i 1cdedbafc07995a6 - Admin

   Утренняя инъекция прошла не так болезненно, как ночная. Видимо, организм брата постепенно адаптировался к препарату. Побочные эффекты были менее выражены: боль и ломота в суставах, тошнота с рвотой (не очень обильной), непродолжительные судороги. Но он, по крайней мере, не катался по полу и не вставал на мостик. Потом наступила сильная сонливость -- в машину Женю пришлось вести под руки. Там он забился в угол и уснул. Михась выразил надежду, что это лишь временный эффект от лекарства, а не новый -- ночной -- образ жизни. Его надежду разделяли все остальные.

   Мы проезжаем мимо "Хладокомбината N5" -- стало быть, поспал я всего ничего.

   -- Дай затянуться, -- обращаюсь к Вано.

   Тот секунду смотрит недоверчиво, потом передает сигарету.

   Затягиваюсь, выдыхаю, возвращаю сигарету обратно.

   -- Классно придумали с засадой. Если б не отвоевали свое добро, сейчас пришлось бы туго.

   Мы с Артом в подробностях поведали обо всем, что произошло с нами после расставания на Зорге. Ваня слушал с плохо скрываемой мстительностью на лице, неизвестно кому адресованной: нам или нашим обидчикам. Женя -- с широко раскрытым ртом, не мигая ("...это карма...").

   -- Да, -- Ваня лениво отмахивается, -- хуйня война. Будут знать, как наезжать на людей в желтых плащах.

   -- Кто ухлопал белобрысого? -- задаю давно мучавший меня вопрос.

   -- Я! -- на Ванином лице плотоядная ухмылка. -- Хедшот! -- он победоносно хлопает ладонями по рулю. -- Потом еще в грудь добил! Пацан даже не понял, что умер.

   Я ожидал подобной реакции.

   -- Ну... и каково это? Убивать живых... то есть, незаразных. Короче, ты понял.

   Ваня пожимает плечами:

   -- Так же, как и заразных. Разницы никакой, в общем-то.

   Да, разницы никакой. Мы на войне, и действуем по законам военного времени. Ни один солдат не мучается угрызениями совести, убивая врагов при защите родины. Ни один соотечественник не осудит его после войны -- ни служитель закона, ни служить церкви, ни даже самый отъявленный моралист. В военное время отменяется "святость жизни", отменяются "десять заповедей", отменяется уголовный кодекс и кодекс этический. Что в очередной раз доказывает довольно избирательное свойство самой этики -- как, впрочем, и любой другой человеческой выдумки, направленной на извлечение максимальной выгоды в определенное время при определенных условиях.

   Несмотря на довольно широкую просеку, оставленную нашими предшественниками, мы движемся медленно. Ваня крутит головой из стороны в сторону, высматривая то, что заметил на дороге еще вчера.

   -- Может, проехали? -- спрашиваю.

   -- Нет-нет, он был где-то здесь. Я же помню.

   Я тоже выглядываю в окно. На улице пасмурно, но небо затянуто не полностью. Солнце то и дело проглядывает в узкие бреши на стыках тектонических плит дождевых облаков, и тогда по кузовам машин начинают плясать яркие блики.

   Должно быть, для Жени каждый из них, как удар ножом по глазам. Мы заставили его выпить немного воды перед инъекцией, что оказалось довольно непростой задачей. Выпучив глаза от страха, он глотал воду, как яд кураре, жадно втягивая ноздрями воздух. Свои порезы, полученные от осколков разбитого стекла, он не разрешил бинтовать. Впрочем, в этом не было необходимости -- кровь свернулась почти мгновенно. Когда он отер влажным полотенцем поврежденные места, на коже остались едва заметные следы. Очевидно, раны на инфицированных затягивались, как на собаках -- еще один защитный механизм вируса.

   -- Вот он! -- вскрикивает Ваня и останавливает машину.

   В боковое окно со стороны водителя я вижу его. У обочины, между двумя легковыми седанами, лежит на асфальте небольшой дорожный мотоцикл. На зеленом бензобаке надпись "Stels Flame 200", наполовину стертая при ударе о землю. Мотоцикл изрядно помят, зеркала отломаны, передняя фара треснула, тут и там краска стерта до металла. Но все же он пострадал гораздо меньше своего владельца. Беднягу забросило под машину, где он сломал себе шею -- из-под днища торчат безжизненные ноги.

   Издав победный клич, Ваня выскакивает из "Хаммера". С заднего сиденья слышится недовольное ворчание. Перебуженные внезапной остановкой пассажиры разминают затекшие суставы, зевают в голос.

   Один только Женя продолжает спать, уткнувшись головой в стенку машины и нахмурив брови.

   Арт, сидящий к нему ближе всех, утирает рукавом взмокший лоб. Потом с любопытством заглядывает Жене в лицо.

   -- Ну и жар... весь горит.

   Он предпринимает попытку растолкать его, но я останавливаю.

   -- Не надо. Пусть спит.

   Оставляем Женю в "Хаммере", а сами выходит на улицу.

   Ваня уже поднял мотоцикл на подножку и теперь любовно ощупывает узлы машины. Круглое лицо светится детским счастьем.

   -- Я всегда мечтал, всегда мечтал... -- приговаривает он, счищая рукавом плаща куски грязи с сиденья.

   -- Ты хоть ездить умеешь? -- скептически замечает Михась.

   Ваня так заворожен находкой, что не удостаивает того ответом. Вместо этого он берется за торчащий в замке ключ зажигания, поворачивает.

   Мотор не заводится. Ваня повторяет попытку. Ничего.

   -- Облом, -- говорит Арт.

   -- Ща заведется!

   Отточенным движением знатока Ваня откидывает лапку кик-стартера и бьет по ней ногой. Раз, другой. С третьего раза двигатель устало всхрапывает, а после четвертого оживает рокочущая глотка.

   12:20

   Следующие двадцать минут занимают проводы. Со вчерашнего дня каждая минута у нас -- на вес золота (на вес ампулы), а потому своих родственников на Профсоюзной Ваня решает искать сам. Я предлагал ему найти машину и взять кого-то в напарники, но он отказался -- дескать, одному на мотоцикле всяко быстрее, да и играть в "тяни-толкай" на двухколесном транспорте не придется. Договорились встретиться на Стандартном, крайний срок назначили на шесть вечера -- потом будем бить тревогу.

   Ваня получает в дорогу наплечный рюкзак с водой, кое-какой снедью, фонариком, спичками и прочими незаменимыми в пути вещами. Также кладем туда запас патронов для "Сайги", сам карабин Ваня устраивает за спиной. К шлевке на джинсах цепляем охотничий нож в ножнах. Не хватает только шлема -- снимать его с изрядно подгнившей головы хозяина мотоцикла никто не рискнул.

   Последней отдаю рацию:

   -- Поставил свежие батарейки. Звени, если что.

   Ваня уже оседлал своего двухколесного коня -- мерно рокочет заведенный двигатель, подрагивает изолированная пластиком выхлопная труба.

   -- Обязательно, -- рация исчезает в кармане плаща.

   -- Поаккур`тней, Вано! -- напутствует Витос.

   -- Да, -- кивает Михась, -- по бордюрам не езди больше.

   Все улыбаются. Шире всех -- Ваня. Он определенно наслаждается своей новой ролью "байкера -- истребителя зомби".

   -- Вы тоже. Жеку берегите. Ну и... найдите их.

   Улыбка исчезает с моего лица вместе с поднявшимся на миг настроением. Сейчас я бы охотно поменялся с Ваней местами.

   Мотоцикл медленно выкатывается на дорогу, подталкиваемый ногами седока. Потом Ваня выкручивает ручку акселератора, и "Stels Flame 200" с рычанием берет разгон.

   13:13

   Мы возвращаемся на Таганрогскую под навалами дождевых облаков. Из-под черных насупленных туч не выглядывает больше солнце. В тонированном салоне "Хаммера" совсем темно. Как бы ни отрицал я теорию Михася о ночном образе жизни "прокаженных", но сгустившийся мрак будит Женю не хуже утреннего света. Арт, который теперь за рулем, замечает это в зеркальце заднего вида, подает мне сигнал.

   Женя выпрямляется на сиденье и оглядывает салон. Странно, но он совсем не выглядит человеком, только что пробудившимся ото сна. Движение точные и резкие, глаза широко распахнуты, в мышцах нет расслабленности, присущей обычным людям спросонья.

   -- Мы где? -- спрашивает он.

   -- Подъезжаем, -- отвечает Михась. -- Как самочувствие?

   -- Лучше не бывает. Ваня уже уехал?

   -- Ага, -- говорит Витос. -- Умчал на байке.

   -- Значит, он его нашел. Я же помню, что мотик был, -- Женя вытягивает шею, стараясь разглядеть пейзаж в ветровое стекло. -- Вроде, дождь намечается?

   -- Будем надеяться, самый обычный, -- говорю я. -- Промокнуть под водой -- меньшая из наших проблем.

   Странно представить, что в былом мире люди боялись дождя только поэтому.

   -- Сомневаюсь, -- вдруг говорит Женя.

   Все недоуменно смотрим на него.

   -- Я про дождь, -- поясняет он. -- Вы разве не чувствуете запах...

   Как идиоты, качаем головами. Все окна закрыты, в салоне работает климат-контроль.

   -- А ты чо, чувствуешь? -- тянет Витос.

   -- Конечно, -- отвечает Женя, и на его лице вдруг появляется самодовольная улыбка.

   Эта улыбка заставляет мое сердце биться чаще. Мне кажется, или его новое состояние начинает ему нравиться?

   Подгоняемый неясным ужасом, Арт вдавливает педаль газа в пол. "Хаммер" мчится по просеке на Таганрогской, подпрыгивая на кочках.