i 1cdedbafc07995a6 - Admin

   Подгоняемый неясным ужасом, Арт вдавливает педаль газа в пол. "Хаммер" мчится по просеке на Таганрогской, подпрыгивая на кочках.

   -- А еще я кое-что слышу, -- продолжает Женя. -- Вы тоже скоро услышите.

   Арт немного опускает стекла, мы все прислушиваемся.

   Сначала ничего, кроме звука мотора и шуршания шин по асфальту. Потом...

   -- Вот оно! -- вскрикивает Арт. -- Гудит!

   Да. Больше всего это напоминает гудение пчелиного улья -- огромного, циклопического улья. Нечто похоже мы уже слышали -- в первую ночь эпидемии, когда весь город стоял на ушах. Но тогда звуки были немного иные, с примесью чего-то привычного, обыденного. С примесью...

   ...людских голосов. Живых голосов. Люди кричали, визжали, молили о помощи. Но они были, эти самые люди. То была песнь толпы. Умирающей -- может быть. Агонизирующей -- может быть. И все же в голосе той толпы чувствовалась жизнь.

   Гул, который доносится до нас откуда-то спереди, лишен этих звонких ноток. Это мертвый однообразный поток, без каких-либо вкраплений. Как будто флотилия Боингов одновременно прогревает турбины.

   -- Что это? -- спрашивает Виталик.

   Мы все по привычке ждем ответа от Жени, но у того его нет. Он только пожимает плечами.

   -- Прибавь, -- обращаюсь к Арту и неожиданно срываюсь на крик: -- Прибавь! Прибавь! Прибавь!

   13:20

   Мы так спешим, что едва не проезжаем дом Евы. Забитые досками окна в последнюю секунду замечает Женя. Кричит остановиться, и Арт дает по тормозам. Барабанит антиблокировочная система, "Хаммер" замирает посреди дороги.

   Гул нарастает. Теперь его можно слышать, не напрягая слух. Мало-помалу однородное гудение обретает форму, разбивается на отдельные звуки: шипение проколотой шины, шкворчание жарящийся на сковородке картошки, дробный голос отбойного молотка. Десятков отбойных молотков. Сотен сковородок. Тысяч шин.

   Неожиданно в ужасающей какофонии появляется, точно луч света в темном царстве, живой звук. Это визг -- пронзительный женский визг. И звучит он далеко от эпицентра инородного гудения, но близко к нам. Из Евиного дома.

   -- Это они! -- Женя хватается за дверную ручку.

   -- Погоди, -- говорю я. -- Подготовимся.

   -- У них проблемы!

   Ну, разумеется, у них проблемы. Разве может быть иначе.

   -- И их проблем станут нашими, если не вооружимся. Так, я с Женей в дом. Витос, ты с нами. Арт, Михась, оставайтесь в машине. Если что, прикроете отступление.

   В лихорадочной спешке достаем ружья, распределяем патроны, пристегиваем ножи.

   Крик повторяется. На сей раз ему аккомпанирует второй. Из дома доносится какой-то грохот, словно кто-то пытается вышибить дверь.

   -- Там "прокаженные"! -- Женя, не в силах больше ждать, открывает дверь.

   Ну, разумеется, там "прокаженные"! Разве может быть иначе!

   13:33

   Я выхожу на улицу, и в лицо сразу бьет порыв сырого ветра. Вместе с ним ноздри наполняются неприятным резким запахом -- нечто среднее между муравьиной кислотой и алкогольной блевотиной. Значит, Женя не ошибся -- ядовитый циклон не ушел. А, может, пришел новый?

   Думать над этим нет времени. Женя уже во весь опор мчится к дому. Витос за ним -- в одной руке "Ремингтон", в другой топорик.

   Оббегаю машину и бросаюсь вдогонку. Гудение на улице настолько сильное, что я едва слышу собственные шаги. Теперь оно исходит как будто со всех сторон сразу, так что определить его источник совершенно невозможно. А значит, невозможно определить, откуда грозит опасность.

   Ударом ноги Женя распахивает калитку и мы, один за другим, проникаем во двор. Недра дома сотрясаются под ударами чудовищной силы. Внутри визжат теперь безостановочно, лишь меняется тональность. Слов не разобрать, но смысл и так понятен.

   С оружием наперевес, заходим в тамбур. Преодолеваем полутемный коридор и останавливаемся перед дверью в гостиную. За ней отчаянные звуки борьбы, крики, визг. И утробное рычание, которое ни с чем не спутать. Диалект "прокаженных".

   -- На счет три, -- шепчу я. -- Раз. Два. Три!

   13:35

   Рывком распахиваем дверь и высыпаем в гостиную, размахивая ружьями во все стороны. Здесь еще темнее, чем в коридоре -- окна заколочены, свечи не горят. Примотанные к дулам фонарики помогают мало -- световые пятна прыгают по стенам в эпилептическом припадке, лишь ухудшая видимость. Я полностью дезориентирован, от страха подгибаются коленки. Указательный палец невольно соскальзывает на спусковой крючок -- еще секунда, и я начну палить.

   Быстрее всех ситуацию оценивает Женя.

   -- Сюда!

   Мы следуем за ним в дальний конец комнаты. Здесь дверь в спальню, где мы провели позапрошлую ночь. Лучи фонарей высвечивают спины девушек, прильнувших к антресоли, которой они забаррикадировали дверь. Ева и Саша.

   Первой нас замечает Ева. Оборачивается, и свет фонаря выбеливает пухлое лицо, словно висящее отдельно от тела. Девушка жмурится, прикрывает глаза ладонью.

   -- Кто здесь...

   -- Это мы.

   Дверь дрожит под очередным ударом. Звенит стекло в антресоли.

   -- Кто мы?

   -- Ваши неблагодарные гости.

   Лицо Евы вытягивается от изумления, она на секунду застывает в этой позе... потом отворачивается и снова налегает на антресоль. У нее за спиной замечаю подаренное нами ружье.

   -- Помогите, что же вы!

   Саша почти не реагирует на наше присутствие. Девушка в таком шоке, что не удивилась бы даже появлению Ивела Книвела в своей звездно-полосатой куртке верхом на байке.

   -- Отойдите! -- кричит Женя, вскидывая дробовик. -- Сейчас мы их расстреляем через дверь.

   -- Нет! Нет! -- рыдает Саша. -- Не стреляйте!

   -- Да отойди ты! -- рычит Витос.

   -- Нет, нельзя стрелять! -- срываясь на визг, объясняет Ева. -- Там Лилит...

   13:40

   Дверь содрогается под новыми ударами, антресоль ходит ходуном. Мы тратим время впустую.

   -- Нужно уходить, -- говорю Еве. -- Если она там, ее уже не спасти.

   Ева качает головой, по щекам катятся слезы. Она и сама не понимает, зачем держит эту дверь. Если она откроет ее и попытается войти, это будет означать смерть для нее и Саши. Если бросит ее и кинется бежать, это будет означать смерть для Лилит. И только пока она удерживает ее закрытой, Лилит, как кот Шредингера, ни жива, ни мертва.

   Из спальни доносится акустическая версия песни мертвых -- той самой, что бушует во всем инструментале на улице. Я прислушиваюсь -- ни единой живой нотки.

   Потому что Лилит мертва.

   -- Ее больше нет! Ее загр`ызли! -- вопит Витос. -- Сваливаем отсюда!

   -- Уходим, уходим! -- подгоняю я. -- На улице машина.

   Саша с Евой рыдают в голос, мотают головами, отрицая реальность. Время тает.

   Женя подтягивает к двери огромный доисторический диван, кривые ножки царапают дощатый пол. Ну и силища в нем... В одиночку эту дуру не сдвинуть ни мне, ни Витосу.

   -- Отойдите, отойдите!

   Отпихиваем девушек в сторону, и Женя придвигает диван вплотную к антресоли. Такая баррикада даст нам минуту-полторы.

   -- Все, уходим! -- я хватаю Еву за предплечье.

   -- Нет! Нет! -- она пытается высвободиться, но как-то вяло.

   -- Дашка! Дашка-а-а! -- воет Саша.

   -- Сваливаем отсюда! Быстро! Быстро! -- Витос толкает Сашу в спину.

   Я тащу за собой Еву. Наше отступление прикрывает Женя.

   В коридоре обе девушки, наконец, поддаются и идут сами. Дверь в тамбуре открыта. За ней нас встречает душный, пахнущий прогорклой блевотиной воздух. Пересекаем двор и выходим на улицу.

   Кот Шредингера умирает.

   13:52

   Мы выбегаем на дорогу под первые, микроскопические капли дождя. Михась с Артом, точно пара часовых, охраняют машину с двух сторон. Организованно трамбуемся в салон, закрываем двери.

   Шлеп. Шлеп. Шлеп.

   По окнам "Хаммера" растягиваются тонкие дождевые слезы. Темная пленка на стеклах обесцвечивает их, и только через не тонированное лобовое я могу видеть их окрас.

   Они розовые.

   13:55

   Мощный ливень запирает нас в машине, как мышей в клетке. Поток отравленной воды настолько плотный, что мы даже не решаемся включать вентиляцию. Окна моментально запотевают.

   -- Трогай, -- говорю Арту.

   Тот заводит мотор.

   Смотрю назад. Пассажиры заднего сиденья -- как шпроты в банке. Михась, Витос, у них на коленях зареванные Ева с Сашей...

   -- Где Женя?

   Пауза, в течении которой все тупо таращатся на свободное место, предназначенное для брата. Не обнаружив его там, я смотрю в окно.

   Женя стоит под дождем, без плаща, омываемый струями ядовитой жижи.

   Шипение и грохот такие, что я скорее читаю по губам, нежели слышу:

   -- Сидите здесь, я сейчас.

   И, прежде чем кто-либо успевает хоть что-то сообразить, он разворачивается на каблуках и припускает к дому Евы.

   13:57

   -- СИДИ! КУДА! -- Арт хватает меня за шиворот.

   Я вдруг понимаю, что одной рукой уже держусь за ручку двери, намереваясь открыть ее.