Спят курганы темные - Максим Дынин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, Паша, – вздохнул мой приятель. – Час от часу не легче. Но ничего, что-нибудь придумаем. Мы ведь и не из таких переплетов с тобой выбирались. Выберемся и из этого…
7 августа 2014 года. Донецк, больница № 15.
Анджела Нур Кассим, стюардесса
Когда я проснулась, увидела сквозь матерчатые шторы, что солнце уже было довольно-таки высоко. Я сообразила, что проспала вечер, ночь и утро, но чувствовала себя уже намного лучше.
Рядом с кроватью на старинной тумбочке я увидела самый обыкновенный колокольчик. Я с трудом дотянулась до него и позвонила. Через минуту вошла белая медсестра, всплеснула руками, улыбнулась мне и выбежала, а через минуту вернулась, чтобы померить мне температуру и измерить давление. Я попросила:
– Доктор.
Та что-то сказала и вновь вышла – но лишь затем, чтобы принести мне завтрак. Я с вымученной улыбкой покачала головой, а женщина сказала что-то по-матерински недовольным тоном. Я сообразила – мол, ешь – и потянулась за ложкой, решив, что немного овсянки мне не помешает.
А минут через пять пришла та самая евроазиатка и сказала что-то медсестре. Та кивнула и вышла, а врач еще раз осмотрела меня, задала мне пару вопросов и наконец-то сказала:
– Ну что ж, вы идете на поправку. Конечно, до полного выздоровления еще пройдет какое-то время, но вы молоды, и все до свадьбы заживет.
– А я… не собираюсь замуж.
– Так у нас говорят – это означает всего лишь, что ваше здоровье рано или поздно полностью восстановится. Меня, кстати, зовут доктор Марина Балдан, я ваш лечащий врач.
– Что со мной?
– К счастью, ничего страшного. Сотрясение мозга, а, кроме него, если отбросить в сторону врачебный жаргон, разнообразные ушибы. Внутренние органы, к счастью, серьезно не повреждены. Женщина, которая вас нашла, рассказывала, что вы, судя по всему, упали с высокого дерева, но ветки смягчили ваш полет. Иначе было бы все намного хуже. Вот только… вы были весьма странно одеты – похоже на национальную одежду, с бейджиком, где написано было лишь «Анджела».
– Так меня зовут. Анджела Нур Кассим. А работаю я стюардессой в «Малайзийских авиалиниях», как я вам уже рассказала. Одета же я была в баджу кебайя – так называется наша национальная одежда, и ее носят стюардессы компании.
– Вот только как вы оказались на Саур-Могиле? – Увидев на моем лице непонимание, она пояснила: – Так называется холм, на котором вас обнаружили.
– Не знаю… Если честно, я летела на рейсе MH17, направлявшемся в Куала-Лумпур из Амстердама, когда случилось… это.
И я, собравшись с духом, рассказала своей собеседнице все, что помнила.
– Понятно… Вот только, опять же, рухнул самолет семнадцатого июля, а нашли вас пятого августа.
– Вы мне не верите? – я готова была разрыдаться, ведь это было чистой правдой. И вчера врач сделала вид, что мне поверила.
– Как раз я вам верю, – кивнула Марина. – В последнее время в тех краях произошло много… непонятного. И кое-что из этого я видела сама.
– Надо бы сообщить моей маме, что я выжила. Вы не знаете, где мой телефон? – Я неожиданно вспомнила, что мой-то телефон сломан, а на втором нет ни одного моего контакта, да и не мой он.
– Узнаю и расскажу вам. Но можете позвонить и по моему, – и она протянула мне старомодный, но вполне функциональный мобильник.
– Я вам заплачу!
– Потом разберемся. Главное, чтобы ваша семья не беспокоилась. – И она протянула мне телефон. Но ответил мне незнакомый женский голос.
– Анджела Нур Кассим? Не звоните сюда больше, мошенница, моя племянница погибла три недели назад. Такие, как вы, довели мою невестку до больницы.
И повесила трубку. Я попробовала позвонить еще два-три раза, но никто не отвечал. Я разрыдалась, и Марина обняла меня.
– Ну что вы, что вы?
– Какая-то незнакомка – судя по всему, папина старшая сестра, я ее никогда не видела, она не одобряла того, что папа женился на маме. Она ответила, обозвала мошенницей. Мол, я погибла, а мама из-за таких, как я, в больнице.
– Никто не поверит, что вы спаслись, – покачала та головой. – Впрочем… с тех пор в мире все только и говорят о гибели самолета. И обвиняют в этом кто донецких, а некоторые и Россию, против которой ввели за это множество санкций.
– Давайте я расскажу кому-нибудь о том, что сама помню…
– Если репортерам, то вам не поверят – тем более они не хотят слышать ничего, что может хоть как-нибудь повредить репутации Украины. Впрочем… если хотите, можете рассказать об этом… профессионалам.
– Спецслужбам?
– Именно так. Но только если хотите. Если нет, я никому о вас не расскажу. Хотя ваше удостоверение, полагаю, успели рассмотреть. Но я могу запретить подобные визиты к вам, я же врач.
– Нет, я хочу поделиться тем, что видела сама. Если не журналисты, то пусть хоть кто-нибудь узнает правду. Если мне, конечно, поверят…
Вечер 7 августа 2014 года. Первомайское у Снежного.
Подполковник Ефремов Павел Федорович, а ныне майор армии ДНР Мельников Павел Сергеевич, позывной «Каскадер»
– Не, я туда не полезу! – поляк, увидев поданный к дверям моего штаба «пепелац», уперся всеми четырьмя конечностями, как кошак, которого принесли к ветеринару для последующей кастрации.
– А куда вы денетесь-то? – довольно грубо ответил ему Шурик Жарков, с любопытством наблюдавший за сценой погрузки наших пленников в изрядно потрепанную полугрузовую «Газель» с надписью «господарськi товари»[46] на тенте. – Если надо, я вас в ассенизаторной бочке повезу.
– Но оттуда так пахнет! – никак не мог успокоиться пан Моравецкий, зажимая нос. Действительно, из кузова «Газели» отчетливо пованивало какими-то удобрениями, краской и прочими товарами, запах которых мало был похож на парфюмерию.
– От покойника пахнет еще хуже, – философски заметил Шурик. Он, кряхтя, потянулся и непроизвольно потер правое плечо.
Я вспомнил, что во время наших похождений в Афгане его зацепила душманская пуля, после чего он пару месяцев провалялся в госпитале. Видимо, старые раны все же давали себя знать.
– А при чем тут покойник?! – взвился поляк. – Вы хотите сказать…
– Что хочу, то и скажу, – перебил его Жарков. – Просто у нас нет выхода. Если возникнет опасность вашего захвата противником, то придется вас ликвидировать. Таковы правила игры, – Шурик картинно развел руками.
При его словах Моравецкий побледнел и чуть было не шлепнулся в обморок. А Михайлюта часточасто задышал, как марафонец в конце дистанции.
– Все, душеспасительная беседа закончена, пан Гжегож, – подвел итог
