Король и Злой Горбун - Владимир Гриньков

– Проходи, Женя, – сказал Касаткин, как будто только меня одного и ждали.

Я хотел нырнуть за чужие спины, вдоль стены еще оставались свободные места, но Касаткин сказал:

– Нет, нет! Сюда, пожалуйста!

И показал на свободный стул у стола, по правую руку от себя. Это было полной неожиданностью. Но я подчинился.

Здесь собралось все руководство телеканалов. Были и члены Совета, никогда прежде я не видел их всех вместе Еще Касаткин пригласил представителей телекомпаний, чьи программы закупал его канал. Большое собрание, прямо Съезд Советов.

– Мы собрались, чтобы обсудить самые важные вопросы, – сообщил присутствующим Касаткин. – Это действительно важно и по-настоящему необходимо, потому что последние события, о которых вы все знаете, бросают тень и на канал, и на всех нас, и первейшая наша задача – очиститься от скверны, восстановить свою репутацию.

Касаткин, говоря, смотрел куда-то в одну точку, и когда я проследил его взгляд, наткнулся на Гену Огольцова. Он сидел едва ли не в самом углу, у двери, рядом с ним оставались свободные места, и это так явственно подчеркивало его одиночество, межу, проложенную между ним и остальными присутствующими, что я понял – с ним уже все ясно. Гена уходит. Не сам, конечно, уходит, но еще надеется обойтись минимальными потерями. Даже вот пришел на это собрание, демонстрируя лояльность, надеется, что его хотя и выгонят, но дело обойдется без каких-либо серьезных обвинений в его адрес.

– Телевидение – это большое влияние на умы и большие деньги, – сказал Касаткин. – Поэтому многие хотят к этому, так сказать, приобщиться и не всегда, к сожалению, с добрыми намерениями. Мы предчувствовали возможные осложнения и попытались обезопасить канал от проникновения грязи и духа стяжательства, образовав Совет. Совет должен был стать фильтром, но что-то у них не заладилось. К сожалению, мы не успели среагировать вовремя и поэтому сейчас имеем то, что имеем.

Касаткин обвел присутствующих строгим и несколько печальным взглядом.

– Пришлось образовать комиссию, которая попыталась как-то с этим разобраться. Выводы получены неутешительные. Впрочем, сейчас вы сами все услышите.

Касаткин кивнул своему заместителю. Тот раскрыл лежавшую перед ним папку и стал читать заранее заготовленный текст. Это и были выводы комиссии. Совет, докладывал заместитель Касаткина, с момента своего образования попытался взять под контроль эфирную политику на телеканале. Какие программы закупать, а какие отвергнуть, сколько за какую программу платить и как распределять эфирное время – все это стал решать Совет. Поначалу казалось, что оно и к лучшему, потому что создалась видимость какого-то порядка, но этот порядок, как очень скоро обнаружилось, был весьма и весьма своеобразный. Вдруг стала проявляться любовь Совета к одним телепроизводителям и нелюбовь к другим. Совет не попытался защитить телепроизводителей, когда на тех началось давление со стороны «Стар ТВ», и вскоре эта телекомпания подмяла под себя всех, что позволило ей диктовать условия телеканалу. Собрав пакет первоклассных телепрограмм, «Стар ТВ» выдвинула требование о пересмотре сетки вещания, пригрозив в противном случае уйти с телеканала. Совет поддался на шантаж.

– Еще надо разобраться, в чем причина такой сговорчивости Совета, – мрачно произнес Касаткин.

В его огромном кабинете повисла тяжелая, гнетущая тишина. Людям, которых Касаткин только что фактически обвинил в нечистоплотности, нечего было сказать в ответ. Любая попытка оправдаться только усугубила бы положение.

– Продолжайте, – буркнул Касаткин, обращаясь к своему заместителю.

Новая сетка вещания, продолжал докладывать заместитель, оказалась несправедливой ко всем сразу, кроме, разумеется, «Стар ТВ». Конечно, обиженные были и раньше, эфирное время все-таки не резиновое, но впервые ущемление интересов носило столь массовый характер и было до неприличия бесцеремонным. У руководства канала, продолжал докладчик, есть основания полагать, что последовавшие за тем всем известные печальные события были непосредственно связаны с результатами перераспределения эфира, затеянного Советом. Репутации канала был нанесен ущерб, который, возможно, придется ликвидировать еще долгое долгое время. В этих условиях…

– В этих условиях, – веско сказал Касаткин, перебив своего зама, – принято решение распустить существующий Совет.

В чем проявляется талант истинного аппаратчика – в его способности аккуратно подвести всех к положительному восприятию нужного решения. Распусти Касаткин Совет просто так, одним лишь приказом, никому ничего не объясняя, – и тотчас же на него обрушился бы град обвинений в том, что он лишь пользуется моментом, укрепляя собственную власть. Но работала комиссия, и комиссия подготовила доклад. Там все было разложено по полочкам, и картина вырисовывалась крайне неприглядная. Жуткая, честно говоря, картина. И доклад даже еще не был дочитан до конца, а у большинства присутствующих – я в этом уверен! – уже сложилось твердое убеждение в том, что действительно ребята из Совета здорово напортачили, и уж если такое случилось и кто-то должен отвечать за содеянное, то кому же, как не им. Я готов был снять перед Касаткиным шляпу. Чистая работа. Высший пилотаж.

– Совет все-таки будет, мы изберем его гласно, из вас же, из тех, кто присутствует здесь, и действовать новый Совет будет под общественным контролем, без келейности, – сказал Касаткин.

Теперь каждый из присутствующих будет примерять мантию члена Совета на себя, и Касаткин может быть уверен, что все эти люди – его союзники. По крайней мере до тех пор, пока не станет известен состав нового Совета. Так что торопиться с этим он не будет. Зачем же союзников слишком быстро превращать во врагов?

– Мною также принято решение об освобождении Огольцова Геннадия Алексеевича с поста генерального продюсера телеканала.

Все подспудно ждали этой отставки, и все равно прозвучавшее оказалось полной неожиданностью. На Гену устремились все взоры. Он крепился, но был бледен. Насколько он раздавлен, я понял в следующий миг, когда смещенный с должности Гена даже не попытался покинуть почтенное собрание, хотя и должен был бы это сделать. Силы оставили его, и он сидел, окаменелый.

– Новым генеральным продюсером будет назначен Евгений Колодин.

Я едва не упал со стула. Готов был поверить, что ослышался, но увидел глаза Касаткина и понял, что все именно так и обстоит.

– Я прошу извинить меня за то, что я принял решение, даже не переговорив предварительно с тобой, – с ободряющей улыбкой сказал мне Касаткин. – Но надеюсь, что ты примешь предложение занять этот пост.

Лис! Настоящий лис! Как хитер! Как предусмотрителен! Он продемонстрировал всем, кто здесь был, что мое назначение – это не закулисная сделка, что все по-честному, ведь я даже не знал, что буду продюсером, достаточно было только взглянуть на мою физиономию в эту минуту, чтобы понять, что я ни сном ни духом, и, конечно же, ни о чем я с Касаткиным не договаривался. И мою репутацию пострадавшего тоже, наверное, учел. Кто же посмеет бросить в меня камень, если у меня столько неприятностей было за последнее время. Это победителей не любят, счастливчиков, а сирых и убогих – тех пожалуйста. И это Касаткин учел, наверное.

– Я подумаю, – сказал я. – Можно?

– Ну конечно!

– Слишком неожиданно, – признался я.

39

Вечером я отправился к Гончаровой. Светлана поехала со мной. Мы прихватили досье на Сергея Андреевича, нетолстую папку с различными разрозненными сведениями о Гончарове, которые собирали накануне первой съемки. Такие досье мы готовили на каждого, чтобы знать, как выстраивать сюжет – надо было учесть все, в том числе и характер, и привычки будущего героя.

На звонок никто не вышел.

– Это становится недоброй традицией, – пробормотал я.

– Может, спросить у соседей?

Соседи были дома. Сухонькая старушка в очках с черной старомодной оправой приоткрыла дверь, удерживаемую цепочкой.

– Мы по поводу ваших соседей, – сказал я. – Не можем дозвониться.

– Их нет.

У нее был тонкий, почти детский голосок.

– Уехали?

– Уехали, – подтвердила старушка.

Светлану она напрочь игнорировала, а меня рассматривала с превеликим тщанием. Наверное, вспоминала, где могла меня видеть.

– Я их родственник, – подсказал я. – Дальний. Я приезжал сюда. Вы меня, наверное, помните?

Бабулька пропищала в ответ нечто нечленораздельное. Еще не уяснила для себя, правда ли это – насчет родственника-то, но это уже было хоть какое-то объяснение тому, что мое лицо казалось ей знакомым.

– Я с Севера приехал, – сообщил я. – А здесь никого нет. Где искать? Не подскажете?

– Они уехали. Их нет в Москве.

– А куда уехали?

– Далеко.

Не слишком словоохотливая попалась старушка. На лавочке у подъезда она наверняка бойчей, а тут затаилась, как партизан.