Лунный свет - Дженн Беннетт

деле совсем не свидание, и поэтому переживала. В итоге те несколько часов, что оставались у меня перед тем, как сесть следующим вечером на паром и встретиться с Дэниэлом, мое тело медленно заполоняла паника. Оставалось лишь надеяться, что тетя Мона знает, что делает.

Я критически оглядывала свое отражение в огромном зеркале, стоя в подсобке бутика по продаже винтажной одежды, многим предметам которой место было на помойке, расположившегося чуть дальше на той же улице, где стоял ее кинотеатр. Полки в нем были датированы периодами с 1920-х по 1990-е годы. Присев передо мной на корточки, тетя Мона мерила длину моего подола, в то время как дедушка Хьюго отдыхал на скамейке на улице, болтая со знакомой пожилой парой, которую он остановил, увидев, что они идут мимо.

– Отлично, – выдала вердикт Мона.

Я повернула голову и искоса глянула на бумажную бирку, приколотую сзади к лифу:

– Могло быть и лучше. Это же баснословно дорого.

– Если вещь выглядит так обалденно, ей вообще цены нет! – сказала она, встала и залюбовалась мной из-под веера накладных ресниц, сделанных из крохотных птичьих перышек.

Сегодня парик на ее голове живописал серебристое каре.

– К тому же это мой пунктик. Ты же знаешь, я всегда найду деньги на новую одежду.

В большинстве случаев именно она покупала мне шмотки с тех пор, когда я только-только научилась ходить. Я разгладила рукой ткань легкого повседневного платья 1950-х годов, с узким пояском и плиссированной юбочкой, которое, по выражению тети Моны, выглядело «в точности в духе Нэнси Дрю». К тому же никакой другой одежки пурпурного цвета – на самом деле розово-лилового, но тоже сойдет, какими соображениями ни руководствовался бы Дэниэл, – на меня в магазине не было.

– Будь у нас в запасе неделя, а еще лучше две, я могла бы соорудить тебе что-нибудь поистине сказочное, – сказала она.

Скорее всего, в сплошных блестках и с сумасшедшими аксессуарами.

– Мне платьице нравится, – сказала я. – Нет, честно.

– Это же здорово, – ответила она, похлопав самыми кончиками пальцев. – Немного радости мне сегодня не повредит.

Я внимательнее вгляделась в ее лицо:

– Почему это? Насколько я понимаю, с Леоном Снодграссом ты больше не виделась, так? Мне казалось, завтра ты собираешься прокатиться на этой его идиотской яхте.

– Да, собираюсь. Но только поговорить.

– О чем?

Она отвела в сторону взгляд:

– Да так, ни о чем. Поболтать о том, как каждый из нас жил после расставания, не более того.

– Что-то я тебе не верю… Ты, случайно, не знаешь почему?

Возможно, причиной тому была крохотная складка, от волнения прорезавшая ее лоб. Возможно, я просто не верила Снодграссу. Но при этом понимала главное – Леон собирался обольстить ее, а потом увезти в Техас… или где он там сейчас обретался. Я всегда втайне опасалась, что в один прекрасный день тетя Мона уедет с этого острова, а теперь, работая в городе и готовясь вскорости принимать решения, как и подобает взрослому человеку, боялась этого вдвойне.

Потому как не знала, смогу ли это пережить.

– Может, ты мне что-то недоговариваешь? – спросила я.

– О-хо-хо… – жалобно застонала она, склонила набок голову и опустила опушенные перьями ресницы. – Берди, ты даже хуже моей мамы.

– Ты же с ней не разговариваешь.

– Нет, mi corazon, это она со мной не разговаривает, а это совсем другое дело.

– У меня такое ощущение, что ты от меня что-то скрываешь, – произнесла я. – Это идет вразрез с нашим священным обетом всегда быть искренними друг с дружкой. – С этими словами я подняла три пальца. – Так гласит вторая часть клятвы Бесстрашной Дамы.

– Клянусь честью, – начала Мона, взяла мою руку, погладила ее и вздохнула: – Порой, когда ты мне что-то говоришь, твое лицо принимает такой же вид, каку моей мамы… также, как у нее, звучат твои слова… и от этого я чувствую себя на седьмом небе от счастья. Помнишь, когда я продала свою первую картину и мы с тобой, дабы отметить это событие, закатились в тот фантастический ресторан морской кухни? Ты еще тогда умыкнула целую банку «Нутеллы». Так вот все это было у тебя на лице.

– Потом ты несколько недель обзывала «подлизой». Как и миссис Пэтти.

– Твоя мама так спокойно добивалась от тебя правды: «Берди… в моей душе все больше крепнет чувство, что ты уже успела испортить себе обед…» – произнесла Мона, очень даже прилично пародируя маму.

Я улыбнулась, вспомнив, как стояла посреди кухни, понимая, что у меня проблемы.

– Если честно, мне было невдомек, откуда вы, подруги, об этом узнали. Ведь эту банку я спрятала среди хлама надежнее надежного. И между прочим, даже сейчас, стоит мне услышать слова «лесной орех», как к горлу тут же подкатывает тошнота.

Мона засмеялась глубоким, хрипловатым смехом, дернула лиф моего платья и оглядела меня с ног до головы:

– Если честно, то у меня тоже. Я даже не думала, что такая маленькая девочка может столько блевать. В тот момент ты представляла собой курсы для родителей в самом натуральном виде. За сведения, которые я узнала, когда жила с тобой и мамой, меня полагалось бы наградить какой-нибудь медалью.

– Эй, – сказала я и прищурила глаза, – а тебе не кажется, что ты пудришь мне мозги историями из прошлого. Что с тобой? Я начинаю не на шутку волноваться, а стоит мне распереживаться, как происходящее раздувается до невероятных пропорций. В моем воображении тебе уже осталось жить три дня и сегодня вечером ты вместе с Леоном улетаешь в Джакарту, даже со мной не попрощавшись.

Она фыркнула и тихо хихикнула:

– Если бы мне оставалось жить три дня, то я точно не провела бы их на борту самолета с Леоном. Не волнуйся. Это совсем не то, что ты думаешь, – трагическим голосом добавила она. – Знаешь, о трех последних днях земного существования речь, конечно, не идет, но мне не нужно, чтобы наши островные кумушки, обожающие сплетничать и совать нос в чужие дела, слушали истории из моей личной жизни.

С этими словами она показала на парочку пожилых покупательниц, которые наверняка ловили каждое наше слово и теперь, осознав, что их поймали на горячем, тут же бросились врассыпную.

Затем Мона понизила голос и сказала:

– Обещаю, скоро мы с тобой устроим девичник и обо всем поговорим, договорились?

– Но…

– Перестань. Переживать.

Возможно, с моей стороны это была глупость. В голову пришла мысль, что я, возможно, проецировала на нее собственный стресс и страхи, чрезмерно утрируя ситуацию. А может, просто была прожженной эгоисткой и хотела, чтобы весь свой искристый, дивный свет она изливала на меня, и только на меня, но никак не на Леона Снодграсса.

– Ладно, – со вздохом ответила я.

– Так-то лучше. А теперь поговорим о делах более животрепещущих… В котором часу с тобой встречается наш Дэниэл?

– Никакой он не «наш».

– Ну хорошо, пусть пока