Это я тебя убила - Екатерина Звонцова

комок, витая надо мной. Я мог бы решить, будто не нравлюсь ему, но скорее он просто монстр от природы да вдобавок считает, что я в плохих тонах поговорил с Орфо, и собирается мстить. И как ни хочется постучать его затылком об стену, эту позицию придется принять, справедливость в ней есть. – Ничего, двуногий, пройдет.

– Ох, Эвер… – Орфо, в отличие от него, уже кинулась ко мне и опустилась рядом. Я скорее чувствую, чем вижу ее колебание: она хочет помочь мне встать, взвалив мою руку на плечо, но помнит о… проблеме, поэтому только беспомощно заглядывает в глаза. – Может…

– Не волнуйся. – Пересилив себя и отпустив голову, я начинаю осторожно подниматься. Чтобы скорее выпрямиться, вцепляюсь все в тот же мраморный завиток. Он успокаивающе холодит ладонь. – Все в порядке. Пойдем.

Я ступаю в залитый утренним светом атриум, где мраморные колонны-яблони бросают на пол синеватые тени. Шаг, второй, третий… какое же резкое сияние льется из шести высоких арочных окон. Похоже, я отвык от него сильнее, чем казалось в спальне, где окно было одно. Оборачиваюсь. Орфо все еще сидит на ступеньке и глядит мне вслед с выражением, от которого хочется скрыться. Кот опустился ей на плечо – нет, уже раскинулся вокруг шеи чудовищной горжеткой. Желтый глаз будто желает меня сжечь.

– Прекращай, – цедит кот сквозь зубы.

Я понимаю, о чем речь, но только отворачиваюсь и пробую прибавить шагу. Мерцает под ногами мозаика, запечатлевшая шесть подвигов первобытных вождей, журчит в углу фонтан – триада изящных лебедей, – подле которого гнездятся светлые плетеные кресла. Все совсем прежнее, не поменялось за четыре года, разве что рама парадного портрета Лина стала из золотистой черной. Сменился и мотив: виноградная лоза обратилась в могильный плющ.

Их здесь три – королевских портрета, они встречают возможных гостей с трех из шести стен. На том, что против входа, возвышается Плиниус с его напоминающей о медных монетах кожей, широким носом и усами в пол-лица; справа глядит Лин – такой, каким я его запомнил, немного застенчивый и со змеящимися по плечам локонами; слева Орфо – уже совсем другая, нынешняя. Ее портрета не было, когда я жил тут; эта девушка в синей тунике и посеребренном лавровом венке мне едва знакома. Ее скулы стали резче, брови отяжелели, она начала подводить глаза – эту моду переняли у игаптян еще в Физалии, а теперь, видимо, она дошла и сюда. Нарисованная Орфо глядит напряженно и капризно. Абсолютно уверен: она не хотела позировать.

– Ты точно в порядке, Эвер? – тихо спрашивает настоящая Орфо, решившись приблизиться.

На секунду сердце теплеет: мне приятно ее участие. Если не гадать, искренне она держится или старается быть милой лишь по понятным нам обоим причинам.

– Да, – киваю, потирая глаза, чтобы прогнать невесть откуда возникшие перед ними красные силуэты. – Солнце… это все солнце.

Кое-что странное произошло, еще когда я вышел из ванной, и это не дает мне покоя. Остановившись в дверях комнаты, я вроде бы увидел постороннего – подсвеченную фигуру с узким размытым лицом и темными, болезненными глазами. Призрак был дымчатым, бесполым и бесцветным; он покачивался над разлегшейся посреди кровати Орфо, а кот, самозабвенно топтавший хозяйке спину, явно ничего не замечал. Я споткнулся. Призрак плавно повернул ко мне голову, улыбнулся широким безгубым ртом и… прижал к нему палец с красным длинным когтем. «Так-то лучше. – Скорфус тоже повернулся ко мне. Призрак мгновенно растаял. – Эй. Чего встал-то, на что уставился?»

Я уже смотрел на Орфо, на ее полускрытое волосами лицо, на голые по локоть руки, ставшие такими же жилистыми и сильными, как у брата. Шею покрывали раны – точнее, кожа была содрана, живого места не осталось, и все из-за… из-за моих пальцев. Глупо, но я долго не мог отвести взгляд и с удивлением ощущал, как мутное воспоминание выветривается: место призрака занимала Орфо, обнимающая подушку. Я помотал головой, тщетно сопротивляясь, и открыл рот. Забыл, что хотел сказать. Скорфус пялился на меня все с большим недоумением, перерастающим в тревогу. «Спит?» – спросил я, просто чтобы его отвлечь. Кот кивнул. Мы заговорили о чем-то другом, а параллельно я со страхом думал: а если все это последствия? Я отхаркиваю окровавленные камни, еле хожу, мне нужно заново привыкать к свету… а началось все с того, что я убил людей. Убил, еще не став Монстром. Теперь галлюцинации?

Орфо открывает парадные двери и стоит в ожидании, пока я выйду. Часовых – ни у крыльца, ни у фонтана – нет. Поймав мой недоуменный взгляд, она поясняет:

– Видимо, отец снял их сам. Можно ждать его к завтраку.

Удивительно. Плиниус, насколько я помню, ел с детьми в лучшем случае раз в неделю. Обычно он погружался в дела – экономические, дипломатические, оборонные, – очень рано и поздно из них выныривал. Вряд ли что-то изменилось сейчас, когда на него обрушилось столько множащихся бед. Он ведь все же готовит почву на случай смерти Орфо: раздает указания доверенным лицам; составляет буллы, которые можно будет вскрыть только «по особому распоряжению», и список тех, кто теоретически сойдет на роль преемников. Передав престол Орфо – даже если тут же похоронит ее, – он уже не сможет вмешиваться в дела Гирии, только ценой все той же жизни: боги не оставляют таких лазеек. Могу лишь гадать, что он чувствует.

Плиниус – хороший, настоящий хозяин, и, видимо, именно сейчас его… склонности достигнут пика. Склонности, не способности – так мы это называем, ведь способностями в классически необычном понимании обладает лишь несколько из почти двух десятков демосов. Волшебники с их веером сил. Целители с их правда облегчающими боль руками. Садовники, которых правда любит природа. Законники, способные распознавать ложь. У хозяев способностей нет, но они не могут жить, если вокруг нет порядка.

Орфо, идя рядом со мной, низко-низко опускает голову. Возможно, думает о том же, а я думаю теперь о том, что она мне сказала. Плиниус знает правду о ее поступке, хотя такую жертву она вполне могла не приносить. Сказала бы, будто во всем, включая мою пропажу, виноват некий Монстр. Монстр, не она. Сколько я ее помню, разочарование отца было для нее самым страшным наказанием на свете. Но, похоже, что-то и вправду сильно поменялось.

Старый сад, стоит только сойти с крыльца, окутывает меня приветливой тенью, боль уходит из век. Я осматриваюсь, не в силах скрыть интереса: как же давно я не видел эти места. Огромные апельсины, высаженные полумесяцем вокруг замка; вереница черешен слева и