Спят курганы темные - Максим Дынин

мне исполнилось четырнадцать, я вернулся к отцу. Потом мне довелось повоевать и в Чечне, и в Грузии, но в две тысячи девятом мать позвонила мне и сказала, что очень болеет, что ее новый хахаль ее бросил, а у брата своя жизнь. У меня как раз заканчивался очередной контракт, и я вернулся на Украину, к маме.

Если мне город не нравился уже в девяностых, то теперь он стал намного хуже. Впрочем, мама была в восторге и от пещерного национализма, и тем более украинизации – сама она теперь отказывалась говорить на любом языке, кроме львивской гвары. А в конце прошлого года она, несмотря на возраст и болезни, отправилась на майдан, и мне пришлось ее сопровождать. До сих пор меня воротит от того, что я там увидел – тогда еще не кидались коктейлями Молотова, но всеобщее сумасшествие, прыжки под кричалки «хто не скаче, той москаль», выступления Тягнибока, Кличко, Яценюка и иже с ними… Я сказал маме, что уезжаю – она прокляла меня напоследок, сказав, что я кацап, и чтобы я убирался с Украины к своему батьке, такому же москалю, как и я. А через неделю мне сообщили, что через три дня после нашего разговора она скончалась от инфаркта – ее могли бы спасти, попади она вовремя в больницу, да кому это было нужно на майдане…

После похорон – на которые мой братец даже не приехал – я действительно собрался возвращаться в Россию, но, когда начались события в Крыму, отправился туда и вступил в ополчение. А в апреле я перебрался на Донбасс, в Славянск. И с тех пор воюю с переменным успехом – в основном, увы, в отступлении. Славянск, Краматорск, Авдеевка, а теперь и Саур-Могила… Когда же мы наконец-то начнем, как пел Высоцкий, «отбирать наши пяди и крохи»?

В наших сегодняшних планах было разведать расположение «навоза» на гребне Донецкого кряжа, а заодно и сделать жизнь наших «друзей» чуть веселее. Для этого нам выдали целых два прибора ночного видения и пару глушителей к винтовке и пистолету. В наших планах было дойти до места, откуда, по словам Миши Левченко, довольно хороший обзор, а дальше действовать по обстоятельствам. Ушли мы около шести тридцати, рассчитывая попасть в это место около семи пятнадцати – закат ожидался около восьми, а сумерки должны были продлиться примерно до восьми сорока – как раз достаточно времени, чтобы «пошуметь» и вернуться обратно. Или, как предложил Семен, заночевать где-нибудь в тамошних лесопосадках и устроить им веселую жизнь перед рассветом.

Но, как говорится, «человек предполагает, а Бог располагает». Таныш – ну у него и зрение! – первым заметил две группы диверсантов, пробиравшихся в направлении Первомайского. Одна из них свернула к небольшому хутору, находившемуся между Первомайским и Саур-Могилой, другая же пошла дальше, к поселку. Мы срочно доложили об этом в штаб, а сами направились к хутору.

Где-то в полукилометре от него Кашуб разглядел светлое пятно в лесу. Оно оказалось мальчиком и девочкой лет, наверное, четырнадцати, сидевшими в чаще и дрожащими, как цуцики – и не только потому, что они были весьма легко одеты. Увидев нас, они оцепенели и даже не попытались убежать, лишь прижались сильнее друг к другу.

– Ополченцы мы, – сказал я им спокойно, стараясь не напугать. – Не бойтесь.

– Дядя ополченец, – слабым голосом сказала девочка. – Там… на хуторе… пришли эти…

– Добробаты, – поправил ее мальчик. – Может, «азовцы».

– Там кричали и… стреляли, – продолжила девочка и зарыдала.

Мальчик договорил за нее:

– В одном доме – Викина семья, в другом – моя старшая сестра. Я-то сам из Мариуполя, бежал сюда.

– А вы-то как сами спаслись?

– Там третий… дом… пустой был. Мы и пошли туда… целоваться. А когда услышали, натянули, что могли, и через окно спальни… я Вику подсадил еще. Успели. Вика… тропы знает. Хотели за помощью, а потом…

– Помощь пришла. Вика, покажешь нам дорогу?

То, что произошло на хуторе, было прямо как картина Репина «Не ждали». Таныш снял часового из винтовки с глушителем, и в оба дома мы ворвались, как мстители из голливудских фильмов. Вот только это было ни разу не смешно – и, к счастью, мы спасли почти всех. Почти всех – дедушку и бабушку эти нелюди расстреляли в самом начале «веселья», а женщины и даже дети… если на них и была одежда, то лохмотья – те забавлялись поначалу тем, что срывали ее со своих жертв. К счастью, до изнасилований дело не дошло.

Я заранее приказал поубивать всех, кроме старшего и еще одного, который сразу же поднял руки, запричитал, что сдается, и, судя по запаху, наложил в штаны. Но личность их командира оказалась для меня сюрпризом – это был не кто иной, как мой младший братец. В последний раз я его видел во Львове – приехал выпрашивать денег на «курс менеджмента в Прибалтике». Тогда я не знал, что это за «курсы менеджмента», и дал ему даже больше, чем он просил – все-таки родная кровь. Так что боевиком он стал на мои деньги, как мне ни горько в этом признаваться…

Ну что ж, подумал я, может, не зря мой позывной – Остап, а его зовут Андрий (он уже давно не отзывался на Андрея, хотя именно так он записан в свидетельстве о рождении, выданном в Петропавловске-Камчатском). Я его, конечно, не породил, но после того, что здесь увидел, я бы его и убил, если бы не было важно передать его нашим. И я, приставив ствол пистолета к его спине, спросил:

– Ну что, брате, помогли тебе твои ляхи с пиндосами?

И залепил его поганый рот – его ответ меня ну уж совсем не интересовал.

Мы ушли практически сразу после – мне не давала покоя та, другая группа, направлявшаяся к Первомайскому. А когда мы выходили, ко мне подошел Таныш:

– Командир… часовой был не один. Второй ушел в лес до нашего прихода.

Ночь с 7 на 8 августа 2014 года. Первомайское у Снежного.

Майор СБУ Кононов Леонид Андреевич

– Ну что, кацап, сдрейфил?

Это Фрэнк – или как там его на самом деле – прошептал на чистом русском языке, когда мы увидели Первомайское. Меня взяли, подумал я, в первую очередь в качестве проводника – ведь кто из них хорошо знал эти места и сумел бы провести их так, чтобы мы незаметно обошли все секреты? А еще у меня возникло впечатление, что Фрэнк не очень-то мне доверяет и