Кальдебарас. Вехойтис, Загрис, Форманис - 1ex0

- Озентвалл – не просто город, это символ надежды, это отражение величия нашего протектора. Если мы покинем его, это будет означать, что мы предали нашего господина, что мы наплевательски отнеслись к его величию.

Но один из лерадов оказался немного сведущим в Священной Белой Книге, а потому процитировал из неё отрывок:

- «Преданные служители Святой Империи отражают славу всевышнего» - глава Е́лмах, раздел Алас да Елма́хи. Подчеркну: славу Сакраарха отражают люди. Люди, но никак не бездушные творения. А потому, если мы все тут умрём, то некому будут эту самую славу отражать.

Но Тебентил не хотел слушать, как кто-то или что-то, пусть это будет сама книга владыки, перечит его слову, а потому он намерен был оставаться тут и сражаться за этот город. Лерады смиренно молчали ему в ответ. Он же сказал, чтобы они шли помогать тем, кто ранен и нуждается в поддержке. Они ещё не успели отойти от него, как тут же образовалась пентаграмма, из которой вновь выбрался чёрный рыцарь. Саткар добил всех, кто отвлекли на себя его внимание, чтобы дать своему управителю возможность сбежать, а теперь настиг лармуда, чтобы добить уже и его. Рана успела немного затянуться, так что тревожила всего чуть-чуть. Но стоило только проклятому отродью взглянуть на неё, как боль тут же возвращалась. Лерады бросились наперерез, но они совершенно ничем не могли помочь. Даже наоборот, мешали своему управителю сражаться с противником. А в итоге все были убиты чёрным рыцарем. Фуруку не было их жаль, потому что он разучился ценить людскую жизнь. Да и свою он как-то перестал ценить в этот момент. Стимул сражаться ему придавал праведный гнев, жажда воздаяния. А ярость в нём пробуждалась от осознания, в каком плачевном состоянии находится его любимый город и от того, что этот город всё ещё продолжал терпеть разрушения от этого ничтожества. Он сражался на пределах возможного, уворачиваясь от ударов чёрного меча с помощью способности превращаться в пучок молнии, а также пытался разить его в одно место, чтобы пробить его броню, как это с ним уже сделал саткар. Боль в левой части туловища постоянно напоминала об этом. Всё чаще и чаще она вспыхивала с новой силой, как будто враг изредка наносит туда очередной удар, хотя лармуд, осенённый силой света, ни разу не позволил врагу поразить себя своим непредсказуемым мечом в этом бою. И всё же, промахиваясь, сатлзур попадал. Попадал по зданиям, которые стоял вокруг. Он превращал их в жалкое зрелище. И, чтобы не печалиться ещё больше, Тебентил старался не обращать на это внимания. Но взгляд то и дело попадёт то на расколотый надвое дом, то на рытвину посреди аккуратно вымощенной дороги. По всей видимости, частицы огненного вихря, внутри которого он пробыл какое-то время, всё ещё остались в нём, потому что стоит ему только пожалеть Озентвалл, как рана в левом боку даёт о себе знать, превращая боль душевную в физическую. Это иногда сбивало ритм его тактики, что как раз таки стало его ошибкой, на которой порождение Пустыни смерти и поймало его. В очередной раз, когда его рана дала о себе знать, он осёкся, всего лишь на чуть-чуть. Однако этого было достаточно, чтобы открыться для удара врага. И опять же, кажется, будто сатлзуру сопутствует удача, но в этот раз охотнее верится в том, что он всё рассчитал, ведь удар пришёлся точно в этот момент, когда лармуд осёкся. К физической боли добавился ещё и могущественный удар двуручником, из-за которого управитель погибающего города вновь потерял зрение и перестал ориентироваться в том, что происходит вокруг. Следом за этим ударом последовал второй, потом третий, после чего уже невозможно было сказать, был ли ещё один удар, потому что силы покинули лармуда настолько, что он просто лежал и умирал. Света больше не было в его теле. Из пробитой щели вытекала багровая кровь, но Тебентил уже не мог различить тот миг, который и стал чертой, отделившей его жизнь от его смерти.

Ситалия – довольно большая деревня, которая расположена восточнее Проклятой пустыни. Эфир чуть подрагивает от творящейся в её пределах магии. Здесь было немного чародеев, но те, что пришли сюда, плетут свои чары для благих намерений. Сатлармы и обычные жители пока что ещё не до конца научились доверять этим, как они их называют, шарлатанам. Поэтому творцы чудес зациклены на том, чтобы своими делами разубедить всех в этом. В самом начале, когда империя здесь только лишь образовывалась, они отдавали все силы для того, чтобы возводить постройки. Всё, что можно видеть тут, было возведено по большей степени благодаря магии. Как в Ситалию пребывают новые жители, для них тут же возводятся дома. Теперь прирост населения замедляется. И чародеям уже не нужно тратить огромные силы для того, чтобы помочь другим обустроиться тут. Сейчас они помогают простым людям в каких-нибудь менее великих проектах. Например, у плуга сломался черенок. Чтобы починить орудие труда, нужно сделать новый и установить его на место старого. Чародей же мог с помощью магии срастить две поломанные части, как будто бы ничего и не ломалось. Или земля на одном участке поля была слишком твёрдая, так что придётся приложить немало усилий, чтобы возделать её. Но можно попросить чародея, чтобы он взмахом руки разрыхлил её, из-за чего фермеру будет легче работать. В общем, чародеи помогали по всяким мелочам.

Ситалийцы уже привыкли к больному и уродливому проповеднику, который сидел на середине площади. У него было отнято достоинство и величие, ведь это было его наказанием. Теперь его состояние соответствовало грехам, которые он совершил за свою жизнь. И несмотря на то, что плата греха – это смерть, ему была дарована возможность остаться в живых. Да, подавляющее большинство скажет, что такое существование хуже смерти, и лучше уж в покое лежать, засыпанным землёй, и не знать всех треволнений жизни, чем влачить своё бытие такие ничтожным образом. Однако всё же это было проявлением милосердия. И ценность такого милосердия можно понять только лишь спустя продолжительное время. Этому бедняку пытались помогать разные люди. Например, они покупал ему еду и давали, чтобы он подкрепился. Но проклятье Бэйна лишало его возможности как нуждаться в ней, так и наслаждаться ею. Он будет жевать, но не будет иметь каких-либо ощущений. Он будет проглатывать кусок, но не будет насыщаться им. Пребывая в вечном голоде, он никогда не