Рискованный маскарад, или Все его маски (СИ) - Диана Крымская

Какой взгляд она на него кинула, когда Рокуэлл разоблачил его!.. Подлый предатель — вот кем Саймон стал для Евы, и это было неожиданно больно. Сознание собственной вины легло на плечи, придавливая к земле, словно свинцовым грузом.

Но он справился с собой, сбросил этот гнет и отправился на поиски Евы. Он должен объясниться с ней, обязан убедить в своей искренности!

Он нашел ее в библиотеке — она лежала на диване лицом вниз, бесчувственная, будто мертвая. Но, когда он коснулся ее плеча, мгновенно выпрямилась и взглянула на него своими огромными на бледном лице глазами.

Какое-то мгновение они смотрели друг на друга. Он почувствовал, как нервная дрожь пробежала по его спине. Что сейчас будет?.. И вдруг слабая, но отчетливая улыбка появилась на ее губах.

— Спасибо тебе, Джеймс! — прошептала она.

Он даже отступил, потрясенный. Она вновь, как было уже не раз, изумила его тем, насколько ее поведение отличалось от общепринятого.

Как же так? Она не устраивает истерику? Не дает ему пощечину? Не отворачивается, окатив его холодным презрением?.. Нет! Она благодарит его! За что?..

— Ты удивлен, правда? — продолжала она тихим и неестественно спокойным голосом. — О, у меня есть причины быть тебе благодарной, Джеймс! Если б я не встретила тебя, я бы никогда не узнала, что такое любовь. Да, она причинила мне сегодня боль. Но сколько счастья я узнала до этого, когда ты признавался мне в своем чувстве, целовал меня, обнимал… Я признаю, что полюбила тебя, как бы ты к этому ни отнесся. Люблю, люблю тебя!

Тут она гордо выпрямилась, грудь ее высоко вздымалась, глаза загорелись необычным огнем.

— Пусть это против всех светских правил, пусть это безрассудно! Пусть меня посчитают сумасшедшей, пусть все отвернутся от меня как от распутной женщины! То, что ты женат, и что я обручена, ничего не значит. Любовь выше этого. Выше условностей. Выше законов. Выше даже обетов, данных перед Богом!

Саймон слушал ее изумленно — и восторженно. Ибо перед ним была не та девочка, которую он вынудил чуть ли не силой стать его женой. Перед ним была взрослая женщина, женщина любящая и гордящаяся своим чувством.

— Ева! — наконец, выдохнул он. — Я люблю тебя! Да, я женат… Это правда. Но я люблю тебя, и только тебя! Ты права: мы не властны над своими сердцами. Когда к нам приходит любовь, — мы все забываем. Честь, долг, вера — все это становится не важно, когда на нас обрушивается страсть. — Он стремительно шагнул к ней, взял за руки, — какие же они у нее холодные! — Если ты любишь — ничто больше не существует для тебя, только любимый человек!

— Да… Ты прав… — прошептала она. Он возликовал. Он поднял ее ручки и поцеловал ее пальчики — один за другим.

— Забудь о том, что сказал Рокуэлл. Забудь про мою жену. Для меня есть только ты. Ты веришь мне?

— Верю.

— Почему ты избегала меня? — Этот вопрос он давно хотел задать ей. — Что случилось?

— Ничего.

— Ева! Я же сказал, что люблю тебя. Я знаю, что это тебе небезразлично. И разве ты не видишь — судьба сводит нас, даже против нашей воли.

— Судьба… — задумчиво ответила девушка. — Она не всегда справедлива и не всегда надо полагаться только на нее, Джеймс. Ты многого не знаешь…

— Я знаю все! — воскликнул он и, когда она подняла на него недоумевающий взор, быстро поправился: — Я знаю, что мы любим друг друга. Это — главное.

— Нет, нет.

— Да, Ева! Я готов защищать тебя ото всех и от всего. Только позволь мне увести тебя из этого дома. Здесь ты несчастна, я вижу это! И ты ненавидишь герцога!

— Здесь дом моего отца. А Рокуэлл — мой жених, — тихо промолвила она.

«А я — твой муж!» — чуть не крикнул Саймон. Но вовремя сдержался. Нет, еще рано…

— На днях ты разговаривала со священником. О чем? — спросил он.

— О, Джеймс… Если б я могла открыть тебе всё… Одно мое утешение — молитва, но и в ней не всегда мне удается найти то, что я ищу, — тихо проговорила Ева. — Если б ты знал, как я страдаю…

«И по моей вине тоже, — с горечью признался себе Саймон. — Но я сумею все исправить, Ева! Тебе я не хочу горя, клянусь всеми святыми! Только твоему злодею-отцу!»

— Ева, доверься мне. Я люблю тебя. Ты любишь меня. Скажи мне все. Вместе мы придумаем выход.

— Нет, Джеймс… — Она отступила, качая головой. — Прости. Мы не должны больше видеться. Через несколько дней праздник закончится, гости разъедутся, и ты тоже покинешь замок и вернешься… к своей жене. Не говори мне о ней. Я верю, что ты не любишь ее. Но я хочу думать о тебе как о благородном человеке, а благородный человек не будет рассказывать дурное даже о плохой жене. Джеймс, то, что я сказала, — правда. Я люблю тебя больше жизни! Но забудь меня. Я тоже постараюсь… — Она глубоко вздохнула и прикусила губы. — …Постараюсь забыть тебя. Прощай!

Она отвернулась и выбежала из библиотеки. Саймон не преследовал ее.

Ему были понятны ее страхи, сомнения, ее горе. Непонятны были только собственные чувства, каких он никогда не испытывал прежде: когда она убегала, его сердце стремилось за ней, обливаясь кровью.

ГЛАВА 13

49.

После обеда Ева уединилась в комнате, которая называлась музыкальной гостиной, и провела там несколько часов, играя своих любимых Моцарта и Гайдна.

Звуки музыки всегда успокаивали и утешали ее, но сегодня пальцы механически бегали по клавишам, а мысли были далеко. Вернее, не далеко — ибо Джеймс все еще был в замке отца; но этому недолго продолжаться. Он уедет, вернется к своей жене, и забудет Еву, как забывал не один влюбленный мужчина не одну женщину в этом, увы, несправедливом мире.

Ева сказала Джеймсу неправду: ей очень хотелось знать, какая у него жена. Очень красивая? А каков у нее характер? Почему-то ей представлялась женщина, похожая на мать. Леди Корби в молодости блистала красотой, которой и пленился, наверное, отец. Но они полностью не подходили друг другу. Мать была холодной, черствой, ее единственными интересами были новости света, она любила роскошь и светские развлечения. А отцу все это было, как и Еве, чуждо и неинтересно.

Если жена Джеймса такова — Ева не может осуждать его за то, что он увлекся другой девушкой.

— Почта, мисс Корби. — Горничная внесла в комнату серебряный поднос.

Ева кивнула, глядя в ноты.

Горничная положила поднос