Зеленая терапия. Как прополоть сорняки в голове и взрастить свое счастье - Сью Стюарт-Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эти жизнеобеспечивающие инстинкты с тех пор были признаны и современной нейробиологией. Среди них – система поиска, которая инициирует наши перспективные усилия, направленные на поиск пищи или иные действия, основанные на вознаграждении. Инстинкты взращивания и заботы также, несомненно, находят свое выражение в возделывании сада. Другим великим жизнеобеспечивающим инстинктом является сексуальный инстинкт, который Юнг, возможно, не рассматривал в данной связи, поскольку считал, что в рамках психоаналитической теории слишком многое приписывается сублимированной сексуальности. Однако в этнографических исследованиях и древней литературе, например в уже упомянутом шумерском мифе, мы находим, что обработка почвы рассматривалась как форма репродуктивного контакта с землей.
Практика садоводства не сильно изменилась с тех пор, как люди впервые начали обрабатывать землю, – в конце концов, здесь не так уж нужны высокие технологии. Человеческий разум тоже не сильно изменился. Быть в контакте с живым миром природы заложено в глубинных пластах нашей психологической родословной. Хотя ритуалы, связанные с земледелием и культивированием растений, уже не столь очевидны в нашей сегодняшней культуре, нам никуда не деться от структуры времен года, и мы все также продолжаем следовать определенному ими с древности набору задач.
Садоводство всегда предполагает столкновение с силами, превосходящими нас самих. Какой бы явственный след мы ни оставили на своем участке, чтобы он стал соответствовать нашим потребностям, сад – это самостоятельное живое существо, которое нельзя полностью контролировать. Это отношения взаимного влияния, благодаря которым мы тоже формируемся – данный процесс я называю «возделыванием ума садовника».
Идея о том, что при уходе за растениями могут возникнуть «простые социальные отношения», соответствует реальному опыту. Я чувствую это, ухаживая за своим садом, подобное переживали и многие люди, у которых я брала интервью для этой книги: Эдди с его ритуальным приветствием эвкалипта; Вивиан, которая призналась, что делится своими секретами с тепличными растениями; Фрэнсис, который научился справляться со своей уязвимостью благодаря своим «нежным гидам».
Хотя идея справедливого взаимообмена в наших отношениях с природой в современном мире находится под угрозой, это то, что понятно многим садоводам. Американский писатель-садовод Роберт Дэш имел в виду именно это, когда писал, что корень силы садоводства – «в действиях на основе взаимности. Мы ухаживаем за садом в обмен на его дары»[171]. Такой тип отношений важен, поскольку он воспитывает чувство уважения к другому. Здесь мы чувствуем, что заслужили свою награду, и испытываем благодарность за дары земли. Это сильно отличается от отношений, основанных на эксплуатации, которые воспитывают чувство превосходства, порождая идею о том, что мы можем брать от земли все, что захотим.
Создавая домашние угодья для собирательства, мы создаем их не только для себя: мы запускаем процесс, который обогащает окружающее нас биоразнообразие, даем новую среду обитания птицам и насекомым, и постепенно эта природная ниша начинает жить собственной жизнью. Нигде больше мы не получим такого чувства связи, в том числе со своими древними корнями. Собирая урожай, сажая, пропалывая и выполняя все другие виды садовых работ, мы возвращаемся к нашим фундаментальным отношениям с природой.
7. Сила цветов
Я все время работаю в своем саду и работаю там с большой любовью. Что мне нужно больше всего, так это цветы, – всегда.
Клод Моне (1840–1926)
Бывают моменты, когда наш сад просто останавливает меня. Я помню, как однажды меня остановил дельфиниум. Это было в разгар очень напряженного времени как на работе, так и дома. В саду задачи также начинали громоздиться одна на другую: посев следующей партии семян, прореживание салатов и зелени, рыхление грядок. Но в то утро я сосредоточилась на том, чтобы закончить необходимое до приезда гостей на выходные, зная, что скоро в доме будет много людей, которых нужно кормить. Направляясь из дома прямо к морозильной камере в нашем сарае, я проходила мимо дельфиниумов, которые выстроились вдоль дорожки. Я почти миновала последний куст, как вдруг его высокий голубой пик позвал меня, и один из его переливчатых синих цветов особенно привлек мое внимание. Это был цветок на самой высокой стрелке – глубочайший из глубоких оттенков синего, – и сквозь него пробивался свет. Интенсивный цвет привлекает ваше внимание. Он говорит нам: «Смотри! Присмотрись повнимательнее!» И я присмотрелась. Я уставилась в центр этого синего цветочного глаза.
И буквально растворилась, окруженная другими цветочными пиками, мягко покачивающимися вокруг меня; в этой растворенности меня сопровождал черный дрозд, поющий где-то среди живой изгороди. Мои мысли, до этого суетящиеся и хаотичные, притихли. Я почувствовала, как пространство моего сознания расширилось, переместилось к живой изгороди, а затем вверх, к жаворонкам, поющим высоко над головой. Птицы всегда были там. Как я могла быть такой невнимательной, такой глухой к их песням?
Казалось бы, это была простая пауза среди напряженного утра, и все же она изменила весь день, спасая мое мироощущение от волны спешки и безумия, поднимавшейся во мне. И более того, этот момент время от времени возвращается ко мне: иногда как удивление, иногда – как предупреждение. Он – мое напоминание о том, что нужно обращать внимание на красоту, которая меня окружает.
* * *
Философ восемнадцатого века Иммануил Кант писал, что мы любим цветы «свободно и по своей воле»[172]. Кант использовал образ цветов для иллюстрации своей концепции «свободной красоты», то есть такой формы красоты, на которую мы реагируем независимо от ее полезности или культурной ценности. Мы узнаем красоту тотчас, как видим ее. Мы узнаем ее, как будто что-то в нас уже знало и ждало ее появления. Красота удерживает наш взгляд и насыщает сознание. Граница между нашим «я» и миром каким-то образом сдвигается, и мы чувствуем себя более живыми, созерцая тот момент расцвета, который она предлагает. Хотя
