Зеленая терапия. Как прополоть сорняки в голове и взрастить свое счастье - Сью Стюарт-Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они также напоминали ему о его путешествиях: корзина орхидей в кабинете, как он однажды написал, создавала у него «иллюзию великолепия и сияющего солнечного света»[199].
* * *
Вера в регенерирующие силы природы была весьма выраженной частью австрийской культуры того времени, и Фрейд редко упускал возможность отправиться в горы. Однажды он назвал это «лекарством»[200], которое воздействовало как на разум, так и на тело. Для Фрейда погружение в природу всегда было бодрящим переживанием, которое помогало ему восстановить вкус к жизни.
Однажды, во время одной из горных прогулок Фрейда летом 1913 года[201], когда его сопровождали поэт Райнер Мария Рильке и его любовница Лу Андреас-Саломе, состоялся один разговор. Впоследствии Фрейд написал об этом в эссе, озаглавленном «О быстротечности». Он описывает, как Рильке, восхищаясь красотой пейзажа, не испытывал при этом никакой радости, потому что с приходом зимы вся эта красота обречена на вымирание. Все красоты природы, которые Рильке видел, были для него лишь предвестниками потери. Фрейд пытался убедить своих спутников в том, что быстротечность способна усилить наше наслаждение жизнью, утверждая, что «цветок, который цветет только одну ночь, не кажется нам из-за этого менее прекрасным». Однако ни Рильке, ни Андреас-Саломе ему переубедить не удалось.
Несколько позже, размышляя об этом разговоре, Фрейд решил, что в «чувствительных умах» его спутников, должно быть, действовал некий мощный эмоциональный фактор. Фрейд указывает, что наслаждение эфемерностью красоты требует, чтобы мы открылись для потери того, что мы ценим. Мы сталкиваемся с этим не только любуясь мимолетной красотой цветка, но и во время смены времен года, так что, по его мнению, каждый год с приближением зимы нам приходится немного скорбеть. Переживание скорби, которое Фрейд назвал «бунтом любви против потери», неизбежно влечет за собой боль, а разум «инстинктивно сторонится всего, что ее причиняет». Фрейд пришел к выводу, что неспособность его товарищей разделить его радость в тот день была вызвана «бунтом в их умах против скорби».
Когда мы переживаем серьезную потерю в жизни, мы почти сразу же непроизвольно отстраняемся и замыкаемся. Мы не хотим – не можем – принять слишком болезненную реальность. Скорбь может быть самой тяжелой эмоциональной работой, которую нам когда-либо приходилось выполнять, и нам необходимо сочувствие, какой-то источник утешения, вещь, человек или место, за которое мы могли бы ухватиться в нашем бедственном положении. Однако скорбь различна по своей интенсивности – в зависимости от значимости того, что мы потеряли. На протяжении всей нашей жизни мы сталкиваемся с таким количеством потерь в самых различных формах, что, как пишет Фрейд, мы как будто всегда о чем-то скорбим. И тут жизненный цикл природы может помочь нам, потому что в разгар зимы вера в возвращение весны дает нам то, за что можно держаться. «Что касается красоты природы, – замечает Фрейд, – то каждый раз, когда она разрушается зимой, она снова расцветает в году следующем, так что по отношению к продолжительности нашей собственной жизни ее фактически можно считать вечной».
В жизни мы всегда находимся где-то на грани, проходящей между потерей и обретением. Это танец времени с его повторяющимися циклами потери-восстановления-потери. Мы можем увидеть это в ребенке, бегущем обратно к матери, которую он потерял из виду в парке, а затем вновь убегающем от нее. Мы находим это в играх в прятки, которые завораживают детей определенного возраста. Этот паттерн проходит через всю нашу жизнь – разрывы и воссоединения, которые то разрушают, то восстанавливают самые близкие наши отношения. Он в нашей любви и нашей ненависти, наших достижениях и разочарованиях – это парадокс, лежащий в основе привязанности к жизни и ее ценности. Любовь, которая расширяет наши сердца, делает нас уязвимыми к потерям.
Какую бы форму они ни принимали, травмирующие и меняющие жизнь потери разрушают тот эмоциональный ландшафт, в котором мы живем, сметая многое из того, чем мы дорожили и хотели бы сохранить. В такие кризисные времена мир кажется изменчивым и непостоянным, и мы не уверены в том, что можно что-то восстановить или вернуть. Когда все кажется таким ненадежным и не на что положиться – на что можно направить свою веру, любовь и надежду? Порой этот вопрос встает во всей своей оглушительной остроте, и тогда, подобно дремлющему семени, которое она вдруг вызывает из нашей глубины, природа дарует нам ответ своим обещанием весны.
* * *
Прогулка, которую Фрейд описал в своем эссе «О быстротечности», случилась за год до начала Первой мировой войны. Свое эссе он писал, когда двое его сыновей сражались на передовой. В то время как преходящая красота природы может служить реминисценцией потерь, война столкнула своих жертв с потерями иной масштабности. Фрейд пишет, что война уничтожила «красоту сельской местности, по которой она прошлась», вдребезги разбив гордость за достижения цивилизации и доказав, «насколько эфемерными были многие вещи, которые мы считали неизменными»[202]. В регенерирующих силах природы Фрейд нашел источник надежды на то, что, когда война закончится, можно будет восстановить все, что было разрушено. Его сыновья, Эрнст и Мартин, пережили боевые действия, но во время эпидемии испанского гриппа, охватившей Европу после войны, Фрейды потеряли свою дочь Софи.
Из-за войны путешествовать было невозможно, но по ее окончании Фрейд смог вернуться в горы и вновь погрузиться в природу. В этот период он работал над развитием своих идей о роли инстинкта жизни и инстинкта смерти в психике человека. В своих письмах дочери Анне он рассказывал о своих одиноких прогулках и сборе растений. «Сегодняшний дождь не помешал мне отправиться в мое особое место и сорвать великолепные белые орхидеи (Platanthera bifolia) с их несравненным ароматом», – писал он[203]. Фрейд восстанавливал свою связь с жизнью, питая в себе инстинкт жизни.
Теория Эроса и Танатоса[204], возникшая на этом этапе его работы, была реакцией Фрейда на Первую мировую войну. Он писал, как движущие силы жизни и смерти действуют во всех живых существах и через них. В своем трактате «Недовольство культурой» он цитирует отрывок из «Фауста» Гете[205], чтобы проиллюстрировать это: «Сам дьявол называет своим противником не святость, не добро, а силу природы создавать и множить жизнь – то есть Эрос». Сила Танатоса может проявляться через насилие и разрушение или же находить выражение
