Арктический экзамен - Н. Денисов

Пронзительный телефонный звонок вновь будит Борисова. Пока начальник шлепает босыми ногами до аппарата, звонить перестают. Тотчас ощутил он непривычную для судна тишину, в которую пробился рокот запускаемого в дизельной двигателя. А за иллюминатором — оседающая белая муть, тяжело давит на плечи подволок каюты. Он пугается этой тишины, но тут опять трещит телефон. Начальник поднимает трубку, но в этот момент покашлял динамик принудительной сигнализации и голосом Мещерякова проговорил:

— Вниманию членов экипажа! Сегодня День Военно — Морского Флота и кок предлагает всем прийти в кают — компанию на завтрак в тельняшках. Повторяю…

Бодро, по-пионерски декламирует Мещеряков. В динамике щелчки, шорохи, треск, чей-то голос — похожий на Вовин — говорит отрывисто: «Подключай».

В каюты медленно наплывает музыка.

Полосатая, в тельняшках, команда напоминает пиратское воинство. Да еще бодрится с пневматическим наганом Вова Крант: пух — пух!

— Откуда оружие?

— Где взял?

— Военная тайна.

— Темнила! — косится на него Вася.

Принесли фотоаппарат. Изображая свирепые сценки с наганом, спасательным кругом и биноклем, увековечиваются на память. Даешь День Военно — Морского Флота!

— Хенде хох! — наставляет наган Крант.

Бузенков щелкает камерой.

Поднялся на палубу Борисов с женой. В отпуске Лилия Марковна. Плывет на Полярный круг, до Салехарда…

— С праздником! Как отдыхалось? — учтиво кивает Иван.

Супруга начальника тоже дарит всем улыбку радости:

— Дом отдыха у вас, ребята…

— Открой нам кухню, — просит начальник. И Виктор провожает их на камбуз.

«О — о! Лилия Марковна собралась выпекать пирожки. На обед отменяется суп, на ужин поднадоевшая тушенка. Да здравствуют пирожки! — думает кок. — Мои камбузные акции падают!» Он показывает, где что лежит в кладовой, начальник суховато кивает, суетится, торопливо отпускает кока на волю. Тот еще пытается присутствовать, мол, тоже хочу «проникнуться таинством стряпни» — может, пригодится, но Борисов хмурится: как-нибудь сами! Ну что ж, сами так сами! Должен же быть у него выходной, беззаботно пошляться но палубам в честь праздника, поглазеть на берега или запереться в личной каюте с книжкой.

За три недели каюта стала родным уголком. Жизненное пространство — пять квадратных метров: стол да стул, шкафчик для одежды, раковина умывальника и узкое ложе с брезентовыми ремнями, которыми надо привязываться в случае сильной качки.

Он вспоминает, как читал накануне плавания книжки о море, как воображение рисовало поединки со стихией, из которых надо выходить победителем — проламываться сквозь ледовые поля, дышать ветрами полюса и конечно же любоваться красотами полярных сияний, без которых не обойдется ни один рассказ «о героических днях».

Все пока проще. Пока?

Блестит успокоенная река. По глади ее, обгоняя, пролетают моторные лодки, в крутом вираже ложатся к берегу, где большой поселок, народ на пристани и косматые северные псы, рассевшись рядком на песке, провожают белый туристический теплоход, дающий отвальный гудок.

Особой натуры эти северные псы: с добрыми, все понимающими глазами. На воле добывают себе харч — пропитание. И потомство свое натаскивают в том же духе бродяжничества и добродушия к миру. В дни мартовских свадеб псы становятся злей, в иную же пору, особенно зимой в холода, скучась и по-братски делясь теплом, спят прямо на снегу, на дощатых тротуарах или там, где есть теплотрассы, на чугунных крышках колодезных люков, дышащих живым парком.

Но страсть — любят встречать пристающие пароходы. Бегут, задрав хвосты, к берегу в надежде на дармовую добычу — милосердные камбузные повара бросают на песок остатки пищи.

«Северянка» идет мимо поселка в нескольких сотнях метров от пристани. Виктору жаль: пройдут, не пристанут, не перебросятся словцом с народом — чем-то и они, люди с Большой земли, для них интересны! Но станция сходится с белым теплоходом, где цветасто на палубах от сарафанов и рубашек, где на верхней, прогулочной, еще отваживаются загорать. Оттуда наводят театральные бинокли, а то и просто машут, шутливо приглашают: давайте, мол, к нам!

— Я не прочь вон с той бы позагорать вместе! — вздыхает Вася Милован, наводя на теплоход бинокль.

— Да, уж ты бы, конечно, — отзывается Глушаков. — Тебя и пирожками не корми…

По ночам Виктор долго не уходит в каюту. Какая здесь ширь воды! И ночь волглая, с отблесками малиново — багряной зари, скользящей по горизонту с запада, где опустилось солнце, па север, а затем уже ближе к утру заря вдруг, замешкавшись на одном месте, посвежев, наливается молочной спелостью, обещая рассвет.

Так идет станция еще один день и еще одну ночь, рано с вечера заглушив дизель, оставив зажженными лишь отличительные огни. Парни собираются в рубке, на всех накатывает зуд воспоминаний, у каждого «были в жизни моменты». Но, устав от разговоров и курева, Виктор идет опять на палубы, где под утро меньше бьет мошка, приметней очертания встречных судов — самоходка ли, танкерок или крепыш — буксировщик, тянущий связку глубоко сидящих в воде барж — площадок с трубами для северных газопроводов, или деревянный плашкоут, задремавший на якоре у рыбацкого песка.

Думается о безграничности движения и огромности мира, в котором он живет двадцать восьмое лето. Походил и поездил по этой земле, а вот опять новый интерес, новая дорога, и он чувствует себя совсем юным, готовым удивляться и ждать счастья. Так было когда-то в таежной деревеньке Нефедовке, куда негаданно занесла его после школы судьба, где вместе с суровым и добрым народом из рыбацкой бригады пробивался нехожеными сугробами к таежным озерам. Да, вряд ли он встретит тех людей, слишком разные развели 'их дороги. И его, Виктора, прошли по годам армейской службы, по улочкам родного села и проспектам большого города Москвы, других городов и весей… Но опять перед ним просторный путь и свежая влюбленность в неизведанное, от которой, как прежде, сладко сосет сердце.

…Плывут по протокам Оби. Исчезли встречные суда, берега сузились, будто вошла станция в горлышко воронки, боясь задеть бортами прибрежные тальники и коряги давно поверженных деревьев. Теперь буксировщик подтянул «Северянку» совсем близко к корме и сцепка движется хоть и осторожно, но ходко и сокращает расстояние час за часом.

В отблесках белой ночи с левого борта видны вершины Полярного Урала — в сверкающих снежных шапках. И Виктор идет к вахтенному Пятнице поделиться новостью.

— Урал на горизонте!

— Вижу, что Урал. Скоро прибудем в Салехард… Принеси ведро картошки, почищу к завтраку.

Виктор приносит ведро картошки и ставит посредине рубки.

— Слышь, — кашлянул Иван, — приказано сделать у тебя ревизию продуктов.

«— Это еще зачем?

— А ты не понимаешь?

— Так — так. То-то я гляжу, в последние дни начальник козырным тузом на меня стал посматривать. Ты будешь делать?

— На пару… С кем бы думал?

— С библиотекарем?

— Зараза, — вместо ответа выругался Пятница.

Виктор взял бинокль и долго не мог поймать в окуляры белую шапку примеченной далекой вершины.

Город возник на горизонте неожиданно — еще в огнях и редеющем утреннем свете. Вахтенный поднял команду чуть ли не по тревоге, поскольку буксировщик, минуя причалы, тянул плавстанцию мимо города.

— Какой-то обходной маневр делает! — предположил Бузенков.

— Ага! Вломит сейчас до Нового Порта — и пропали наши сухари — бублики, — мрачно откликнулся Вася.

— Какие бублики, понимаешь? — растерянно спросил Борисов.

— Командировочные деньжата! Да что командировочные, аванс уж пора прислать? Или у Мещерякова будем занимать? Леня, займи рублевку…

— Да куда он прет? — не выдержал и Пятница.

Жена начальника с дорожной сумкой, суматошно уложенной, испуганно поглядывала на мужа. Наконец и она не устояла, тронула за плечо Пятницу, который монолитно возвышался над всеми и каменным взором смотрел на маячащий впереди буксировщик: тот вроде и не думал стопорить ход.

— На буксировщике! Слышите нас? — включил Иван мегафон громкой связи, и над рубкой зарокотало. — У вас что, глазы повылазили? Объясните, куда ведете? На буксировщике… А ну-ка посигнальте по-нашему!

Тут уж Вася Милован с готовностью, злой решимостью выскочил на палубу, замолотил над головой кулаками. К Васе присоединился и Вова Крант. Сцена эта выглядела бы забавной и смешной, если б была не столь отчаянной. Наконец на буксировщике заметили конвульсии Вовы, а скорей всего, подействовали Васины кулаки. На крыло мостика вышел с мегафоном капитан.

— Ну, что они? — навалились тут все на Васю, когда он вернулся в рубку.

— Остановимся возле какого-то мыса…