Это я тебя убила - Екатерина Звонцова

издеваешься, – выдыхает Эвер, замолчав так же резко, как захохотал. Изможденно откидывается на спинку кровати, трет глаза. Недоумения он даже не скрывает. – Ты точно издеваешься, иначе я это воспринимать не могу. Хватит, ладно?

– Почему? – Я снова делаю к кровати шаг. – Почему, ведь он любит тебя и, между прочим, чувствует вину перед твоей страной…

«Мы предали Физалию. Мы искалечили Физалию. Похоже, мы нарушили какое-то правило, поэтому на нас все и валится». Папа правда сказал это вчера, когда мы уже сгрузили Эвера на кровать. Сказал, а я не посмела возразить: «На тебя все валится, потому что у тебя родилась волшебница. И к тому же неудачница».

– Орфо. – Он даже пытается встать. Морщится и отказывается от этой затеи. – Орфо, ты что, считаешь себя исключительной настолько, что только тебе нужно бояться божественных правил? – Снова он облизывает губы. – Я, если ты не забыла, тоже убийца. И даже не только по твоей милости. – Он вздыхает. – Это не говоря уже о том, что Плиниус – умный человек. Он не возведет на престол кого-то, кто шатался в подземельях четыре года. Несмотря на то, что правила не запрещают ему выбрать почти кого угодно.

Правда ведь, почти. Безгрешного. Здорового. Не волшебника. Без грязных помыслов вроде: «Вступлю на престол – и подниму налоги втрое, чтобы построить себе новый дворец». Вот и все условия, нужные наследнику, чтобы пройти церемонию и остаться в живых. А дальше он может вытворять что угодно, как моя мама, например.

Я киваю. Киваю, хотя только что Эвер разрушил одну из моих маленьких последних надежд. «Я убийца, и не только по твоей милости». Значит, все точно, бесповоротно случилось ровно так, как я увидела в давний дождливый день. Хорошая новость: я не спятила и Лин не прав. Плохая…

– Что ж. – Я собираюсь и одариваю Эвера самой холодной улыбкой, на которую способна. – Благодарю за откровенность. В таком случае мы с тобой начинаем разговаривать по-деловому. Как взрослые люди, которыми давно стали.

Он все-таки не может скрыть удивления от перемены в моем тоне и мимике: щурится. Не возражает, пока я снова иду к кровати, пока опускаюсь обратно в кресло. Беру кувшин. Делаю еще глоток воды. Вытерев губы и посмотрев на Эвера в упор, начинаю ровно перечислять:

– Я могла бы убежать до коронации, но тогда папа умрет – и я этого не сделаю. Я могла бы не отлавливать тебя по катакомбам, но тогда умру я, а папа все равно этого не переживет, – и я рискнула. А еще… – Медлю. – Я могла бы прямо сейчас, услышав твой отказ, кое-что кое-кому поведать, и тогда тебе конец. Ведь пока что тебя очень жалеют и ждут. Но в ближайшей перспективе могут четвертовать. И ты сам только что признался, что повод есть.

Он реагирует не сразу – какое-то время осмысливает слова. Когда, слабо вздрогнув, он открывает рот, я уже нахожу продолжение и поднимаю ладонь: помолчи. Я хочу, чтобы меня услышали. Я хочу, чтобы поняли: стыд, боль и вина – не единственные чувства, которые я испытываю, вспоминая случившееся четыре года назад.

– Когда вчера отец увидел тебя, – я стараюсь удержать все тот же сухой тон и не дать голосу надломиться, – я действительно ему не солгала, призналась в том, что с тобой сделала. Более того, я сказала ему, в кого ты из-за меня превратился, но дальше… – Я вижу, как он напрягается, вижу, как проступивший было румянец гнева сменяется серостью, и не без торжества убеждаюсь: Эвер покорно дослушает. – Дальше я решила не очернять тебя. Я сказала, что ты задрал тех четверых уже Монстром. Не собой. Что они довели и тебя, и меня, что я хотела применить силу к ним, а не к тебе, совсем чуть-чуть, а она сработала неправильно… – Я на миг прикрываю глаза. Ловлю себя на том, что хочу нарисовать подобную картинку и для себя тоже. Сделать ее реальной. – И вот… ты стал тем, чем стал. И убил их. А я – тебя. А солгала я в детстве, потому что боялась изгнания, суда, много чего…

Эвер не двигается, но судорога бежит по его лицу. Губы дрожат, потом болезненно кривятся; ресницы опускаются, знакомо прикрывая бирюзу глаз. Он обмер, но у него точно есть ответ. Злобный или полный благодарности, я не знаю, но пока это и неважно. Я продолжаю поскорее:

– Папа поверил. Но сказал, что для двора и законников понадобится ложь. Вместе мы ее придумали: что Монстр был просто Монстром, чудовищем из глубинных пещер, которых на самом деле полно в Гирии и под ней. – Я безнадежно машу рукой в сторону окна. – Что мое волшебство случайно выпустило его. Он убил четверых и забрал тебя. А я не смогла тебя спасти. До сегодняшнего дня. Я была глупым ребенком, что с меня взять. Кажется убедительным. Да?..

Теперь я надеюсь услышать ответ, но меня встречает тишина. У Эвера оглушенный вид, глаза он открыл, но смотрит на свои колени, точно пытаясь заслониться от всего, что я сказала. Нижнюю губу он поджал, уголки рта опустил. И мне опять приходится бороться с желанием коснуться его, хотя бы встряхнуть, чтобы убедиться: он здесь.

– Мне жаль узнать, что ты все-таки это сделал – правда убил их. – Шепчу, потому что ждать не в силах. – И я не могу просто забыть это, потому что… – Эвер вскидывается, но упрямо молчит, – ты ведь понимаешь, я не тронула бы тебя, если бы этого не произошло. – Он кусает губы, я же нервно потираю саднящую шею, собираясь с духом. – Эвер, я решила, что ты… обезумел, примерно как моя мама. Какая-то часть меня очень этого боялась, боялась вообще любого безумия, с детства, и поэтому…

– Я понимаю.

Я ослышалась? Нет, он правда это сказал, ровно и мертво. Не сводя с меня глаз.

– Я очень хочу… – В горле ком, и вдруг я понимаю: все предыдущее, что я говорила, было легким; тяжелее гири – именно эти слова. – …понять, почему ты так поступил. Если, конечно, ты можешь объяснить. Если ты мстил Лину за то, что он выбрал не нас; если ты мстил детям тех, кто вторгся в твою землю; если ты…

– Ты знаешь, – перебивает он со странным выражением: будто у него заныло все тело. Снова пытается хотя бы свесить ноги с кровати, снова кривится и прикладывает руку к ребрам: Скорфус сказал, ему тяжеловато будет двигаться еще пару дней. Но взгляд вспыхивает горькой уверенностью. – Знаешь…

Качаю головой, но