Карл VII. Жизнь и политика - Филипп Контамин

Жанна возвращаясь в Шинон побывала в аббатстве Сен-Флоран-ле-Сомюр, где остановилась на три или четыре дня и познакомилась с Иоанном, герцогом Алансонским, его матерью Марией, сестрой Иоанна V, герцога Бретонского, и его женой Жанной Орлеанской. Затем Дева некоторое время пребывала в Туре. Все это означало, что, учитывая длительность путешествия, существовал некий график движения.

Какие же события произошли за это время? Во-первых, осажденные орлеанцы, "дворяне и горожане", попытались найти некое дипломатическое решение, пока не стало слишком поздно и английская мощь не обрушилась на них со всей силой. Эта попытка была предпринята после отъезда графа Клермонского, который укрылся в Орлеане после поражения в Битве селедок (12 февраля). Перед своим "отъездом" он пообещал орлеанцам прислать им помощь "людьми и припасами в течение одного дня, что ему сделать не удалось". Поскольку на помощь от короля осажденные больше не надеялись, в городе распространилось мнение, что "всем дворянам Франции сжавшимся" за находящегося в плену герцога Орлеанского "Совет Англии, по воле регента герцога Бедфорда предоставил иммунитет от ведения боевых действий в их владениях". Но Совет в Париже не захотел соблюдать этот иммунитет: отсюда и осада. Поэтому необходимо было достигнуть перемирия, о котором шли переговоры еще до начала осады и найти какого-либо французского принца, который сможет побудить регентский Совет в Париже прекратить осаду Орлеана, поскольку его жители не участвуют в конфликте между Генрихом VI и Дофином. Для продвижения этого деликатного вопроса, который имел под собой некую юридическую основу, Потона де Сентрая попросили связаться с герцогом Бургундским и Жаном де Люксембургом, графом Линьи. Ни тот ни другой в принципе не были против каких-либо переговоров, поэтому считалось, что, возможно, будет найдено решение учитывающие противоречивые интересы Бедфорда, Филиппа Доброго и герцога Орлеанского. Однако после размышлений Бедфорд с одобрения Филиппа де Морвилье, первого президента Парижского Парламента,  по нескольким причинам, от переговоров отказался: осада уже дорого обошлась Англии и английской Франции, Орлеан, вероятно, был на грани сдачи, а стратегически и политически этот город был "самым значимым во всем королевстве Франция". Рауль Ле Саж, мэтр Палаты прошений двора регента, высказался следующим образом: не следовало ожидать, что Бедфорд уже прожевавший этот пирог, даст герцогу Бургундскому его проглотить и получить честь и выгоду без борьбы. По словам Жана Шартье, герцог Бедфорд заявил, "что город Орлеан уже в его власти, и, что жители заплатят ему столько же, сколько он заплатил за ведение осады" (по крайней мере, выплатят значительную военную репарацию, как это было с Руаном), "и что он не для того расставлял в кустах силки, чтобы отдавать кому-то пойманных птиц"[243]. Бедфорд поинтересовался у орлеанских послов, готовы ли они вести переговоры о капитуляции. Послы заявили, что у них нет таких полномочий. Поэтому регент не дал прямого ответа и 17 апреля отправил посольство обратно в Орлеан. Герцог Бургундский обиделся и направил под Орлеан, вместе с возвращающимся посольством, одного из своих герольдов с инструкциями сообщить находящимся в осадном лагере бургундцам, что они свободны от своих обязательств и могут возвращаться домой "что большинство [но не все] и сделало, как и  пикардийцы и шампанцы". Таким образом англичане понесли значительные потери[244]. В отсутствие финансовых документов размер контингента, отправленного Филиппом Добрым (и оплаченного из казны короля Франции и Англии), неизвестен, однако можно предположить, что он состоял из нескольких сотен бойцов. Но английские командиры сохранили самообладание, поскольку в то время они "находились в состоянии большого подъема и не считали, что колесо фортуны может повернуться против них". Тем не менее, все стороны сильно рисковали: Бедфорд возможностью неудачной осады, орлеанцы наихудшими условиями капитуляции, а бургундцы ослаблением политических позиций, если город продолжит упорно сопротивляться или капитулирует.

Карл VII, который, как мы видели, внимательно следил за ситуацией, должен был знать о предпринятом орлеанцами шаге, но крайне сомнительно, что он его одобрял, поскольку такой поступок при аналогичных обстоятельствах мог быть повторен и другими принцами. Если герцог Орлеанский каким-то образом сумел отвертеться от войны, почему то же самое не могут сделать дома Анжу, Бурбонов или даже графы Фуа и Арманьяк? Другими словами, война Франции против Англии была бы тогда сведена к конкретному конфликту короля с его "противником из Англии".

Орлеанское посольство можно объяснить явным унынием и понятным страхом защитников, и это означало, что до середины апреля осажденный город все еще ничего не ожидал от возможного появления Жанны д'Арк. Если верить показаниям Жана де Дюнуа на реабилитационном процессе, то, добравшись до Луары в Жьене и вступив на подконтрольную Карлу VII территорию (около 20 февраля 1429 года), Жанна, понемногу стала раскрывать цель своей миссии. Так, до Дюнуа (тогда еще Орлеанского бастарда), находившегося в Орлеане в качестве генерал-лейтенанта короля, дошли вести или слухи о том, что через Жьен проехала некая молодая девушка, известная в народе как Дева, утверждавшая, что хочет добраться до благородного Дофина, чтобы снять осаду Орлеана и привести упомянутого Дофина в Реймс. Чтобы получить более полную информацию, бастард немедленно послал Раймона де Вийара, сенешаля Бокера и Нима, и Жаме де Тилле, тогдашнего капитана Блуа, в Шинон[245]. Вернувшись в Орлеан оба объявили всем, что видели и слышали Деву в Шиноне.

Означает ли это, что Буржский король после поражения в Битве селедок больше ничего не пытался предпринять? Чтобы попытаться выяснить это можно проанализировать фрагментов счетов генерального приемщика доходов Гийома Шаррье и, более или менее точные, копии тринадцатого и последнего счета мэтра Эмона Рагье, королевского военного казначея, с 1 марта 1425 года по 30 декабря 1433 года, пробывшего на этой должности восемь лет и семь месяцев. Этот счет был представлен в парижскую Счетную палату в 1442 году Антуаном Рагье, сыном Эмона, который, как и его отец, стал военным казначеем и под началом которого служили два его брата, Шарль и Луи. Короче говоря, это была запоздалая регуляризация, сделанная с помощью сохранившихся счетов. Поэтому не стоит ожидать от этого документа слишком многого.

Расходы, которые нас интересуют, включены в счет под общим названием: "Факт оказания помощи городу Орлеану против англичан". Не считая сумм, уплаченных солдатам в городе, следует отметить, что в марте 1429 года Жан де Рошешуар, сеньор де Мортемар, был послан в Ла-Рошель, чтобы забрать 2.000 турских ливров с монетного двора этого города. Монетный двор Ла-Рошели был не единственным, куда обращались за деньгами, так в конце того же месяца деньги, полученные в Пуатье двумя финансистами Карла VII, "Мартиньи и Бишеттом", были уплачены определенному числу военачальников, чтобы "покрыть их расходы, которые они согласились понести, чтобы перевезти припасы, провизию и другие вещи", отправленные королем в его город Орлеан. Это хоть и косвенные, но все же доказательства того, что кроль про Орлеан не "забыл". Но в течение апреля все меняется. В своих письмах, составленных в Шиноне 27 числа того же месяца, Карл VII приказал выплатить 3.430 турских ливров 10 турских су капитанам и военачальникам, которым он приказал "нанять побольше людей, насколько это можно было сделать" в свои роты, чтобы хотя бы частично покрыть убыль, которую они понесли с тех пор "как оставили свои гарнизоны и прибыли в Монс". Жилю де Ре, одному из