит мячами. С собой на поиски Нил брал очки и плавки: нырял в грязную зеленоватую воду, задерживал дыхание, пока не начинало саднить легкие и мутиться в глазах. Белые мячики прятались в иле, словно жемчужины.

Нил подходит к кусту рододендрона и замечает под ним белоснежный мяч. Его охватывает знакомая с детства радость: он нашел то, что не под силу найти никому другому. Профессор наклоняется (с некоторым трудом, поскольку мешает объемный живот) и хватает сокровище.

— Думаете, это так просто?

— Ничего подобного, я прекрасно понимаю, что создание вакцины — дело нелегкое. Но у нас обязательно все получится. Мы обеспечим вам необходимое финансирование. — Август протирает очки полой рубашки и внимательно вглядывается в Нила: не нужно ли и его чуточку облагородить? — И поверьте, за ценой мы не постоим.

— Правда?

— Ну конечно. Губернатор станет вашим благодетелем, а вы, в свою очередь, облагодетельствуете его самого — как только создадите вакцину. — На лице главы администрации отпечатались две ярко-красные полоски от очков: они тянутся от ушей к глазам.

Чейз уже ничего не ищет — курит, прислонившись к стволу, взгляд у него остекленел.

— Я нашел то, что вы искали, — говорит Нил, отдавая ему мяч.

Уильямс непонимающе смотрит на него сквозь облако дыма, а потом протягивает вперед обе руки, ладонями вверх, словно в молитве.

Глава 26

Клэр не знает, сколько прошло минут, часов или даже дней. Окон в ее тюрьме нет. Вокруг лишь черный камень и черный песок. Бедная девушка постоянно находится на грани обморока, где-то между сном и явью, тело и ум у нее онемели от холода. Когда она пытается думать, мысли суматошно разлетаются в разные стороны, словно те летучие мыши, что живут здесь в трещинах между сталактитами. В углу стоит ведро, рядом — рулон туалетной бумаги. Руки теперь свободны, но ноги по-прежнему скованы.

— Поверь, мне очень жаль причинять тебе неудобства, — сказал ей дядя, защелкивая кандалы на лодыжках, — но я не уверен, что могу тебе доверять.

Клэр ничего не чувствует: нет ни паники, ни злости, ни страха, только непроглядная чернота — чернота базальтовой глыбы, на которую она смотрит не отрываясь. Пористая поверхность камня изрыта бугорками: целый мир, скрытый внутри другого мира, ну прямо как сообщество ликанов, живущих под землей.

Сколько их здесь — непонятно, может быть, десятки, а может, и того больше. В тоннелях проведено электричество, сверху доносятся голоса, и еду ей несколько раз доставляли разные люди. Значит, это не просто временный лагерь, а целый подземный город. Еду, кстати, приносят ни много ни мало на подносе: фарфоровая тарелка, стакан в подстаканнике, металлические нож и вилка, салфетка. Да и меню соответствующее: оленина с винегретом, курица с рисом и розмарином. Такое не приготовишь на походной кухне.

Клэр в очередной раз просыпается, над ней навис Пак.

— Тебе лучше сюда не ходить, — отважно заявляет девушка.

— Это почему же?

— Неужели забыл — дядя запретил тебе меня трогать.

— Хорош любящий дядя. Надел племяннице кандалы на ноги. Из удобств оставил только ведро.

— А я и не говорю, что он мне нравится.

Улыбка Пака становится еще шире. В холодном голубом свете ламп дневного освещения зубы его кажутся невероятно белоснежными. Он помахивает покалеченной рукой, той самой, где вместо мизинца и безымянного пальца — бесформенные розовые шрамы. Ногти у Пака толстые и пожелтевшие. Проследив за взглядом Клэр, он поясняет:

— Подарочек от твоей тети. Хочешь, расскажу, как это случилось? — И, не дожидаясь ответа, продолжает: — Эта шлюха вечно расхаживает полуголая. Открытые майки и все такое прочее. Хочет, чтобы мужики на нее пялились. Так и напрашивается, чтобы ее пощупали. Ну что же, что хотела — то и получила. Как-то раз я подошел к ней сзади в кухне и по-дружески обнял. Она, если мне память не изменяет, в этот момент резала овощи. Я вел себя очень пристойно: просто положил руки ей на плечи. Хотел помочь расслабиться. Твоя тетя ведь вечно напряжена, как струна. И знаешь, чем она отплатила мне за доброту? Развернулась и без всякого предупреждения саданула ножом. Порезала до кости. Ну, разумеется, я не стерпел оскорбления. И мы с ней маленько повздорили.

Ширинка у него вздувается, взгляд становится отсутствующим. Наконец Пак снова смотрит на Клэр.

— А знаешь, я ведь могу снять с тебя кандалы. Мне это совсем не трудно.

Пак делает шаг вперед, и стены пещеры внезапно сжимаются вокруг девушки.

Все жители убежища носят на поясе рации, и именно в этот момент рация Пака оживает. Кто-то его зовет.

— Что такое? — с отвращением выплевывает он.

Возникли какие-то трудности с доставкой нитроглицерина. Нужна помощь.

— Уже иду, — отвечает Пак, прикусывая антенну.

— Я расскажу обо всем Джереми, — говорит Клэр, просто для того, чтобы хоть что-нибудь сказать, чтобы он не пялился на нее молча.

— Дитя мое, думаешь, твой драгоценный дядюшка здесь главный? Да, ему бы этого хотелось. Очень хотелось бы. Но нет, главный здесь совсем не он. Хотя твой родственничек каждую секунду старается показать мне, какая он важная шишка.

— Тогда кто же здесь главный?

Глаза Пака словно пульсируют, его волосы полыхают белым огнем, лицо лишено всякого выражения.

— Балор.

На четырнадцатый день рождения отец подарил Патрику свой «моссберг». Ореховое цевье, рифленое ложе, голубоватый металл, потертый кожаный ремень. Когда Патрик берет винтовку в руки и вдыхает аромат оружейной смазки, ему сразу же вспоминается Калифорния. Как на рассвете отец приходил к нему в комнату и тихонько будил: «Давай просыпайся». Внизу на кухне уже ждала яичница с беконом. Они надевали ярко-оранжевые жилеты и шляпы. На переднем сиденье грузовика стоял термос с горячим кофе. Пустое шоссе, проселочные дороги, дремучий темный лес; они идут пешком по тропинке, а горизонт только-только окрашивается розовым.

Еще в августе Патрик отправил самому себе на новое место посылку с кое-какими книгами, одеждой и этой винтовкой. Отец то и дело повторял, как славно в Орегоне охотиться, будто Патрик ехал на каникулы.

Теперь «моссберг» лежит в багажнике грузовика, а Патрик втиснулся на заднее сиденье между двумя парнями. Всего их пятеро, за рулем Макс. Джинсы, камуфляж, ярко-оранжевые жилеты. Утром на вопрос Патрика Макс ответил, что они едут охотиться на волков. Сказал, мол, у него есть некоторые соображения по поводу горячих источников. Слишком странное место ликаны выбрали для нападения. Почему не в торговом центре, не в парке, не в церкви? Видимо, наткнулись на купальщиков случайно и решили воспользоваться подвернувшейся возможностью. Атаковали и отступили, дождались, пока снег не замел все следы. А трупы обнаружили только через несколько дней — ищи ветра в поле.

В машине Макс сразу же включает радио. Разговаривать невозможно: из динамиков во весь голос орет какая-то панк-группа под названием «Словаки». Звук электрогитары похож на скрежет ножей, слова сливаются в нечленораздельный вой. У Патрика просто отваливаются уши, и он просит сделать потише:

— Макс? Эй, Макс?

Но тот не отвечает. Может, не слышит? Американцы смотрят прямо перед собой. Гэмбл не в первый уже раз задается вопросом, как его занесло в такую компанию.

Они едут по асфальтированной дороге, потом по грязному и скользкому проселку, засыпанному снегом. Мимо домов, жилых прицепов, сложенных штабелями бревен. Обгоняют трейлеры, груженные обструганными стволами. Сворачивают в угодья лесничества, трясутся по изгибающейся зигзагами, заросшей и разбитой узкоколейке. Деревья здесь растут вплотную к обочине, обледеневшие когти веток время от времени царапают по лобовому стеклу. В конце концов машина подъезжает к тому месту, где на дорогу спустился оползень, и останавливается возле застывшего потока грязи и камней.

— Приехали, — объявляет Макс и выключает зажигание.

Пару лет назад Клэр загорала на заднем дворе у подруги. Неожиданно на нее упала чья-то тень, словно до кожи дотронулись мокрым холодным полотенцем. Девушка открыла глаза и увидела младшего брата Стейси: в одной руке он держал пневматическую винтовку, а в другой — мертвого кролика. Подстрелил в лесу неподалеку от дома. Когда мальчишка кинул кролика в сестру и ее подружку, те возмутились и пригрозили поймать негодника, хорошенько отодрать за волосы и покрасить ему лаком ногти на ногах, чтобы впредь неповадно было. А потом на Клэр что-то нашло: она непонятно зачем взяла у парня винтовку и подошла к ближайшему дереву, в одном фиолетовом бикини. На ветке чирикала малиновка, и девушка выстрелила. Послышался громкий щелчок, птица замертво упала на землю. Брат Стейси восхищенно присвистнул, но Клэр лишь молча подняла птаху. Такая легкая, почти невесомая. Остекленевшие глазки, на клювике темнеет капля крови. Ни разу в жизни еще Клэр не чувствовала себя так мерзко. Она поклялась больше никогда никого не убивать. Правда, уже вечером с удовольствием ела приготовленный отцом стейк. Но все равно при мысли об убийстве ей становилось мерзко: хоть это и часть повседневной жизни, но лучше о таком не думать.